В 1997 году казалось, что фильм "Время танцора" отсылает к событиям войны в Чечне. Позже стало понятно, что он стал метафорой отнюдь не только того времени. Менялось ли у вас отношение к этому фильму?
Вадим Абдрашитов: Фильм не репортаж, он создает обобщенный образ жизни после войны. Любой войны. Жизнь постоянно что-то добавляла к картине. К сожалению, она остается актуальной. Возможно, поэтому ее, мягко говоря, нечасто показывают по телевизору. Может, один раз показывали ночью. В прокате она прошла неплохо. Мне сказали - давно еще, что, когда все успокоится, тогда и покажем по телевизору.
Для вас это была история о конце империи или о конце советской ментальности?
Вадим Абдрашитов: О конце империи снята картина "Армавир". Здесь, конечно, тоже конец империи. Но не это главное. Уже после выхода фильма я наткнулся на фразу Фолкнера, который писал, что с войны нельзя вернуться победителем. Добавлю - тем более с гражданской. Гражданская война, разумеется, следствие распада империи.
Ваши фильмы, в сущности, предлагали в сжатом виде код времени. Как происходил поиск этого кода?
Вадим Абдрашитов: Каждый раз по-разному. Сначала бесконечное проговаривание темы. Количество в какой-то момент переходило в качество. Миндадзе садился за стол и записывал идеи. Потом мы разминали тему дальше. В какой-то момент Александр Анатольевич уходил писать сценарий. Потом мы превращали литературный сценарий в киносценарий, а затем - в режиссерский. В итоге будущая картина обретала очертания.
Что касается кода времени, то мне кажется, что во всех наших картинах этот код времени вскрыт и передан на экране.
Это умение говорить о настоящем, не эксплуатируя стереотипы прошлого, определялось сильной традицией авторской сценарной школы?
Вадим Абдрашитов: Нет, все достаточно просто. Мы же не придумывали -видели те исторические процессы, которые были очевидны. Уже было видно, что поезд давно остановился. Просто никто не хотел говорить об этом. А мы говорили. Не в публицистике - а в фильме. Тот самый распад империи, о котором "Армавир", происходил на наших глазах. "Армарвир" снят в 1991.
Ваш творческий почерк не спутаешь ни с чьим другим. Как складывался ваш авторский язык?
Вадим Абдрашитов: Я вынужден не согласиться с самой постановкой вопроса. Нет ничего ужаснее для художника, чем выработать собственный прием и потом его использовать. Даже если прием замечательный, это ужасно.
Я-то как раз надеюсь, что все мои картины разные. И у Миндадзе все сценарии отличаются - и степенью условности, и природой условности. Что общего между картиной "Остановился поезд" и "Парад планет"? Или между "Охотой на лис" и "Плюмбумом"? Они отличаются по способу изложения сюжета, по операторской работе, способу существования актера. Очень надеюсь, что единого киноязыка для себя я не выработал.
Начиная очередную картину, я всегда чувствовал себя абсолютным дебютантом. До "Времени танцора" у меня не было такой многонаселенной картины, с таким мощным пространством. Когда после публицистического психологически достоверного фильма "Остановился поезд" мы начинали работать над "Парадом планет", художники не понимали, что нужно для этого фильма. Мы с Миндадзе долго искали поэтику этой картины. И так каждый раз. Для каждой картины - свой ключ.
Опыт работы каждый раз нужно отбрасывать?
Вадим Абдрашитов: Ну, конечно. Какой смысл штамповать раз найденное?
А как цензоры воспринимали этот интеллектуальный поиск?
Вадим Абдрашитов: У каждой картины была очень тяжелая биография. "Остановился на поезд" уложили на полку, но, к счастью, она там пролежала недолго. За фильм "Охота на лис" я был уволен с киностудии "Мосфильм". У меня отобрали материалы картины. К счастью, на три дня. Наказывали рублем.
Цензура чувствовала многое. Но в наших картинах нет никаких фиг в кармане. Что думали, то и говорили. Но при том, что это были очень суровые времена, мне удалось все картины спасти. Только на "Охоте на лис" остался один шрам.
Вы умели вести диалог с Госкино?
Вадим Абдрашитов: Диалога не было. Был монолог - с другой стороны. Вопрос, в какой степени поддаваться этому монологу.
При выборе актера на роль в фильме какие критерии для Вас были основными?
Вадим Абдрашитов: Знаете, цензура в советское время не случайно контролировала сценарий и утверждение актеров на роль. Два важнейших момента, которые определяют фильм. Утверждая актера, вы выбираете, про что получится фильм.
Я имел возможность убедиться в этом на съемках фильма "Слово для защиты", где Ирина Купченко была приглашена на роль адвоката. Мы отсняли почти треть картины, когда актриса заболела и врачи запретили ей на время сниматься. На картине можно было ставить крест. Но со мной на фильме работали очень опытные люди - оператор Анатолий Заболоцкий и художник Ипполит Новодерёжкин, и я предложил им переснять всю картину заново - за оставшиеся деньги и в оставшиеся сроки. Нас выслушали в Госкино и согласились, но сказали, что новую актрису на роль адвоката мы должны представить через два дня. Через два дня на роль была утверждена Галина Яцкина, актриса Ленкома. Мы успели уложиться в сроки. Фильм получился - его посмотрели 35 млн. зрителей. А при монтаже мне на память собрали еще и ту часть первоначальных съемок, где играла Ирина Купченко. Перед нами оказался второй вариант фильма, где все вроде бы то же - те же мизансцены, те же ракурсы, те же диалоги, те же партнеры - Марина Неелова, Станислав Любшин, Олег Янковский, другая только одна актриса. И фильм - сразу - о другом. Купченко проживала историю о человеке, умном, блестящем, духовно развитом, задыхающемся в атмосфере времени. Галина Яцкина - историю про советскую женщину, такой винтик судебной машины, которая, понаблюдав на своей подопечной, героиней Марины Нееловой, почувствовала возможность другой жизни. Совершенно разные истории.
