За свои подвиги Дон, точнее Дональд Дюарт Маклейн из "Кембриджской пятерки", родившийся 25 мая 1913-го в Лондоне, перебежавший к нам 27 мая 1951 года и умерший в Москве 7 марта 1983-го награжден в 1955 году орденом Боевого Красного Знамени. В ХХ веке разведчиков держали в скромности, высокими наградами отмечали только самых выдающихся. А Маклейн и был одним из ценнейших агентов за почти что столетнюю историю нашей разведки, с которой сотрудничал с 1934-го.
40 коробок секретов
Потомственный аристократ - сын британского парламентария и министра образования, скончавшегося в 1932-м, - сделал блестящую карьеру в министерстве иностранных дел Соединенного Королевства. Облеченный доверием, он работал еще до войны в Форин Офисе в Лондоне, потом во время Второй мировой в Париже и снова в родной столице.
Англичанин передавал в Москву мобилизационные планы Германии и Италии, сведения о возможных действиях немецкого вермахта против Красной армии, о неизбежности войны СССР с Третьим рейхом, копии всех секретнейших документов, которые только попадали в его руки или он сам прибирал к рукам. С 1944-го Гомер - в Вашингтоне. Не ирония судьбы, а успех разведчика: еще в сентябре 1941-го он первым передал в Москву о вполне реальном создании атомной бомбы в США. И в посольстве Великобритании в Штатах Маклейн курировал вопросы атомной энергии. Ему было поручено координировать усилия ученых Британии и США в этой деликатной области. Вел работу столь тактично и умело, что руководители американского "Манхеттен Прожект" относились к нему с неменьшим уважением и доверием, чем соотечественники из "Тьюб Эллойз Прожект". А что уж говорить о московских друзьях, души в Гомере не чаявших.
Где бы Маклейн ни был и что бы ни делал, он успевал посылать в московский Центр горы информации. С 1940-го и до 1944-го она измерялась, не шучу, в коробках - целых 40 (сорок) штук, около 12 тысяч страниц. Сообщения Дона, особенно в послевоенные годы, касались глобальных проблем. Он передавал в Москву шифрованную переписку Форин Офис с английскими посольствами, протоколы заседаний Кабинета министров, связанных с международными вопросами. Предсказанные им события разворачивались годами, если не десятилетиями. Знание глубинных стратегических планов помогало не только разведке и военным, но и советским дипломатам, экономистам, ученым.
Руководитель советской внешней разведки Павел Фитин постоянно переправлял важнейшие документы, передававшиеся Филби, Маклейном, да всей "Кембриджской пятеркой", трем адресатам: Сталину, Молотову, Берии.
Его раскрыл гениальный криптоаналитик американец Мередит Гарднер, годами бившийся над загадкой советских кодов. Предупрежденному своим другом Кимом Филби Маклейну чудом удалось добраться до СССР.
Ссылка в закрытый город
Маклейну и сбежавшему вместе с ним еще одному члену "пятерки" Гаю Берджессу в Москве сразу не повезло. Конечно, их хорошо приняли, определили солидную по советским понятиям пенсию, но в столице не оставили. А если соотечественники захотят Берджесса и Маклейна уничтожить? В целях личной безопасности обоих отправили в Куйбышев. Маклейну присвоили новые, извините, дурацкие имя и фамилию - Марк Петрович Фрейзер. Объяснили: это в память о шотландском антропологе. Экс-дипломаты, работавшие в Вашингтоне, Париже, Лондоне... очутились в абсолютно закрытом тогда для посещения иностранцев городе. Изоляция, неопределенность положения, оторванность от Британии и от чекистов, с ними раньше работавших. Никакого круга общения.
Дон не роптал. И 28 июля 1952 года на стол ректора Куйбышевского педагогического института легло заявление, подписанное "Фрейзер". Не знавший русского языка Марк Петрович просил зачислить его на работу преподавателем языка английского. В принципе, когда-то давно, еще в юности марксист Маклейн собирался учить иностранному языку русских детей. Полагал, что "мировая революция должна завершиться по-английски. Русские люди должны знать английский язык". Куйбышевские студенты на первых занятиях с открытыми ртами смотрели на невиданного тичера, одетого в костюм непривычного стиля, да еще не с галстуком, а с бабочкой.
Не уверен, что, попав в Куйбышев тех годов, Дон по-прежнему верил в приход мировой революции. Смерть Сталина в 1953-м пробудила надежду. Однако ничего не менялось. Правда, в 1953-м к нему приехала жена Мелинда с тремя детьми - Фергюсом, Доном-младшим и дочкой Мелиндой, родившейся уже после бегства Маклейна.
Летом 1955-го пришло долгожданное избавление. Их вернули в Москву. Дали большую - по нашим нормам - квартиру в мидовском доме на Дорогомиловке. Но понятия о комфорте и уюте у его жены Мелинды и у их новых русских знакомых никак не совпадали.
И все же партийным убеждениям Дональд не изменил. Осенью 1956 года, уже в Москве, Марк Фрейзер вступил в КПСС. Культ личности развенчан на ХХ съезде. И, верил Маклейн, наступит новая жизнь.
