Помимо нескольких поколений Плисецких и Мессереров героями книги стали те, с кем жизнь свела самого младшего представителя рода Плисецких - балетного педагога и танцовщика Азария Михайловича Плисецкого. Великая Галина Уланова, легендарная создательница кубинского балета Алисия Алонсо, французский хореограф Морис Бежар, знаменитый Михаил Барышников, неземная Белла Ахмадулина и, конечно, старшая сестра автора - Майя Плисецкая. На долю Азария Плисецкого выпало множество интресных встреч и событий, он принимал участие в создании Кубинского национального балета, работал с балетными труппами в Японии и США, сотрудничал с балетом Мориса Бежара. "Когда вспоминаю сегодня географию своих поездок, все театры, в которых мне доводилось работать, самому становится смешно: начинаю перечислять и вижу недоверие в глазах собеседника. Говорю чистую правду, а самому начинает казаться, будто вру - потому что так не бывает. "Гранд-опера”, "Ла Скала”, театр "Колон”, American Ballet Theatre, New York City Ballet, театры Штутгарта,Токио, Брюсселя, Марселя… всего не назвать", - признается автор в эпилоге.
Портреты своих героев Плисецкий "рисует" с теплотой и любовью, он держит дистанцию, где нужно, тактично пропускает "жареные" факты, за которым многие гонятся в наши дни, вынося их на всеообщее обсуждение. Его книга полна трогательных, местами страшных воспоминаний, но также и смешных историй, написана просто, воздушно, поэтому читается на одном дыхании.
"РГ" предлагает своим читателем отрывок из книги - главу "Лиля Брик":
Лиля Брик
Мое знакомство с Лилей Юрьевной Брик произошло отчасти благодаря умению водить машину. Майя, получившая в 1957 году свою первую "Волгу”, водительских прав не имела, и я часто выступал в роли шофера. Я этому бесконечно радовался. Водить автомобиль доставляло мне огромное удовольствие, а о собственной машине я еще только мечтал. Всякий раз, сопровождая Майю на какой-либо прием, я испытывал невероятное чувство гордости, что могу быть ей чем-то полезен и находиться рядом. Однажды она попросила меня отвезти ее к Лиле Юрьевне Брик, которая благоволила Майе и практически не пропускала спектаклей с ее участием. А если, случалось, по какой-то причине не могла выбраться в Большой театр, неизменно присыла от своего имени огромную корзину цветов. Помню, когда Майю в последний момент не взяли в гастрольную поездку в Лондон, щедрая Лиля в утешение подарила ей кольцо с большим бриллиантом. Майя часто надевала подарок Лили на различные приемы, ведь особенных драгоценностей в семье не водилось. К сожалению, на одном из вечеров камень выпал из кольца и потерялся.
Лиля при первой встрече произвела на меня ошеломляющее впечатление. Это была женщина из другой эпохи и совершенно иного воспитания.
Необычность ее суждений, зачастую парадоксальных, поражала. Лиле была начисто чужда всякого рода банальность, сопровождаемая штампами, заготовленными фразами и трафаретами, которыми грешило большинство из нас. Точность и острота ее характеристик восхищала. По любому поводу Лиля выдавала четкую сентенцию, которая в первый момент ошарашивала. Она умела окружать себя интереснейшими людьми, с радушием и блеском принимала гостей, была невероятно образованна и до последних лет по-женски обольстительна. Шлейф романов и дружеских связей Лили Юрьевны возводил ее в моих глазах в ранг небожителей. Я смотрел на нее с нескрываемым благоговением.
Однажды похвастался ей, что в школе писал доклад о Маяковском по одной из посвященных поэту книг, выданной мне в библиотеке. Очень хотел произвести впечатление. Услышав название книги, Лиля моментально вспыхнула:
- Что?! Это не книга, а чушь собачья! Зачем ты ее взял?!
С большой симпатией я относился к супругу Лили Юрьевны, Василию Абгаровичу Катаняну. Нас роднило общее увлечение техническими новшествами.
Как-то Василий Абгарович привез из Парижа электрическую бритву Remington - подарок Луи Арагона. Это была фантастика!
Я даже имел бестактность спросить у него:
- Василий Абгарович, правда ли, что вам подарили электрическую бритву? Можно я ее попробую?
Взяв гудящую машинку, я осторожно провел ею по едва пробившейся щетине. Какой это был восторг!
Каждый приход в дом Лили Юрьевны сопровождался неожиданной встречей с потрясающими людьми, которыми хозяйка была всегда окружена. Однажды, приехав к ней вместе с Майей, увидели, что у Лили гость.
- Знакомьтесь, - сказала она, - это Николай Асеев.
Мы с Майей представились, завязался разговор…
И только через какое-то время меня осенило, вспомнились строчки Маяковского:
Правда,
есть у нас
Асеев
Колька,
Этот может.
Хватка у него
моя.
Но ведь надо
заработать сколько!
Маленькая,
но семья.
Это был тот самый Николай Асеев - один из создателей группы ЛЕФ, друг Маяковского и Пастернака. Именно Асееву адресовано одно из трех предсмертных писем Марины Цветаевой. История становилась осязаемой.
Однажды Лиля Юрьевна попросила меня заехать за Давидом Бурлюком и его женой Марией Никифоровной, гостившими на ее даче в Переделкине, чтобы отвезти их в "Националь”. Это был 1956 год. Первый приезд Бурлюка в Москву после эмиграции.
