"Новая Опера" решила рискнуть и представить оперу исключительно своими вокальными силами. Автором постановки выступил немецкий оперный режиссер и менеджер Ханс-Йоахим Фрай, экс-интендант "Брукнерхауса" в Линце, автор идеи и руководитель знаменитого Дрезденского оперного бала. Ныне он много работает в России - в качестве худрука образовательного центра "Сириус" в Сочи, советника гендиректора Большого театра и постановщика опер по всей стране от Москвы до Владивостока. Но на сцене "Новой Оперы" "Лючией" он дебютирует вместе с художником Петром Окуневым - главным художником-постановщиком Приморской сцены Мариинского театра, где они работали над премьерой пуччиниевской "Тоски". Постановочный дуэт гостей поддержал главный дирижер "Новой Оперы" англичанин Ян Латам-Кёниг.
Пространство спектакля абсолютно универсально: высокая выгородка графитовой окраски со ступенями во все "зеркало сцены" и огромными вратами по центру, что сразу намекает на "неземной" финал действа, в дополнение к которому и пышные костюмы в основном красного цвета - символа любви и крови и золотого - знака власти и роскоши. Но в этой "мегапустоте" не ощущается мистической силы. В подобном антураже представить можно не только трагедию "Ламмермурской невесты", но и практически любую оперную драму, главные ингредиенты которой страсть и ревность, любовь и ненависть, а как результат - безумие и убийство.
Как раз все эти состояния и составили судьбу Доницетти, гения из Бергамо, автора 74 опер, но успеху которых помешала слава Россини и Беллини. И он оставил музыку из-за ментального расстройства за четыре года до смерти, что настигла его в 50 лет. Но и после смерти Доницетти преследовал злой рок: многое из того, что было названо его именем, имело печальный или трагический финал. Как, например, флагман итальянского торгового флота, названный "Gaetano Donizetti". Во время Второй мировой войны корабль был уничтожен, и погибли 1800 человек, больше, чем было на "Титанике". Но все же несколько его опер вписаны в сокровищницу мировой оперы. И "Лючия" одна из них.
Ханс-Йоахим Фрай знаменитую историю Вальтера Скотта, вдохновившую Доницетти, рассказывает без всякого режиссерского волюнтаризма и стремления к концептуальной актуальности. Такой минималистский спектакль должен быть прекрасным бенефисом солистов. Но именно это оказывается для певцов серьезным и актерским, и вокальным испытанием.
Лючия Эштон - удел великих примадонн от Марии Каллас и Джоан Сазерленд до Натали Дессей и Анны Нетребко. В Москве девять лет назад эту партию впервые с царских времен впервые примерила на себя Хибла Герзмава и изредка исполняет до сих пор.
На премьере в "Новой Опере" Лючию поет обладательница легкого, серебристого сопрано Ирина Боженко, отточенность фиоритур оставляя на будущее, и выглядит чуть простоватой и суетливой для особы голубых кровей. Ведь она не просто пылко влюбленная девушка, но представительница знатного рода, постоянно чувствующая печать "семейного проклятия". И самое страшное, что она могла сделать - полюбить врага своего рода.
Точнее всех поет и представляет образ баритон Алексей Богданчиков (брат Лючии, лорд Энрико Эштон): он и эгоист, желающий реализовать свои амбиции, выдав сестру замуж за лорда Бэклоу (Дмитрий Пьянов, который выглядит уж слишком утрированным неудачником, от чего возникает неуместное комическое настроение), и преданный сын своего отца, стоящий на страже фамильных традиций, одна из которых и есть непримиримая война с Равенсвудами. Но эта актерская работа не делает успех всему спектаклю.
Георгий Васильев в роли возлюбленного Лючии Эдгардо Равенсвуда, как и положено тенору, ведет себя пылко, но и, как его избранница, поет неровно, не проявляя должной виртуозности и филигранности, как и безграничности кульминационных нот. Впрочем, сочность и красочность тембра его голоса - повод для комплиментов певцу.
Быть может, именно для упрощения исполнительской задачи практически все каденции и повторы значимо сокращены или вовсе изъяты из звучащей партитуры. А ведь как раз музыкальные красоты - ключевая ценность данного шедевра бельканто и суть партии Лючии, которая в предлагаемом варианте выглядит обескровлено безликой. И никак не компенсируется избыточным декором нарядов и грубой громкостью оркестра, когда ажитация подменяет волшебство истинного чувства. Но, возможно, вся эта коллекция промахов - лишь свидетельство премьерного волнения, которое будет побеждено долгой, а значит, счастливой репертуарной жизнью спектакля.