Она почему-то наступать не торопилась. А вживание и вгрызание в советскую действительность давались ему, как и всякому аристократу-иностранцу, мучительно. Дональд Дональдович, как с его же подачи называли Маклейна в Союзе, выдюжил. В отличие от многих остальных коллег, вынужденных искать спасения в стране, ради которой они почти всегда теряли все. Кроме убеждений. О том, как это было трудно, говорит хотя бы нередко повторявшаяся доктором исторических наук Маклейном фраза: "Я мог бы превратиться в алкоголика, а стал трудоголиком". А Гай Берджесс сломался и покинул мир еще в 1963-м - раньше ему предназначенного. Аминь...
Маклейн упорно учил русский. Он - единственный из троицы сбежавших в СССР членов "Кембриджской пятерки" - Филби, Берджесс, Маклейн - не только прилично заговорил по-русски, но и писал на нашенском сложные научные статьи. Выполнял отдельные поручения разведки: составлял аналитические записки, рассматривал политические ситуации в различных районах мира. Это заставляло держаться в тонусе. И просил, потребовал работы. По настоянию Маклейна ее предоставили.
Публиковал статьи на международные темы под опять-таки неправдоподобным псевдонимом. Один из материалов посвятил событиям 1956 года в Венгрии. И в отличие от почти всех, взявшихся за перо левых западных интеллектуалов, Советский Союз не осудил. Не был упертым членом партии, однако в будапештском путче разглядел руку отлично знакомых ему западных спецслужб, о чем и написал в советском журнале. После этого переписку с ним прервали почти все западные леваки. Маклейна это никак не смутило.
Вгрызание в действительность
И все же Маклейн томился без дела. Но просьба подыскать подобающую и обязательно постоянную работу была исполнена только в 1961-м. В мае в Институте мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) появился новый старший научный сотрудник Фрейзер Марк Петрович. Зарплату ему положили солидную , да что там солидную - прямо очень завидную - 400 рублей! А основанием для приема на работу послужило ни много ни мало "разрешение Совета министров СССР".
В престижнейшем тогда институте Академии наук СССР к его акценту быстро привыкли. Он обедал в простой столовой, к нему не стеснялись обращаться с просьбой разъяснить непонятные советским людям западные реалии. Слегка критиковали Дональда Дональдовича лишь за привычку к курению. И добро бы чего-нибудь иностранного. Имел же право приобретать в магазинах "Березка" товары на валюту. Но дымил советскими, губительными для легких.
Зато статьи Фрейзера по проблемам Европы, аналитические исследования политики современной Великобритании выделялись точными оценками, идеологической выдержанностью и глубинным пониманием. В те годы защита диссертации порой превращалась в приключение с непредсказуемым концом. Но кому, как не ему было стать доктором исторических наук со сложнейшей темой "Внешняя политика Англии после Суэца".
Ну почему надо было скрывать за чужим именем, когда все знали подлинную фамилию британца? И, предполагаю, что с согласия кураторов из КГБ Фрейзер пишет в характерном бюрократическом стиле заявление на имя заместителя директора ИМЭМО: "Прошу впредь числить под фамилией Маклейн Дональд Дональдович". Много добрых дел совершил в своей жизни академик Евгений Максимович Примаков. Занесем на его счет еще одно. В качестве замдиректора он накладывает 19 июня 1971-го краткую резолюцию на заявление: "Ст. научного сотрудника Фрейзера Марка Петровича впредь числить под фамилией Маклейн Дональд Дональдович".
И за свои труды Маклейн получил еще один орден Красного Знамени - на этот раз Трудового. В наградном листе его представляют ведущим исследователем, доктором исторических наук, историком-международником. Как же трудно было такую честь заслужить иностранцу, еще в 1951-м не знавшему ни слова по-русски.
Нельзя сказать, будто Маклейн приветствовал каждый серьезный политический шаг советского правительства. Оставаясь верным коммунистической идеологии, он был убежден, как и Филби, что ввод советских войск в Афганистан ни к чему хорошему не приведет. Обратился к Юрию Владимировичу Андропову с просьбой не преследовать братьев Жореса и Роя Медведевых. Потом еще раз написал Андропову, протестуя против высылки Солженицына. Но и к кухонному кругу недовольных Маклейна было не причислить. Верил в идею, борясь за нее собственными методами. Порой отказывался писать статьи, оправдывавшие некоторые политические шаги СССР. "Отбивался" тем, что не хочет "участвовать в антисоветской пропаганде". И работал не щадя себя, даже тогда, когда врачи обнаружили у него губительное заболевание. Гомер держался.
Однако все годы после приезда в 1953-м жены Мелинды с тремя детьми Дональд Маклейн мучился с тяжелейшей проблемой. Было его семье в Москве как-то неуютно. Казалось, только любимый сын - Дон-младший - вписался в нашу и Дон Доновича жизнь.
А тут у его жены Мелинды завязался роман с Филби. Она покинула семью, потом вернулась. Гордый Дон ее принял, но жизни не было - они разъехались. У нее ни друзей, ни поддержки, одни укоризненные взгляды. И Мелинда Францисковна, как ее называли, уехала в Америку: не прижилась, да и не могла прижиться.
