Охотничьи байки как отдельный вид искусства

А вот Василий Перов своим полотном "Охотники на привале" доказывает обратное. Это и пиршество народного духа, и лексикон национальной охоты, и википедия русской жизни.

Хотя знатоки сразу скажут, что так не бывает. Если среди трофеев заяц, а поодаль маячит собака - значит, охота загонная. Вот и рожок в центре картины это подтверждает. Но тогда почему среди добычи - два тетерева?

Правы, я думаю, те исследователи, которые уверяют: Перов, сам заядлый охотник, нарочно хотел создать умопомрачительную охотничью байку, не хуже тех, что рассказывает его герой. Все радости щедрой охотничьей осени собраны тут воедино.

Примечательно и то, что художник написал три авторские копии этой картины. Одну сразу купил Третьяков для своей галереи, вторую приобрел император для Русского музея, а третья путешествовала с одной европейской выставки на другую, пока не осела в музее города Николаева. Такой был на "Охотников" спрос!

Вообще-то передвижник Перов прославился полотнами о социальной несправедливости, о печалях и горестях русского народа ("Тройка", "Проводы покойника" и т. п.). Но в конце жизни он увлекся совсем иными сюжетами: по-житейски занятными, юмористическими, без всякой тенденциозности... Почему? Наверное, просто хотел успеть порадоваться жизни. Воспеть все ее прелести. Потому и написал своих охотников как пышный букет из всех живописных жанров: здесь и осенний пейзаж "с настроением", и увлекательная жанровая сцена, и роскошный охотничий натюрморт на первом плане.

Персонажи этого произведения имели реальных прототипов, вполне узнаваемых современниками. Эмоциональный рассказчик - это московский доктор Дмитрий Кувшинников. Его, кстати, в рассказе "Попрыгунья" вывел Чехов под именем доктора Дымова. А его жена Софья, прототип героини рассказа, и впрямь имела роман с художником Левитаном.

А скептик в простонародном армяке в центре композиции - врач и художник-любитель Василий Бессонов. А молодой щеголь, самозабвенно внимающий байкам старого враля - Николай Нагорнов, который вскоре женится на племяннице Льва Толстого, а после станет членом Московской городской управы. Так что картину вполне можно рассматривать еще и как сборище прототипов русской литературы.

Почему-то принято считать, что "Охотники на привале" - это квинтэссенция охотничьих баек. А мне думается, что трое мужчин, замахнув по рюмочке за удачную добычу, могли разговаривать о чем угодно. Например, о женщинах и тех же рюмочках. "Я к буфету за лафитничком, - нагнетает обстановку рассказчик, - а моя уже в дверях спальни притаилась за мольбертом и караулит!". Молодой (у него, скажем, канун свадьбы) напряженно внимает предстоящим ужасам брачной жизни. А старому бобылю (он посредине) смешны эти супружеские страсти.

А может, рассказчик вообще делится своими профессиональными проблемами? Все-таки врач! Рассказывает ошалевшему слушателю: "Вскрыл брюшную полость, а там во-о-от такая опухоль!". А его коллега-скептик только посмеивается: знает, что старик уже лет пять как не оперирует...

Не зря же эта картина сама провоцирует на сочинение баек. Среди них, например, я обнаружила в интернете такую: Перов здесь предвосхитил Ялтинскую конференцию. Дескать, картину, температура воздуха около которой всегда на два-три градуса выше, чем в остальном помещении, подвергли инфракрасному излучению. Повертели так и сяк и ахнули: по композиции - как будто копия известного снимка. Рассказчик - Сталин. Напротив, сложив руки на парализованные колени, сидит Рузвельт. А скептик Черчилль развалился между ними... Более того, если наложить на эту картину карту Европы, то руки рассказчика как раз укажут на будущую линию второго фронта.

Между прочим, фамилию Перов незаконнорожденный сын барона Криденера получил как прозвище. Его первый учитель, заштатный дьячок, был поражен тем, как малыш владеет пером. Не помешало Василию Григорьевичу стать выдающимся художником и плохое зрение - последствие перенесенной оспы.

Уже в двадцать два года он удостоился медалей императорской академии художеств за предоставленные картины. Его считали последователем Павла Федотова, который населил русские полотна русскими персонажами, а не знойными турчанками да древними римлянами.

Но главный секрет зрительской любви к этому полотну кроется, думаю, не только в этом. Здесь мы видим, как увлекательно само по себе рассказывание о пережитом. Зачастую гораздо увлекательнее, чем событие, что легло в основу рассказа. В этом смысле я всегда считала, что дамские сплетни вполне можно считать отдельным родом искусства, на манер устного народного творчества. А мужские охотничьи байки - одним из популярнейших жанров этого творчества. Вот Перов и показал нам, как оно рождается, это искусство: выливается одним духом, все и сразу, как на удачной охоте.