Когда хозяйка дома представила меня своему гостю, тот выдал экспромтом:
Азарий! Азарий!
Сплошной ты азарт.
Ты очаровываешь балерин
И танцем разгоняешь сплин!
Мы долго сидели за столом, велась неторопливая беседа… Я все больше помалкивал и со свойственным юному возрасту любопытством рассматривал Бурлюка. А в голове опять же всплывали заученные со школьной скамьи строчки:
Сквозь свой
до крика
разодранный глаз
лез, обезумев,
Бурлюк.
Прекрасно помню, как Давид Давидович вдруг вспомнил, как Марья Никифоровна, которая когда-то училась играть на флейте, едва не вошла в историю.
Дело в том, что, когда Маяковский работал над стихотворением "А Вы смогли бы?”, он так и написал: "А Вы, Мария Никифоровна, сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?” Правда, вскоре поэт эту строчку переиначил, исключив из нее Марию Никифоровну, чтобы не нарушать ритм стихотворения.
Ближе к вечеру Бурлюк с женой распрощались с Лилей Юрьевной и я повез их в Москву. Путь лежал через Кунцево, где Давид Давидович в 1916 году купил себе дом при железнодорожной станции. Поглядывая в окно автомобиля, он вслух вспоминал:
- Я из Кунцева шел в Москву пешком, и власть все время менялась - у кого кожанка и пистолет, тот и власть.
Когда выехали на Садовое кольцо и около зала Чайковского стали поворачивать на Тверскую, Бурлюк, наклонившись, пытался рассмотреть из салона памятник Маяковскому.
- Володя, Володя - поэт-политик, - произнес он, когда монумент остался далеко позади.
Выйдя из машины, Давид Давидович, перед тем как попрощаться, пригласил меня подняться в их номер на чашку кофе. Я мечтал провести еще какое-то время в компании Бурлюка, но принять приглашение, по известным причинам, побоялся, о чем сейчас очень сожалею.
В доме Брик и Катаняна я познакомился с Пабло Нерудой, который называл хозяйку "музой русского авангарда”.
Там же был представлен Наде Леже, которую мне частенько потом доводилось подвозить до гостиницы. Надя слепо верила в коммунизм и однажды сказала мне:
- Азарий, да, у вас погиб отец, его расстреляли, но надо найти в себе силы перешагнуть через это. Были, конечно, издержки, но нужно простить.
Если бы Надя Леже дожила до наших дней, мне кажется, она была бы ярой сталинисткой.
Через Лилю состоялось мое знакомство с Сергеем Параджановым. Поначалу оно было шапочным, а в более тесное переросло в Киеве, где мы с братом Аликом в 1970-х годах ставили "Кармен” и где довольно долгое время жил Сергей. Что и говорить, Параджанов был незаурядной личностью, большим фантазером и выдумщиком. Пригласив нас с Аликом к себе домой, он с гордостью демонстрировал какие-то стекляшки, уверяя, что это настоящие драгоценные камни, преподнесенные ему самим Папой Римским. В подарок от Параджанова мы с братом получили тогда по украинской вышиванке и в качестве ответного жеста пригласили его на премьеру "Кармен”. Когда зрители устроили артистам овацию, Сергей поднялся со своего места в партере, повернулся спиной к сцене и начал аплодировать нам с Аликом, сидевшим в ложе.
Если большинство людей старались в советское время держать язык за зубами, то Параджанов, наоборот, фонтанировал небылицами и оговаривал сам себя. В 1973 году его арестовали. И во многом благодаря стараниям Лили Юрьевны Брик, поднявшей широкую общественную кампанию за его освобождение, он был досрочно выпущен из заключения.
Выйдя на свободу, Параджанов уехал в Тбилиси. В Грузии его обожали. Там Сергей пользовался большим уважением у всех, в том числе и у местного криминалитета, что позволило ему однажды помочь Алику. Тому понадобилось продать машину. Очень быстро нашелся покупатель. Это был какой-то грузин, который по доверенности приобрел автомобиль и, не заплатив, угнал его в Зугдиди. Работавший в то время в Тбилиси Алик рассказал об этом Параджанову.
Только ему известными путями Сергей заставил мошенника вернуть автомобиль.
Возвращаясь к рассказу о Лиле Брик, скажу, что я регулярно посылал ей с Кубы письма и всякий раз привозил для нее авокадо - она их обожала. В СССР это был изыск.
К сожалению, в моем архиве сохранилось только одно письмо Лили Юрьевны. Оно датируется 1965 годом и прислано накануне нашей с Лойпой свадьбы. Привожу текст целиком, с авторской орфографией - чтобы читатель мог "услышать” интонацию автора:
"Азарик! Милый! Спасибо за письмишки.
Мы оба поздравляем вас обоих с наступающим законным браком! Какая радость - любить друг друга!!!
Квартира с окнами на Мексиканский залив - это что-то!! Правда, с окнами на Москву-реку тоже неплохо, тоже не фунт изюма…
Какая была свадьба, будем расспрашивать Майечку. Мы с Вас. Абгаровичем разбежались было во всякие кино, но я тут же захворала и сейчас лежу, как дура!
Шлем Вам в подарок, на новоселье, рисунок Тышлера.
Окантуйте и повесьте на память о нас.
Очень надеемся, что Лойпа с блеском спляшет "Лебединое" не только в Гаване, но и в Москве.
Обнимаем вас обоих очень крепко.
Желаем счастья!
ЛиляВася”.