Наверное, Дон корил и себя. Он жил своей жизнью на новой Родине, не сумев помочь самым близким - жене и детям, найти в этом существовании смысл и суть. Как рассказывал мне друг Дона-младшего Борис Евгеньевич Рябчиков, в семье началось брожение.
Брожение закончилось отъездом
С первого курса Менделеевского Борис дружил с Доном Маклейном-младшим.
Хороший студент не только с дипломом, но и с профессией инженера, которая кормила.
Рябчиков неплохо знал семью Маклейнов. Не прижился в Москве старший брат Фергюс. Как-то ему было тут не очень, не комфортно. Тянуло в другую среду - не только языковую. И когда мать упорхнула, Фергюс Маклейн вскоре последовал за ней. Маклейн эти первые отъезды воспринимал спокойно. Чувство вины перед близкими беспокоило уже не так остро. Кажется, его успокаивало, что часть семьи возвращалась в родные места. Возможно, и сам помогал жене и детям получить разрешение на выезд. Наверное, не обошлось без содействия друга семьи Джорджа Блейка (тоже английского разведчика, перебежавшего в СССР), который знал всех и со всеми находил общий язык.
Начинался некий новый откат, накатывала очередная волна, может, и не эмиграции, а стремления к чему-то иному, неизведанному, казавшемуся не за семью морями, а относительно близко. Нет, на чемоданах Маклейны-младшие не сидели. Однако все чаще в разговорах проскальзывали темы, никакого отношения к социалистической Родине не имеющие. Следы любви к России, если такое чувство и имелось, стирались. Виноваты ли были советская бюрократия или брежневская тягомотная скука, сказать сложно.
Младшая дочь Мелинда дважды выходила замуж, и оба раза за граждан Страны Советов. Но браки, что первый, а за ним и второй, не примирили с действительностью. Сработал генетический код? Ведь Мелинду привезли в СССР совсем ребенком. Она не могла помнить ни дома в графстве Кент, ни Лондона. Но родив дочку - тоже Мелинду - двинулась к маме в Бостон. Вот так и уехали из Москвы три Мелинды.
И в Москве из всего большого семейства Маклейнов с отцом оставался лишь Дон-младший, он жил со своей второй женой, и очень хотелось ей выехать. Друзья дружно отговаривали. Но однажды Дон сообщил, что уезжает. Рябчиков помнит, что очень помогал при отъезде Блейк. В аэропорту Борис с Доном-младшим обнялись, и тот сказал на прощанье: "Ну, извини, мы пойдем". Блейк повел их каким-то другим путем, мимо всех кордонов. И вещи уехали как-то сами, без проверок. Было это в 1980-м. Или, может, в 1981-м? За год-полтора до кончины Дональда Дональдовича.
Все постепенно складывалось, и вот сложилось. Суета улеглась, а Дон Донович - он-то остается один. После расставания с Мелиндой так и не женился. Работал в Институте мировой экономики. У него была новая домработница Маргарита Германовна. Интересная женщина. И Дон Донович говорил Рябчикову, что мы с ней ведем идеологические споры. А, может, не только...
Стал Борис Маклейну чаще звонить, а потом и заходить. Нужны ему были общение и помощь. Годы немалые - к семидесяти. Несколько раз отвозил и привозил его Рябчиков на дачу и с дачи. И был он, скажем так, сильно нездоров. Часто попадал в больницу. Дон Доныча подлечивали, и лет семь он прожил, борясь с раком. Если и мучился одиночеством, то виду не показывал. Он часто вспоминал о внучке, называл ее ласково и очень по-русски Мелиндушкой.
Дон Донович не во всем был согласен "с генеральной линией партии и правительства". Но в диссидента не превратился. Так ему хотелось верить, что жизнь наладится, исправится. Понимал, что далеко не все получилось по великому учению, но отказываться от своих взглядов не собирался.
Никогда собственных заслуг не подчеркивал. Жил по средствам, получал хорошую зарплату и гонорары. Выписывал английские газеты, казавшиеся толстенными. Одевался просто, но со вкусом. Был тут у него свой естественный стиль. Дома предпочитал темных тонов свитера, на нем хорошо сидевшие. Раньше играл в теннис. Ходил по утрам на корты неподалеку от дачи. Но с годами сил становилось меньше, меньше... Болезнь грызла.
Уже перед уходом неожиданно признался Борису: еще до отъезда из Англии вложил деньги то ли в банк, то ли во что-то еще, что постепенно росло и приносило определенную прибыль. И, по его словам, СИС об этом знала. Но деньги были заработаны честным путем, а раз так, то по британским законам конфисковать их было никак нельзя. В словах Дон Доныча слышалась гордость. Может, и потому, что даже после разрыва с женой мог помочь и ей, и другим родственникам. Жил и умирал достойно.
На похороны никто из родных почему-то не успел. Приехал на следующий день Фергюс. И увез с собой в Англию урну с прахом. Такова была последняя воля Дональда Маклейна. Сына британского министра и советского разведчика, ученого.
Высоченный, под два метра, он всегда возвышался над толпой.