С одной стороны, очень хотелось примерить на себя лавры Дашаня - канадца Марка Роузвелла. Его искрометные скетч-диалоги в паре с признанными мастерами разговорного жанра были в те годы обязательной частью транслировавшихся по всей стране телевизионных гала-концертов, а тема владения китайским языком "как Дашань" едва ли ни чаще всех остальных возникала во время общения с китайскими знакомыми и друзьями. Иногда это даже могло казаться несколько утомительным, но в целом неплохо подстегивало мотивацию тех амбициозных иностранцев, кто искренне увлекался китайской культурой и стремился к постоянному повышению своего уровня. А именно таким я себя и считал.
С другой стороны, к тому времени меня как потенциально перспективного переводчика заметили в генеральном консульстве России в Шанхае. Идея привлечь внештатного сотрудника для хозяйственных нужд учреждения принадлежала одному из старших дипломатов А.А. Шаронову (несколькими годами позже он и сам возглавил шанхайское генконсульство). Со мной оформили договор, ментором и руководителем назначили Г.В. Зиновьева (в Шанхае проходила его первая загранкомандировка), и определили довольно широкий круг задач, связанных с повседневной деятельностью административно-хозяйственных служб. Ежедневно я делил свое время между университетом и генконсульством. А к моменту окончания учебы я уже знал, что руководитель учреждения готов рекомендовать меня для работы в МИД. Признаюсь, что как не мог знать тогда, так и сейчас не знаю наверняка, каких усилий стоило Б.Н. Чаплину (авторитетному партийному работнику и дипломату, до назначения на должность генерального консула в Шанхае занимавшему пост заместителя министра иностранных дел СССР, а еще раньше в течение двенадцати лет руководившего советским посольством во Вьетнаме) добиться принятия в штат министерства никому не известного выпускника непрофильного вуза.
Как бы то ни было, прислушавшись к коллективным советам наших дипломатов в Шанхае, я уже через несколько месяцев (осенью 1997 года) вышел на работу в первом департаменте Азии МИД. Должность референта - самая первая ступенька в биографии карьерных дипломатов - формально еще не является дипломатической. И, несколько забегая вперед, хочу заметить, что если бы существовала возможность и дальше работать на не дипломатических, но "технических" (как выражаются дипломаты) должностях, профессионально заниматься переводом, то я без раздумий отдал бы МИДу больше тех тринадцати с небольшим лет, что продолжалась моя служба.
Зато какие были эти годы! Мне довелось стать свидетелем и участником оформления стратегического партнерства между Россией и Китаем, преобразования механизма решения вопросов границы Китая с Россией и государствами Центральной Азии в новый формат многостороннего взаимодействия, а затем и процесса рождения, взросления и обретения собственного голоса новой международной организацией - ШОС.
Первые назначения были в российскую делегацию в совместной российско-китайской демаркационной комиссии (там как раз завершалась разработка демаркационных документов на Восточную часть российско-китайской границы и велась подготовка к проведению демаркационных работ на ее Западной части) и в объединенную правительственную делегацию России, Казахстана, Киргизии и Таджикистана на переговорах с Китаем. Через эти делегации проходили очень многие молодые дипломаты-китаисты. Это было полезно для расширения кругозора, для получения представления о многосторонней дипломатии и межведомственном взаимодействии. Это была замечательная школа, в которой "мастер-классы" дипломатического искусства давали обладавшие уникальным опытом Г.В. Киреев и А.Н. Рожков.
Первый из важнейших вынесенных мною уроков - необходимость внимательного отношения к переводу каждого слова, к точному воспроизведению всех нюансов озвучиваемой российской стороной позиции. Например, нужно было не только разобраться в новой специфической лексике ("делимитация", "демаркация" и т.п.), но и довести ее использование во время перевода до автоматизма. Терминологическая точность играла в переговорном процессе исключительно важную политическую роль. В частности, нельзя было изменять тяжеловесную формулу "вопрос о прохождении линии границы между Россией и Китаем на отдельных ее участках". Казалось бы, разве нельзя было при переводе в жестко заданном контексте для экономии времени сократить это до более лаконичного "вопроса о границе"? Оказывается, нельзя!
Сказать так - значило дословно воспроизвести старую, использовавшуюся еще с 1964 года формулу китайской делегации. Действительно, ведя между собой переговоры, сам предмет переговоров каждая из сторон долгое время интерпретировала по-своему. Советская сторона всегда исходила из того, что "вопроса о границе, т.е. территориального вопроса, между нашими странами не существует", но прохождение пограничной линии на отдельных участках требует уточнения. В заключенном в 1991 году Соглашении между СССР и КНР о советско-китайской государственной границе на ее восточной части речь шла именно об "уточнении и определении прохождения линии государственной границы", то есть указанное соглашение не изменяло ни государственную границу СССР, ни территорию тогда еще РСФСР. Однако совместная с китайскими партнерами работа "для разрешения вопросов о прохождении линии российско-китайской границы на ее участках, еще не согласованных при заключении Соглашения 1991 года" (еще одна официальная формулировка, требовавшая точности при воспроизведении) была только впереди. Поэтому вопрос буквального следования перевода оригиналу был, может, уже и не крайне острым, но все же актуальным. И прямо повлиял на формирование и развитие моих профессиональных установок.
