Идея принадлежит Укупнику и автору стихотворных диалогов Карену Кавалеряну, опытному либреттисту, написавшему тексты к мюзиклам "Джейн Эйр", "Голубая камея" и "Дубровский". Идея, на мой взгляд, отчаянно храбрая: даже самая талантливая стилизация под Шекспира неизбежно будет контрастировать даже с его самыми слабыми переводами, вызывая в зрителях род ностальгии по веками волновавшей мудрой поэтике, претворенной в легкий водевиль.
А это, по структуре, прежде всего водевиль - с недоразумениями, путаницей, обменом ролями и финальным ликованием. Ромео с Джульеттой каким-то образом уцелели и прожили вместе двадцать лет, которые не назовешь счастливыми: пылкий юноша утратил душевную чистоту, возненавидел суженую и стал контрабандистом, вовсю гуляет налево - положил глаз на вульгарную певичку Кармелу (Юлия Чуракова). Но у них с Джульеттой есть дочь Виолетта (Дарья Январина), которая точь-в-точь повторит шекспировский сюжет, полюбив с первого взгляда юного веронца Франческо (Александр Казьмин). Будет даже сцена у балкона, только на стенку полезет не влюбленный, а влюбленная, - что своевременно напомнит о наступившем веке активного феминизма.
Автор либретто строит сюжет умело, на первый план выведя некоего Барда, косящего под Шекспира и заключившего действо известной истиной про "мир - театр" (Владислав Кирюхин). Присутствие на сцене за все ответственного демиурга позволяет штуковать нестыковки, объяснять необъяснимое шуткой или зарифмованной философемой. И действие летит как по рельсам, в экспозиции чуть заторможенно, а во втором акте разгоняясь к триумфальному финалу. Если Шекспир воспевает любовь как высшую ценность, то Бард с Большой Дмитровки, зная печальный опыт, напомнит о гибельности любых уз, включая брачные. Но в целом придуманные последователями Шекспира коллизии производят впечатление слишком вязких и не очень увлекательных. Стихотворные диалоги приближают пьесу скорее к Лопе де Вега, но это как раз нормально: ведь и пьеса транспонирована из трагедии в комедию, а поэтические ритмы испанца хорошо знакомы театру, не так давно укротившему "Собаку на сене".
Спектакль поставил Алексей Франдетти, каким-то чудом выпускающим в разных театрах премьеру за премьерой, по качеству или отличные, или как минимум любопытные. На этот раз он использовал стилистику, удачно обкатанную в его недавнем екатеринбургском "Казанове": Генуя, сменившая в новой пьесе Верону, напоминает Венецию, в карнавальное действо включены акробаты и жонглеры. В том же ключе выдержана сценография Вячеслава Окунева - призрачно синие тона, титаническая венецианская маска, витиеватые здания-трансформеры, действие на многих этажах и уровнях. И уж точно делает оба спектакля близкими родственниками стильная хореография Ирины Кашубы: уточненно фланирующие силуэты венецианской знати, похожие на персонажей теневого театра, словно перепорхнули с Уральских гор на московские холмы. Изобретательны костюмы, ненавязчиво поддерживающие связь времен: в облике Ромео и его рваных джинсах просматриваются парни из ближайшего метро - хоть это и не джинсы, и не рваные. Спектакль красив, в нем там и сям сверкают искры таланта.
Шекспировские герои претерпели возрастные изменения - утратили юношескую порывистость (она по эстафете перешла к Франческо), хватанули, как и положено, дозу цинизма, особенно Ромео (Дмитрий Ермак) - загрубевший, но все еще эффектный бонвиван, забывший закон, честь и супружеский долг. Джульетта у Наталии Мельник - копия собственной матери из Шекспира: столь же чопорна и уже знает, что любовь с первого взгляда ведет к беде. Есть Кормилица (Элла Меркулова), представляющая каскадную ветвь жанра: здесь сердца завсегдатаев этого зала забились сильнее. Есть персонаж, перекочевавший прямиком из Шекспира: экс-жених Джульетты Парис, ныне отец нового Ромео (Артем Маковский). Неизбежные поединки на шпагах и непременная в таком сюжете проникновенная Молитва - впечатляющий концертный номер Наталии Мельник и лучший фрагмент в целом довольно монотонной партитуры.
Увы, музыка Аркадия Укупника даже в экспрессивной интерпретации дирижера Константина Хватынца мне не показалась захватывающей. Чувствуется непривычность к работе с крупной формой: нет драматического развития, лейтмотивов и вообще мотивов, которые хочется слушать снова. Автор мыслит разрозненными номерами, не срастающимися в единство: все скреплено дискотечным битовым ритмом, но не теми вибрирующими энергетическими полями, которые и образуют уже не концерт, а целостный музыкальный пейзаж. Иногда на монохромном полотне вдруг проступит некий узор - Песня о контрабанде или та же Молитва, но для почти трехчасового действа этого мало.
Впрочем, премьерный зал опроверг мои инсинуации: музыка публике явно нравилась. В конце концов, все решает зритель.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"