В России (и про Россию) порой говорят: "География - это судьба". Можно ли сказать, что ваша смоленская география определила вашу писательскую судьбу?
Олег Ермаков: Еще Бердяев говорил об ушибленности пространством. Да, я ушиблен этим пространством, а если вспомнить земляка Твардовского, то и болен этой географией. У него в "Теркине" есть чудесная строчка: "А нужна, больна мне родина". Смоленская земля у меня всюду, в первых афганских рассказах, в романе "Знак зверя". В юности посчастливилось открыть Местность номер семьдесят три, - так мы на китайский манер называли рощи, холмы и поля, прилегающие к Загорью Твардовского. У китайцев древний перечень счастливых земель, то есть таких мест, где жил какой-либо знаменитый поэт или мудрец, герой, заканчивается землей номер семьдесят два. А мы открыли землю номер семьдесят три - землю Твардовского и святого Меркурия Смоленского, воина, погибшего при деревне Долгомостье в бою с отрядом Батыя. Вот вернуть полученное в местности мне всегда и хотелось. В Местности - с большой буквы - и в Городе. Так всегда называли в смоленских деревнях Смоленск: Город. С холмов Местности можно ночью увидеть его огни. Город и Местность, пешеход, то уходящий из Города, то возвращающийся. В этом всегда была печаль. В Афганистане тоска о Местности и Смоленске накрыла меня с головой. В "Радуге и Вереске" все это есть: Местность и Город. А еще в романе есть предок Михаила Глинки, а также предок Лермонтова. В Смоленске они сошлись. Родиться в этом городе - подарок судьбы.
Один из героев романа с удивлением говорит: "Зачем Петр прорубал окно в Европу, строил Петербург? Есть же дверь - Смоленск!"
Олег Ермаков: Смоленск называли всегда ключом-городом. Но эта метафора как бы повисала в воздухе. А где же дверь? Смоленск и мог стать ею. Да, собственно говоря, и был. Через Смоленск в Россию шел Запад - и с миром, и с войной. И город процветал. Средняя смоленская семья владела пятью лошадьми, четырьмя коровами, десятью или больше овцами, курами, гусями и так далее. У смоленских купцов было право дешево перекупать у иностранцев товар, кроме пряностей и драгоценностей, и развозить его по Руси. В городе было много церквей. Поляк Куновский, живший в шестнадцатом-семнадцатом веках, написал поэму "Смоленск великолепный". В ней открывается волшебное пространство мифа - мифа о городе богатом, портовом, откуда можно проплыть до Царьграда.
По завершении чтения романа остается ощущение, что его любовная линия, в отличие от линии исторической, все еще не завершена. Находит ли она свое завершение в следующем романе "Голубиная книга анархиста"?
Олег Ермаков: "Радуга и Вереск" - признание в любви городу, это и есть главная любовная линия. А любовные линии людей уже вплетаются в эту главную золотую жилу... Не знаю, как можно было завершить любовную линию фотографа и чужой невесты? Это ведь была вспышка скорее, а не линия. Вспышка фотографическая. Ну а любовная линия Николауса и Вясёлки вполне завершенна. А вот любви второстепенных персонажей, анархиста Васи и придурковатой нищенки Вали с Соборного холма, будет посвящен следующий роман "Голубиная книга анархиста".
Жизнь и судьба двух главных героев - носителя модной современной свободной профессии, московского фотографа Павла Косточкина и обладателя модной профессии XVII века, профессионального воина, польского шляхтича Николая Вржосека - не в лоб, как у Акунина в "Алтыне-Толобасе", где препоны на пути в Москву XVII века Корнелиуса фон Дорна комично совпадают с проблемами его потомка Николаса в 1990-е, но исподволь рифмуются. Значит, вы тоже считаете, что история в России движется по кругу?
Олег Ермаков: Мой Николаус Вржосек не имеет к героям Акунина никакого отношения. Насчет истории, что движется по кругу... История вообще человеческое предприятие. И оно свершается в человеческих пределах. Каковы они? Мы догадываемся, но все же точно не знаем. Вдруг еще наш мир закружится на новом осевом времени? Любовью зрячей, а не слепой Россия спасется и выйдет на свою ось. А это, конечно, ось добра и свободы. К сожалению, у нас никак не получается пока соединить эти два понятия. Мы боимся свободы и считаем ее злом. Но без свободы наша ось просто завяжется узлом. Что, в общем, сейчас и происходит. Наше будущее завязывают узлом. Так что это узел, а не круг.