Если вы подумали, что за анонимным пророчеством скрывается какая-то интрига, то извините. Интрига была бы в нормальном фильме, а "Воскресенье" Светланы Проскуриной - это русский артхаус, в котором, как и у изображаемых им чиновников, все не как у людей. Угроза, должная по законам драматургии как-то материализоваться и хотя бы предпринять усилие реализоваться, растворяется в затхлой пустоте, коей заполнено произведение. Никто не умрет, никто не объяснит, откуда взялась записка. Она вообще нужна чисто для нагнетания атмосферы гнетущей неустроенности, ненависти, тотальной неправильности российской действительности - как ее себе представляет Светлана Проскурина.
Актер Алексей Вертков на протяжении всего - к счастью, недлинного - фильма с отсутствующим лицом, в котором, однако, читается перманентная и неизбывная экзистенциальная тоска, шатается по различным локациям, и его грустным взором мы наблюдаем, как все кругом плохо, грязно, мерзко. Как в одной мудрой песенке: "Я пошел туда, а там гадко, я назад пришел - и здесь гадко, а мне сказали, до меня было лучше". Даже в загородном доме чиновника покрупнее, живописном уголке, где царят старорежимные помещичьи этика и эстетика, собравшиеся за столом хозяева и гости обсуждают способы убийства. Что уж говорить про неразумных граждан низших сословий: героя тут и там буквально окружают агрессивные безумцы, так и норовящие вцепиться ему в глотку.
В том, наверное, и заключен смысл. "Скоро умрешь" - это не пророчество и не конкретная угроза, а напоминание от Вселенной, что энтропия растет и все обречены - главным образом в России, конечно. Довольно типичный мотив, часто встречающийся в творчестве определенной группы деятелей искусства. Сергей Лозница, в частности, соорудил нечто подобное в "Кроткой". Андрей Звягинцев этим мотивом также любит спекулировать, но у него в художественном плане все на гораздо более высоком уровне, да и кроме того, среди беспросветной "нелюбви" он все-таки находит светлый лучик в лице бескорыстных поисковиков. Светлана Проскурина и их записывает в разряд сволочей: другая любовница чиновника, работающая в штабе волонтеров, рассказывает, как нашла потерявшегося ребенка и отвела его к родителям-алкоголикам, несмотря на то, что ему такая перспектива не улыбалась, и прекрасно осознавая, что ничего к лучшему для ребенка от ее формально выполненной работы не поменялось.
При этом сколько-нибудь внятно сформулировать претензии к российской действительности - пусть бы и в немалой степени воображаемой - Проскурина не в состоянии. И мысль о том, что если куда ни пойди - везде гадко, то, может, стоит перестать ходить и гадить, ей, по-видимому, недоступна. Посему выражение позиции сводится к нечленораздельному нытью: это не то, то не так, потому что ну вот - и далее следует многозначительное злобно-недовольное мычание. Из-за чего становится просто невозможно выстроить в фильме твердую структуру, и он превращается в череду порожденных раздраженным сознанием и не связанных меж собой сцен.
Чиновник наблюдает, как гастарбайтеры разделывают барана в свете костра, потом куда-то бежит через поле, падает с обрыва к речке, натыкается на каких-то гопников, получает камнем по голове, раздевается, заходит в воду и плывет кролем на какой-то корабль пить чай. Видимо, именно так, по мнению Светланы Проскуриной, проводят воскресенья российские чиновники. Но мы-то с вами знаем: по воскресеньям все нормальные люди - и даже чиновники - высыпаются и отдыхают. Остается порадоваться, что наша реальность с реальностью фильма "Воскресенье" нигде не пересекается.
1.5