И если еще одна картина из Израиля, "Фокстрот" (2017, режиссер Самуэль Маоз), появилась на фестивальных площадках лишь с прошлого года, то "Вальс", будучи поствоенным медитативным нуаром с национальным колоритом, интеллектуально-адреналиновой смесью "Помутнения" с Киану Ривзом (2006), анимации "Очень мрачное кино" (2007), антивоенной сатиры в духе Курта Воннегута и документальных дневников, вышел в далеком 2008 году, затронув сложную тему Ливанской войны 1982 года. Ее режиссер Ари Фольман аккуратно поместил в пространство фильма свой собственный военный опыт, так что картину легко можно отнести к ряду автобиографий. Она состоит из гильз, паранойи и чувства вины.
"Вальс с Баширом", собрав в свое время почти все мыслимые призы, берет грайндкоровой прыти аллюр с самых первых кадров, в которых 26 озлобленных псов под атмосферный индустриальный бит мчатся к человеку, которому они снятся. Последующий кабацкий психоанализ, уже наяву, поясняет, что 26 - не просто число, это результат вынужденного собачьего геноцида одного из собеседников, страшащегося стрелять в людей. Но главный герой, получив эту информацию и попытавшись вспомнить свою трагедию, не находит в памяти почти ничего, кроме странного завораживающего видения. По сути, так начинается диалог не столько с песьим палачом и не столько даже с окружающим миром, сколько с собой - главный герой не может вспомнить детали бойни, которая проходила неподалеку от того места, где он служил.
И если в "Фокстроте" указанный в названии танец служит одновременно и кирпичом, и цементом повествования, но все равно является лишь его частью, то вальс в "Вальсе с Баширом" и есть сама конструкция, ее альфа и омега. Воспоминания героев, как им пришлось выживать, пританцовывая, метафизическим эскапизмом от жуткой реальности перетекают в их сны и видения - от огромных голых женщин до сюрреалистичного горящего города с онемевшими обнаженными мужчинами.
Каждый из бывших военных, чьи воспоминания одновременно реальны и нет, по-своему помнит события, которые складываются в общую картину лишь при сопоставлении показаний всех участников, словно вальсирующие партнеры в массовом кровавом танце. Любопытно, что в этих двух фильмах, разделенных почти десятилетием, присутствует одинаковая сцена расстрела автомобиля с мирным населением.
Даже ключевой эпизод танца с пулеметом перед портретом президента Башира Жмайеля - это еще одна сторона искажения восприятия, т.к. вальсирующие па гильз в трип-восприятии солдата длятся для него несколько минут, а на деле все могло ограничиться секундами. Это страшный сон, который герой забыл, но пытается вспомнить.
Чтобы подчеркнуть, что память - плохой свидетель, один из собеседников вспоминает эксперимент. Людям показывают десять фотографий. Девять из них связаны с человеком, а одна нет. И почти во всех случаях память услужливо "дополняет" пробелы, заставляя поверить, что десятая фотография действительно как-то связана с испытуемым.
Стоит отметить, что не все персонажи ленты настоящие - двое из них, согласно словам автора, были выдуманы. Впрочем, на энергетике картины это не сказывается никак - все подогнано четко, все на своем месте, а темп картины, под который можно заколачивать гвозди, делает привалы только в отведенных для этого местах.
Ари Фольман также отметил, что методика работы с архивными фотографиями в его случае отличается от той, которую использовал Ричард Линклейтер в вышеуказанном "Помутнении" - все изображения прорисованы, а не переведены напрямую, чтобы результат не оказался бездушным.
И Фольман нарочито отказался от любой героики в повествовании - израильские солдаты, обуреваемые нравственным кризисом, не снимают с себя ответственности за косвенное участие в финальной резне, хотя основная критика фильма пришлась именно на этот аспект. Молодые, бестолковые солдаты стреляют в темноту без четкой цели, чтобы справиться с внутренним страхом, невидимым врагом и абсурдом ситуации. По мере развития сюжета фильм не стесняется показывать свои истинные намерения - обсудить проблему подавления трагичных событий в коллективной памяти. В первую очередь это касается, разумеется, израильтян, но история представлена максимально универсально, несмотря на то, что эхо Холокоста прозвучало и здесь.
Однако, как и сон, все разрешается пробуждением. Финал, как и вся картина, работая в антивоенном ключе, заставляет вспомнить о запрещенной работе Брайана Де Пальмы "Без цензуры" - драматичный снафф о скуке, документальном натурализме и оторванных конечностях. Оба режиссера идут художественными путями к завершающему, исключительно документальному, этапу.
Неудивительно, что после опустошающего смерча кадров из категории no comments герой, прощаясь с оружием, предпочитает забыть даже о том, что под гул дискотечной канонады его девушка переспала с его другом, несущем ныне вечное покаяние в лице внимания к себе 26 убитых собак.
5