Вскоре после того, как были завершены переговоры по проблемам безопасности в пограничной зоне, двусторонний формат "шанхайской пятерки" (совместная делегация - Китай) был заменен на пятисторонний. Начинавшаяся с подписанного в ходе встречи глав Китая, России и трех граничащих с Китаем центральноазиатских государств в апреле 1996 года в Шанхае соглашения об укреплении доверия в военной области в районе границы, "пятерка" стала превращаться в форум для согласования позиций по вопросам политики, безопасности и экономики. В июле 1998 года в Алма-Ате состоялась ее третья встреча. Несмотря на всю важность этого мероприятия, буквально накануне уже согласованной даты Б.Н. Ельцин принял решение самому туда не лететь, а направить в Казахстан в качестве своего спецпредставителя Е.М. Примакова (тогда еще министра иностранных дел). На его двусторонней встрече с Председателем КНР Цзян Цзэминем мне и пришлось впервые примериться к новой роли "переводчика на высшем уровне".
Дело в том, что К.М. Барский, который в предыдущие годы был неизменным переводчиком российско-китайских встреч в верхах, в то время уже готовился к работе в постоянном представительстве России при ООН в Нью-Йорке. Мне предстояло впервые заменить его. Для руководства, конечно, это был лишь рядовой эпизод в извечной череде плановых ротаций; сам же я чувствовал себя отнюдь не в своей тарелке. Многим устным переводчикам знаком так называемый "синдром самозванца", для профессионального роста он полезен и даже необходим... Но непосредственно в момент ответственной работы ни толики сомнений в своих силах быть не должно, готовность и уверенность нужны стопроцентные. Так что не могу не вспомнить с благодарностью практическую помощь и полезные советы, которыми обильно делился со мной накануне поездки Кирилл Михайлович, а также очень важную в тех обстоятельствах моральную поддержку со стороны заместителя директора 1 ДА МИД С.Н. Гончарова, тоже принявшего участие в работе памятного алма-атинского саммита.
Затем была работа в посольстве в Китае, были переводы для Б.Н. Ельцина - и облеченного всей полнотой власти президента, и досрочно ушедшего в добровольную отставку пенсионера. Вспоминаются и "встречи без галстуков" (специфический формат той удивительной эпохи), и семейное чаепитие в гостях у Цзян Цзэминя и его супруги Ван Епин в личной резиденции китайского руководителя - особняке "Интай" в глубине правительственного комплекса "Чжуннаньхай" (случай для тогдашней китайской протокольной практики совсем не рядовой). А в промежутках между визитами официальных делегаций посол И.А. Рогачев, сам прекрасно владевший китайским, часто брал меня в качестве переводчика на свои рабочие мероприятия - беседы, интервью. Тем самым он давал мне, совсем еще молодому и "зеленому" дипломату, возможность пройти ни с чем не сравнимую школу.
С присущим ему чувством юмора Игорь Алексеевич часто рассказывал, как уже в начале девяностых, будучи в статусной должности замминистра, он вынужден был на ходу освежать навыки переводчика в аэропорту "Внуково" при встрече прибывшего в Москву с официальным визитом высокого китайского руководителя. В дипломатической среде перевод всегда рассматривался не как нечто самоценное, но лишь как один из профессиональных инструментов на службе у политической сверхзадачи.
И надо сказать, что Игорь Алексеевич в своей работе использовал этот инструмент виртуозно. Во-первых, он оставил себе "по наследству" китайское написание фамилии отца, А.П. Рогачева (тоже замечательного дипломата и китаиста, широко известного своими переводами классических средневековых романов "Речные заводи" и "Путешествие на Запад") - Ло Гаошоу. Специально или нет, но сочетание иероглифов "гао-шоу", означающее "долголетие", фонетически ассоциируется со словом "знаток", "мастер" - широко распространенным в Китае способом выразить высшее одобрение, признание; и далеко не случайно китайцы считали его мастером дипломатии и одним из лучших знатоков своей страны. Во-вторых, даже используя переводчика, он часто искал случая в нужный момент ввернуть посреди беседы какую-нибудь реплику на китайском языке, изящный фразеологический оборот. Причем, надо отдать должное, у него получалось не задеть чувства, не "сбить с ритма" работающего переводчика (а ведь столь часто это делается с единственной целью самоутвердиться; нет, у Игоря Алексеевича это всегда было органично и вызывало именно требующуюся реакцию - смех собеседника, подчеркивало дружелюбный характер разговора).
