По традиции фестиваль открыла Ольга Ростропович, отметившая, что программы нынешнего фестиваля будут символически объединять четыре страны, с которыми была тесно связана жизнь Мстислава Ростроповича - Россию, Францию, США и Японию.
Юрий Темирканов выступил в этот вечер не только в качестве дирижера, но появился и на экране документального фильма, посвященного Ростроповичу, и в роли нового Почетного профессора Московской консерватории, которому ректор консерватории Александр Соколов вручил мантию прямо у дирижерского пульта. Программу же, исполненную на фестивале, Темирканов составил из французской музыки и монументальной Второй симфонии Сибелиуса, которая прозвучала у него с пропорциями симфонической классики, стройно и ясно, как античный портик из мрамора.
Темирканов повел оркестр по эпической линии, медленно и подробно разворачивая повествование, с его репризами, торможениями, паузами, подъемами. Здесь были отсылы и к сибелиусовскому "Куллерво", и к бетховенскому героизму, и к фольклорной "целотонности", россыпи и узоры мелодических тем в чеканной оправе ритма. Резких контрастов Темирканов избегал, предпочитая эволюционную динамику, прорастающую из глубины оркестра: секвенции нарастали у него не прямолинейным крещендо, а набирали объем, красоту звучности, выливаясь в торжество или, наоборот, обрываясь внезапной паузой. Снова и снова возвращал он оркестр к исходной точке сибелиусовского эпоса, погружая в пульс остинато, в тремоло струнных, кластеры медных. Скерцо прозвучало, как шум ветра, а кода финала - с мраморным величием, лишенным всякой декоративности и патетики, как незыблемая классика, фундаментальный миф, неисчерпаемый во времени.
Сочинения Мориса Равеля, исполненные во втором отделении, представили всю амплитуду равелевской музыки - от чарующих звуковых миражей сказочной матушки Гусыни, до страшного инфернального Вальса, вихрь которого обрывался бездыханной тишиной, пропастью, провалом в ничто. Темирканов начинал Вальс даже не с тремоло, а с какого-то неслышимого гула, инфернального, еле улавливаемого в звуке, внутри которого пробегали, как дуновение, пассажи деревянных, смутно определялись контуры вальса. Стихия звука нарастала медленно, прерывисто, из глубины, пока всплески арфы не выносили на поверхность огромную вальсовую волну. Но торжество Вальса не наступало здесь ни на миг: волны звука приближались, отдалялись, рвались, вздымались на форте, клубились, двигались, как какая-то страшная вселенная в однообразных вальсовых ритмах, пока сам Вальс не превращался в инфернальную картину, где слышна была борьба темных и светлых сил, обрывающаяся пропастью. Темирканов сближал Равеля с симфоническими мирами Рихарда Штрауса, с его колоссальными оркестровыми масштабами и энергиями, сталкивающимися в бесконечной борьбе. Как жизнь сталкивается на земле со смертью.