Когда Вы в фильм "Время танцора" пригласили сразу четырех молодых актеров - Юрия Степанова, Чулпан Хаматову, Веру Воронкову, Андрея Егорова, не снимавшихся в кино, да еще на главные роли, Вас убеждали, что это большой риск. Зачем он Вам был нужен?
Вадим Абдрашитов: Материал фильма, его идея были настолько новы, что мне нужны были свежие новые лица. Чтобы шлейф предыдущих ролей из прежних картин не сказался на том, что хотелось выразить.
Разумеется, четыре дебютанта - это большой риск. Можно позволить один дебют, когда дело касается главных ролей. От силы - два. Но четыре - это очень много… Я очень рад, что на этот риск пошел. Все мои творческие ожидания оправдались.
Юрия Степанов я уже его знал по спектаклям Петра Фоменко. Он в "Волках и овцах" мне чрезвычайно понравился. А Чулпан Хаматова тогда была еще студенткой. Она появилась на кинопробах, когда другая актриса, очень хорошая, была утверждена на роль. Уже костюмы шились. Но я процесс поиска актеров не останавливаю никогда. Мне принесли кассету, где среди других театральных этюдов был и ее - она играла какого-то мальчишку. Травестийная роль, она в штанах с лямками, что-то клоунское, ничего общего с ролью взрослой женщины, на которую она должна была пробоваться. Но магма таланта ощущалась. Я попросил привезти ее на киностудию. Вошла девочка, лет четырнадцати. Поговорили. Я ей сказал, что, увы, она очень молода. Объяснил, что ничего у нас не получится. Но раз уж приехала, давай пробовать. И я дал ей самый сложный эпизод с Юрой Степановым. Один эпизод, второй, третий… Прошли почти по всем узловым моментам фильма. И к ужасу всей группы я объявил, что мы прощаемся с утвержденной прекрасной актрисой, что в фильме будет играть Чулпан. Все были в шоке: нужна на роль взрослая женщина, у нее в фильме такие сложные отношения с мужиками. Но Чулпан убедила меня в том, что сможет сыграть эту роль.
"Время танцора" не совсем реалистическая картина. В ней есть условность, определенный сдвиг в сторону легенды. И если предыдущая актриса идеальна была, с точки зрения реалистического кино, то Чулпан вписывалась в этот странный метафорический сдвиг. Она его создавала.
Но Сергей Никоненко, как и Сергей Гармаш существовали как раз в пространстве вполне знакомого реалистического кино.
Вадим Абдрашитов: Так мне и нужен был контраст, чтобы этот сдвиг ощутить. Сергей Никоненко был нужен как раз со шлейфом уже сыгранных им ролей. Узнаваемый герой, который попадает в совершенно новый мир и не может к нему приспособиться. У нас сыграл тогда замечательный грузинский актер Зураба Кипшидзе, мой товарищ по ВГИКу, выпускник мастерской Сергея Герасимова. Он тогда получил "Нику" за лучшую роль второго плана в этом фильме. Кстати, тоже тогда давно не появлялся на российских экранах.
В 90-е на шестидесятников возложили неудачу за разочарование в надеждах оттепели. Сегодня снова возникает идеализированный образ оттепели как ностальгического брэнда советского прошлого.
Вадим Абдрашитов: О чем вы говорите? Посмотрите сериалы, посвященные тому времени. Как показаны шестидесятники? Как сборище людей, постоянно пьющих и перепрыгивающих из одной постели в другую. Вот что мне показывают федеральные каналы. Это оттепель? Никто не романтизирует, скорее наоборот - идет насильственная девальвация смысла и идей оттепели. У меня ощущение, что есть идеологический заказ на то, чтобы разрушить иллюзии по поводу оттепели как таковой. Как времени надежд на свободу и отчасти обретения этих свобод.
Ваша юность как раз пришлась на ранние шестидесятые. Вы приехали в Москву поступать в МФТИ и первое, что увидели в ночной Москве на улице Горького, - съемки фильма "Девять дней одного года"? Что для вас "оттепель"?
Вадим Абдрашитов: Прежде всего ХХ съезд и доклад Хрущева о культе личности Сталина. Сколько людей освободились из лагерей! При всех сложностях оттепель была временем реализации неких свобод, вообще появления самой идеи индивидуальной свободы как ценности. Сколько свежих идей появились в театре, литературе, кино!
В искусстве - простой человек стал интересен художнику. В это время впервые выходят повести Солженицына, роман Булгакова, проза Кафки и Платонова… Фильмы сниматься стали не о генералах, а о солдатах. Посмотрите "Летят журавли" Михаила Калатозова. Такого фильма, такую историю Вероники невозможно представить показанной на экране до оттепели. История человека, гуманизм очень важны для искусства того времени. У нас же сериалы рисуют совсем другую "картинку".
Дань ТВ массовому зрителю…
Вадим Абдрашитов: Массовое искусство - очень серьезная категория, и о ней надо говорить серьезно. Одно можно сказать, что потакание вкусам толпы - это…
Это деньги.
Вадим Абдрашитов: Это деньги. Да, но это еще и путь в тупик. Можно так оболванить публику, что она вовсе разучится думать. Это очень опасная перспектива. Со всех точек зрения.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"