Никогда не забуду случай, произошедший в Шанхае на саммите ШОС в июне 2001 года. Был официальный обед от имени Председателя КНР в честь глав государств-участников, я сидел между Цзян Цзэминем и В.В. Путиным, напротив главного стола играл оркестр народных инструментов, и в какой-то момент китайские исполнители спели песню на русском языке - если не изменяет память, "Рябинушку". В паузе между номерами Игорь Алексеевич встал со своего места и подошел к российскому президенту: "Вы знаете, наш переводчик неплохо исполняет китайские песни, может, попросим китайских друзей дать и ему возможность выступить? Пусть это будет своеобразным "ответом" с нашей стороны". В.В. Путин кивает, я, чувствуя, как душа уходит в пятки, перевожу это Цзян Цзэминю, а тот отдает кому-то короткое распоряжение... И вот я уже покидаю свое рабочее место, иду на сцену, быстро обсуждаю с дирижером свой невеликий, прямо скажем, репертуар, и - делать нечего - пою на китайском песню на стихи, авторство которых традиция приписывает национальному герою Китая, борцу с иноземными захватчиками Юэ Фэю. Не было предварительных договоренностей, заблаговременной подготовки, не было сложных идеологических подтекстов или намеков - ничего такого, просто хорошие стихи, хорошая музыка, любительское (но от души) исполнение и вполне подходящий случаю патриотический пафос. Сбылась, наконец, юношеская мечта выйти на сцену "как Дашань"! Конечно, несколько смущало и удерживало от "звездной болезни" осознание того, что вряд ли президент готов был по достоинству оценить этот экспромт (во всяком случае, он никак это не выказал); зато Цзян Цзэминь был, очевидно, растроган и даже прямо там, во время обеда, записал мне в блокнот на память два стихотворения.
Я рассказываю эту малозначительную во всех смыслах историю в качестве иллюстрации тезиса о том, насколько важен в дипломатии принцип взаимности. И, на мой взгляд, вряд ли он столетиями соблюдался бы дипломатами, если бы не был действительно эффективным.
А между этими яркими, но не слишком частыми событиями (на фоне сегодняшних активнейших политических контактов между российским и китайским руководством) была рутинная повседневная работа, которая и составляет 80 процентов деятельности дипломата. Для меня эта работа, к счастью, во многом была связана опять же с переводами, только письменными.
Очередное такое назначение я получил в Нью-Йорк, где впервые мои служебные обязанности с переводами на китайский не были связаны практически никак. Постпред России при ООН А.И. Денисов поначалу поддерживал пожелания московского руководства о моих кратковременных командировках в Китай для переводческого обеспечения визитов главы государства (последняя такая поездка случилась в марте 2006 года в связи с частным посещением В.В. Путиным всемирно известного монастыря Шаолинь). Но вскоре он был переведен в Москву на новую высокую должность. После этого я, работая в Нью-Йорке, мог поддерживать свой языковой уровень только редкими ремарками на китайском во время заседаний Комитета СБ ООН по предотвращению распространения ядерного, химического или биологического оружия и средств его доставки (на дипломатическом жаргоне - Комитет 1540). Конечно, это правильно воспринималось коллегами из других делегаций как демонстрация особой близости позиций российской и китайской сторон по ооновской повестке дня в сфере разоружения и нераспространения (на самом деле так оно и было). Зато синхронных переводчиков таких заседаний я, должно быть, заставлял изрядно поволноваться... Представьте себе переводчика, который сидит в английской кабинке и ждет, что взявший слово российский делегат начнет говорить на русском. Он слышит, что выступление началось, но не может понять ни слова. И сделать тоже ничего не может - до тех пор, пока коллега в китайской кабинке не оценит ситуацию и не переключит на себя реле, начав переводить с китайского на английский. По нашу сторону стеклянной перегородки это, может быть, и выглядело забавным, но вряд ли так же думали ооновские переводчики. В конце концов, мне пришлось делать свой выбор между дипломатической и "технической" работой, и я его сделал. Теперь я сам сижу в кабинке для синхронного перевода. И по-хорошему, "белой завистью" завидую тем своим коллегам (как российским, так и китайским), для кого путь в профессию был не столь долгим и извилистым, зато пролег через "огонь, воду и медные трубы" специализированной подготовки, особого тренинга по методикам, разработанным в "высших школах перевода" Европы и США. Тем, кто не постигал методом собственных проб и ошибок различия между дословным и эквивалентным переводом, а кого этому систематически учили.
Денис Яковлевич Палецкий - бакалавр по специальности "китайский язык и литература", специалист в области международных отношений, докторант по специальности "религиоведение", кандидат в члены Международной ассоциации переводчиков конференций (AIIC). Работал в МИД России (посольство в Китае, постоянное представительство при ООН в Нью-Йорке), осуществлял лингвистическое обеспечение переговоров по вопросам границы России, Казахстана, Киргизии и Таджикистана с Китаем, саммитов ШОС и встреч высших руководителей России и Китая. В настоящее время продолжает активно работать в сфере устного и письменного перевода.