Еще лет тридцать назад по этому поводу у нас был бы создан оргкомитет во главе с членом Политбюро ЦК КПСС, и партячейкам были бы разосланы рекомендации, в какой последовательности надо коллективно конспектировать труды основателей марксизма. К праздничной дате снимали бы фильмы, на радио записывали воспоминания современников, восторги потомков... Шла бы большая пропагандистская работа, утверждавшая могущество единственно научного и единственно верного учения, которое не просто объясняло мир, но и переделывало его.
Сегодня все иначе. Для масс, которые еще не разобрались с тем, как относиться к русским революциям столетней давности, двухсотлетие Маркса - избыточный раздражитель. Для научного сообщества, которое с академическим блеском преодолело столетний юбилей Февраля и Октября, двухсотлетие Маркса, похоже, находится на обочине исследовательских интересов. И на это есть свое объяснение. За минувшие десятилетия качественно изменилась методология научного познания в гуманитарной сфере. Расставание с марксизмом для большинства российских ученых стало прощанием с интеллектуальным рабством, к которому сам Маркс, на мой взгляд, имел отдаленное отношение. Или не имел вовсе. Помню, как одного из моих научных наставников - замечательного шекспироведа А.А. Аникста убрали из состава преподавателей за его выступление на партсобрании, где он сказал, что Маркс так же не виноват в культе личности Сталина, как Ницше не виноват в нацистском режиме Гитлера.
Похоже, партийным начальникам не понравились ни первое, ни второе умозаключение. А когда на рубеже 80-90-х годов Ю. П. Любимов в Театре на Таганке начинал спектакль "Самоубийца" по пьесе Николая Эрдмана с того, что разрывал портреты революционных вождей во главе с Марксом, мой друг Уве Энгельбрехт, обозреватель немецких и австрийских газет, не мог скрыть удивления: "За что он его так, ведь автор "Капитала" - глубокий экономист и философ. Он не имеет отношения к уродству послереволюционной российской жизни". И такое отношение к Марксу и его идеям весьма распространено в Западной Европе. Именно поэтому в Германии и Великобритании 150-летие "Капитала" отмечали не только научными конференциями, но и политическими дебатами. Лидеры лейбористов - Джереми Корбин и Джон Макдоннелл - называли Маркса "великим экономистом", чьи работы могут многому научить и сегодня. А в лондонском The Bridge Theatre Николас Хитнер поставил пьесу Ричарда Бина и Клайва Коулмена "Молодой Маркс". Именно поэтому в Трире, на родине Маркса, готовятся с размахом отмечать его юбилей. Как заявил руководитель оргкомитета Райнер Аутс: "В 2018 году весь мир будет смотреть на Трир".
Но у нас, похоже, в отношении к Марксу преобладает своеобразная родовая травма "реального социализма", в котором люди моего поколения прожили большую часть жизни. Марксизм в значительной степени был подменен марксизмом-ленинизмом в интерпретации философов и экономистов, выживших в сталинскую пору, что не могло не выхолостить сути многих его идей.
За право быть единственно верными толкователями марксовой мудрости еще при его жизни и жизни Фридриха Энгельса шли баталии, которые приобрели жестокую непримиримость после их ухода из бренного мира. По мере того как на историческую арену выходили крепнущие и набирающие новых сторонников левые партии, Маркс становился новой иконой, а его произведения - революционной Библией, требующей веры, а не познания.
Многомудрый философ, который был уверен, что "революции - локомотивы истории", прокладывающие путь в светлое будущее человечества, все же не мог предвидеть, какой кровавой реальностью могут обернуться его теоретические прозрения.
Но ведь совсем не случайно мы, с трудом и проклятьями разгрызавшие на занятиях по политэкономии главы из "Капитала", почти как диссидентский вызов распевали знаменитые строки из "Трёхгрошовой оперы" Бертольта Брехта: "...На нашей злой планете/Хлеб слишком дорог, а сердца черствы,/Мы рады жить в согласии и в совете,/Да обстоятельства не таковы". "Трёхгрошовая опера", как и многие другие пьесы Брехта, были блистательными художественными образами марксистской теории. Порой они выглядели лапидарно прямолинейными: "Сначала хлеб, а нравственность потом". Но это тоже был своего рода вызов, так как при видимом обожествлении материализма Советский Союз был идеологическим государством со светской марксистско-ленинской религией, которая не имела ничего общего с реальным учением классиков коммунистического учения. Конфликт между "телевизором" и "холодильником" возник еще в советские времена. Именно тогда придумали шутку о том, что если хочешь достать еду, то надо авоську подставить под радиоточку.
И хотя немало ученых, открывающих новые горизонты познания, считают марксизм философской и экономической архаикой, абсолютизирующей детерминизм социально-экономической среды, мне и сейчас кажется, что Маркс похож на ветхозаветного пророка, интеллектуальная мощь которого и вправду способна преобразовать мир. Дерзкая мысль о создании коммунистического общества, своего рода рая на земле, оказалась опасным заблуждением. Но это было заблуждение гения, который мечтал о великом предназначении человечества.