Михаил Андреевич, среди пакета документов, над которым сейчас работают в Госдуме, есть резонансный законопроект против фейковой информации. Следуя ему, получается, что за любые слова, если они окажутся впоследствии ложью, будут наказывать? Например, за несбывшийся прогноз погоды?
Михаил Осадчий: Сегодня весь мир думает над тем, как противостоять фейковым новостям, и во многих странах принимаются похожие законы. Авторы законопроекта предлагают ввести ответственность за публикацию в СМИ и интернете, подчеркиваю, заведомо недостоверной общественно значимой информации, распространяемой под видом достоверных сообщений. Наказываться будет намеренное введение общества в заблуждение, а не случайные ошибки или оговорки.
Но вот слово "информация" здесь крайне неуместно. Поскольку оно имеет широкое значение и включает оценки, предположения, мнения, прогнозы. Между тем Конституция России каждому гражданину гарантирует право свободно выражать мнение, делать предположения, давать оценки. Лучше в данном случае использовать термин "сведения": это только информация о фактах и событиях, которые могут быть проверены. Оценки и прогнозы сведениями не являются, поэтому в случае замены термина "информация" на термин "сведения" существенно сузится поле для манипуляций и злоупотреблений при применении данной нормы.
Очевидно, что этот законопроект претерпит существенные изменения, ведь в первом чтении получено более 10 пакетов правок. К тому же председатель Комитета Госдумы по информационной политике Леонид Левин предложил вывести из-под действия законопроекта "традиционные СМИ" (телеканалы, радиостанции и печатные СМИ), обосновывая это тем, что их работа и без того жестко регламентирована.
В последнее время не слышно громких судебных разбирательств с участием экспертов-лингвистов. Никаких "розовых кофточек"! Ваша профессия не востребована?
Михаил Осадчий: Наоборот. Но вы правы в том, что эпоха "розовых кофточек" навсегда ушла, поскольку изменилось отношение общества к такого рода делам. Сегодня лингвистическая экспертиза все реже используется как элемент чьего-то пиара. Эта работа стала будничной, рутинной. За 20 лет наша сфера прошла путь от эксклюзивной услуги до сложившейся научно-практической отрасли со своими авторитетами и общепризнанными методиками. Заключение лингвистов стали обязательным доказательством в делах о коррупции, вымогательстве, мошенничестве, экстремизме, вовлечении в террористическую организацию. Например, без лингвиста крайне сложно доказать факт взятки. Представьте себе, что вы имеете дело с передачей денег от одного лица к другому. Что это было? Подарок или покупка? Дал в долг? Только лингвист на основе анализа речи и коммуникативной ситуации может установить цель, с какой передавались деньги.
Привлекают ли вас к делам о защите репутации? Слова там решают все...
Михаил Осадчий: Спрос на лингвистическую экспертизу усилился, как ни странно, это связано с санкциями. Известно, что зарубежные кредитные организации при принятии решения о выдаче российскому бизнесмену кредита детально изучают не только документацию, но и весь массив информации об этом бизнесмене в открытых источниках. Аналогичная политика свойственна общественным организациям и бизнес-компаниям за рубежом, для которых образ человека или компании в СМИ важнее его реальных заслуг или деловых предложений. Нередко российские бизнесмены сталкиваются с шантажом: недоброжелатели предлагают удалить всю негативную информацию за большие деньги, в противном случае обещают продолжить распространение клеветы. Единственным способом убедить зарубежных партнеров в добросовестности является признание негативной информации порочащей в судебном порядке. Парадоксально, но для зарубежных банков заключение независимого лингвиста с именем даже важнее решения суда.
Однако среди адвокатов существует мнение, что лингвистическая экспертиза - профанация. Может быть, сами лингвисты этому способствуют, усматривая признаки экстремизма, например, во фразе "Убей в себе раба!"?
Михаил Осадчий: Да, слышал такое мнение, но сегодня уже мало кто его разделяет. Нам кажется, что мы хорошо понимаем значение того, что слышим. Но очевидные случаи почти никогда не становятся объектом экспертизы. Обычно лингвист работает со скрытыми смыслами, контекстуальными связями, что само по себе уже требует глубокого анализа. Добавьте к этому состязательность судебного процесса, когда каждая сторона отстаивает свою правду, видя в одной и той же фразе противоположные смыслы.
Иногда наш прекрасный русский язык играет с нами в свои интеллектуальные игры. Например, был у меня случай со словом "наверное". Мы знаем, что оно значит "может быть" и выражает неуверенность. Но еще в XIX веке это слово имело прямо противоположное значение - "точно, несомненно". В современном языке это значение сохранилось у однокоренного слова "наверняка". Кажется, что в таком значении мы уже давно перестали употреблять слово "наверное", но во многих словарях по-прежнему указываются оба значения. Как разобраться в этом без лингвиста? Вопрос стоял очень остро, поскольку предположения в нашей стране неподсудны, тогда как за утверждения можно привлечь к суду.
Всю свою экспертную жизнь я борюсь с одним заблуждением: каждый второй судья уверен, что словарь Даля - это эталон языка, по которому нужно сверять все заключения. Однако это совсем не так. Любой специалист скажет вам, что Даль не был лингвистом и писал свой словарь как любитель, делая при этом массу ошибок, смешивая литературную лексику, устаревшие слова, диалектизмы, устанавливая неверные словообразовательные связи. Ну и главное: словарь Даля отражает состояние языка почти 200-летней давности. Разумеется, опираться на такой словарь при анализе речи современных людей нельзя.
