Лот 72 - скамья миниатюрная под ноги, атрибутирована XVII веком. Что ни вещица, то музейный экспонат, приспособленный под ноги, под сидение, под бог знает что еще, все - гипертрофия бытовой роскоши. Непонятная обычному человеку - разве что поднявшейся из полной нищеты звезде вроде Нуреева да публике, с чувством приобщения к запретному заполнившей премьерный зал. Уж ее-то, эту особую публику, ставя в Большом в третий раз, режиссер спектакля Кирилл Серебренников всегда учитывал.
В сравнении с предыдущей работой команды в составе режиссера Кирилла Серебренникова, хореографа Юрия Посохова, композитора Ильи Демуцкого и всей громадной труппы театра эта выглядит на порядок эффектнее, даже если вычесть невычетаемые обстоятельства. Дело прежде всего в либретто, написанном Серебренниковым по уставу балетного монастыря, но со своим острым глазом. Нормальный линейный байопик следует судьбе героя крупным помолом: впрыгнул переростком в знаменитое Вагановское училище в Ленинграде, вписался в балетную труппу Кировского театра, в 1961 году сорвался с гастролей в Париже как загнанный зверек в момент, когда его пытались "персонально" вернуть на родину. Дальше - громадный профессиональный рост, испытание славой, деньгами, гламуром, лихорадочные будни артиста-звезды и "Руди"-директора Гранд-опера, болезнь и угасание. Но действо перебивается сессиями того самого аукциона, а ближе к финалу его прослаивают флешбэки. Обычно - невыносимые в балетном исполнении, но сейчас, продуманные режиссерски, - отлично работающие: уже умершему Нурееву пишут из 2017 года избранные друзья-коллеги, и слова читаются одновременно с танц-монологами пишущих.
Авторы спектакля публично и закулисно говорили, что в работе понимали друг друга и друг другу доверяли. Даже учитывая жуткую нервозность премьеры, понимание это читалось. Серебренников под свое либретто и концепцию собрал все мощной волевой рукой, отчего у балета появился вес и цвет плюс прочная укорененность в сегодняшних наших реалиях. Юный композитор Илья Демуцкий написал музыку без всяческих па-де-де, на редкость удобную и дансантную, как сказали бы в позапрошлом веке, сдобрив ее сценой советских песен, приступом буги-вуги и прозрачными цитатами из классических "Жизели", "Спящей красавицы", "Лебединого озера" и "Баядерки". Умница невероятный Юрий Посохов, простоявший спектакль нервным соляным столпом, почти во всех сценах придумал единственно возможную хореографию, порой настолько чуткую, что она затмила все остальное: урок Нуреева и Эрика Бруна, рафинированного носителя академический техники датской школы, с их замираниями у балетного станка, беглым взглядом в зеркало и потоком па, переходящих в объятия, достоин хрестоматий. Невысокий по меркам балетного принца Нуреев получил деликатного двойника: Влад Лантратов, ни телом, ни манерой танца на него не похожий (слава богу, что авторы не стали искать буквальных копий, их нет), вписался в канон, не убоявшись балетоманских сравнений.
Все расползшиеся по слухам эпизоды предельно корректны. Хор в бархатных платьях и солистка с халой на голове поет официальную патетику, и его вместе с оптимистично скачущей балетной труппой Нуреев оставляет позади, отгороженный теми самыми металлическими скобами, что сегодня, полвека спустя, встречали публику под колоннами Большого театра. Фотосессия с Ричардом Аведоном с обнаженным Нуреевым выглядела скорректированной под просмотр дома ветеранов и "той самой" знаменитой фотографии в ней не было - только малоформатные портреты, пронесенные по авансцене бегом. Юноша-арфист и певец-контртенор занимались тем, чем умеют заниматься. Король-солнца, зарифмованный с Нуреевым еще в прижизненной канонизации, просто царит, ибо он здесь единственный, безупречный и безгрешный, как и положено королю, а мужской кордебалет с голыми торсами, как и дамы в ало-золотых кринолинах, только составляют ему свиту. И надо очень постараться, чтобы увидеть здесь нечто эпатирующее и шокирующее после того, что мы видим в повседневной жизни.
Финал известен: карета превратилась в тыкву, дворец Нуреева на острове - в граффити с металлической клеткой, в которой он повис, распятый. В последней сцене жалкий и трогательный герой - икона гламура пробирается нетвердой походкой через линии Теней "Баядерки", последнего поставленного им балета, к оркестровой яме и взмахивает палочкой. И вот тут - при всей прямоте и вящей эффектности этого грандиозного зрелища, понимаешь, что спектакль действительно получился. По-настоящему, без сносок на особые обстоятельства премьеры, воздух на которой был наэлектризован так, что казалось - только чиркни спичкой. Спичкой чиркнули в финале, когда несколько артистов вышли на поклоны в майках с надписью "Свободу Кириллу Серебренникову", но ничто уже не возгорелось.
Дмитрий Песков, пресс-секретарь президента РФ:
- Есть какие-то моменты спорные, но в целом, наверное, с точки зрения творческого поиска и такой творческой феерии, это событие, мировое событие.
Владимир Познер, телеведущий:
- Это явление. Вообще ставить такое часто невозможно, это будут очень редко показывать. Я считаю, что это выдающийся балет, выдающийся.
Ирина Антонова, президент ГМИИ им. Пушкина:
- Второй акт, мне кажется, просто превосходный. Мне очень нравится музыкальная часть, как она сделана. Количество текста мне показалось преувеличенным: не нужно было этого бесконечного перечисления лотов. Публика будет с удовольствием и интересом смотреть.