Но согласитесь, точность у экспертиз баллистической и лингвистической разная...
Михаил Осадчий: Конечно, лингвистика - это гуманитарная наука, но все же наука. Ее отличие от физики заключается в меньшей наблюдаемости результата. Смысл текста невозможно пощупать, сфотографировать, но возможно установить. Сегодня лингвистика, и судебная лингвистика в частности, очень сильно продвинулась в сторону доказательности. Моей научной группой с 2012 года разрабатываются параметрические методики лингвистического анализа, которые представляют собой почти математический алгоритм. Если два судебных эксперта хорошо обучены и добросовестно выполняют анализ по такой методике, то они со стопроцентной вероятностью придут к одинаковому выводу относительно наличия либо отсутствия признаков правонарушения.
Приоткройте кухню эксперта: к чему он присматривается, решая, было преступление или нет?
Михаил Осадчий: Сразу важно сказать, что лингвист не решает, было ли преступление. Это в компетенции следствия и суда. Лингвист может выявлять признаки, которые затем учитываются при вынесении правовых решений. Точно так же, как судмедэксперт не может сказать, что человек был убит. Медик установит время смерти и скажет, что стало ее причиной.
Самое важное, с чего начинает лингвист, это анализ коммуникативной ситуации: кто, кому, где, зачем и что сказал. Порой эти обстоятельства оказываются важнее слов. Например, в рамках дел об оскорблении часто рассматриваются слова "дурак", "идиот", "ублюдок", "дебил". Все эти слова внесены в академические словари русского языка, используются в текстах уважаемых писателей. Произнесенные публично, эти слова нередко становятся основанием для преследования по закону. По поводу этих слов эксперты дискутируют. Одни считают, что в ситуации публичной коммуникации (например, в прямом телевизионном эфире на всю страну) эти слова неприличны, другие твердо стоят на формальной позиции: раз уж эти слова внесены в словари литературного языка, то и говорить не о чем - они обидные, но оскорблением в смысле закона не являются. Лично я сторонник того, чтобы всегда учитывать особенности конкретной ситуации общения.
А нужен ли эксперт для текстов в сети, где на поток оскорблений никто и внимания не обращает? Журчит себе и журчит...
Михаил Осадчий: Если бы кто-то смог посчитать, сколько раз за день люди употребили бранные слова и сколько из этих случаев стали поводом для обращения в суд, то статистика была бы на уровне сотых долей процента. Статьи об оскорблении применяются все реже, особенно после перехода этого преступления в разряд административных правонарушений. Но нужно помнить, что в Уголовном кодексе остались статьи "Оскорбление представителя власти", "Оскорбление военнослужащего", "Неуважение к суду". Большую сложность сегодня представляет оскорбление религиозных чувств верующих. С момента появления этой статьи в Уголовном кодексе прошло пять лет, но общепринятой методики так и нет.
К названию любой национальности можно придумать оскорбительный синоним. Их использование - это преступление по статье о разжигании межнациональной розни?
Михаил Осадчий: Такие слова называются этнофолизмами, по ним написана уже не одна диссертация. К сожалению, в быту мы их слышим очень часто. Хохол, бульбаш, москаль - вот, пожалуй, самые безобидные примеры, но есть и совсем непечатные. Само по себе использование таких слов, конечно, нежелательно, но не всегда является признаком преступления. При рассмотрении дел об экстремизме огромное значение имеет цель, с которой такие слова используются, ведь возбуждение национальной ненависти - это всегда умышленное деяние. Иногда эти слова произносятся в шутку, иногда говорящий не осознает отрицательной оценочности, заложенной в этих словах. В каждом конкретном случае лингвист совместно с психологом анализирует личность говорящего и контекст использования этнофолизма. Если речь идет о социальных сетях, то детально исследуется общее содержание страницы пользователя, его публикации, комментарии. Все это делается с целью понять, было ли то или иное речевое действие системным, основанным на убеждениях, либо произошло случайно. В моей практике были случаи, когда экстремистские материалы случайно появлялись на страницах любителей вышивания крестиком. Конечно, умысла в таких случаях нет, и психолого-лингвистическая экспертиза дает отрицательный результат.
Пришли ли эксперты к единому мнению по поводу фразы "Россия для русских!"?
Михаил Осадчий: На самом деле проблема не в лингвистах. С точки зрения языка это дискриминационный лозунг, пропагандирующий исключительное право русских проживать в России. И любой лингвист видит здесь этот смысл. Я думаю, ни один серьезный эксперт не поддержит вывод о том, что этот лозунг означает, что "Россия и для русских тоже". А вот дальше начинаются проблемы правового характера. В Уголовном кодексе есть статья "Публичный призыв к экстремистской деятельности". Формально в лозунге "Россия для русских!" призыва нет, но есть пропаганда взглядов. Безусловно, в любой пропаганде есть побудительная составляющая, но хватает ли ее для правовой квалификации - это решать суду.
Осадчий Михаил Андреевич, доктор филологических наук, автор книг "Правовой самоконтроль оратора", "Русский язык на грани права", "Русский язык в судебном процессе".