Потому что за пределами наглухо запаянных интерьеров фильма не угадываются ни признаки какой-либо реальной жизни, ни даже опознавательные знаки соответствующего режима. Угадываются комплексы автора и его потуги заставить зрителей пережить те же муки унижения, на которые были обречены люди, вовлеченные в безумный проект. Но эта задача, совершенно ясно, выходит за пределы художественного творчества - в "Наташе" она вплотную приблизилась к сфере психиатрии и, пожалуй, криминалистики.
Мне скажут: это ужасы не проекта, а отраженного в нем сталинского режима. Но тогда придется вернуться к азам - целям и средствам искусства.
Свой метод Илья Хржановский заявил в давнем дебютном фильме "4". Фильм распадается на две части. Первая способна вызвать восторг несомненной даровитостью автора, умеющего остро увидеть и выразительно показать. Вторая изумляет его этической неразборчивостью, а возможно, и глухотой. Там он собирает в бане реальных деревенских старух и, реально их опоив, провоцирует на некие эротические игры. При этом отталкивающе выглядят не старухи - а режиссерская провокация, бессмысленная и беспощадная.
В "Дау" он развернул этот метод до масштабов многомиллионного мультимедийного проекта. Отмеченное западными критиками сходство с "Шоу Трумэна" здесь чисто внешнее. В американском фильме человека помещают в искусственно созданную среду - как бы целый мир, сотворенный автором-демиургом, - и смотрят, как он себя поведет в искусственно создаваемых обстоятельствах. Зритель понимает, что это - условность, что человек на экране - образ. В "Дау" искусственно созданный мир тоже наличествует, обстоятельства тоже генерируют, но за человеком не просто наблюдают - его провоцируют и производят с ним вполне реальные манипуляции - физические и моральные. И это уже не художественные образы: это люди, реально заключенные на месяцы или даже годы в искусственном мирке, и за ними наблюдают, как в пресловутом телешоу "За стеклом". Построенный под Харьковом декор как бы возвращает их и нас в эпоху сталинизма - во всех деталях, от интерьеров институтского буфета, где происходит действие, до советского женского белья, некогда высмеянного Ивом Монтаном. Это мир опасный: закрытый научный институт контролируется "органами", для которых человеческая жизнь как плевок - растоптать и растереть. Этот мир страны-Гулага мы в кино уже видели не раз - у Митты, у Панфилова, у Прошкина-старшего, у Цимбала... Так что пока ничего нового. Новое - в целях и методе. Метод достаточно прозрачен: судя по всему, съемка начинается с режиссерского призыва к "актерам" полностью раскрепоститься, выпустить наружу всех своих демонов, забыть о человеческой сущности, стыде, достоинстве, цивилизации и прочих глупостях - делать то, что повелит освобожденная от условностей душа. И доверчивые души, воодушевленные своим участием в создании шедевра, действительно теряют берега и импровизируют так, что мало не покажется. Мы видим, как с элегантной Наташи (Наталья Бережная, в миру из торговой сферы, принесла с собой на экран явно современную манеру "светской" женщины) и впрямь легко слетает флер цивилизации, с каким упоением две дамы - одна постарше, другая помоложе - таскают друг друга за волосы, пьянеют, блюют, привычно матерятся и верещат так пронзительно и долго, что из привычного ко всему пресс-зала начинается массовый исход. Режиссер может быть доволен: цель достигнута - человеческие существа вывернули себя наизнанку и явили свою мерзкую сущность. Что и требовалось доказать сообразно убеждениям века, что горьковское "Человек - это звучит гордо" - не более чем советский старорежимный бред. Сталинский режим тут пока ни при чем - все здесь диктуют не обстоятельства, а реальность подопытных натур. Стриптиз состоялся, причем невиданный по омерзительности зрелища и цинизму творца, все это устроившего.
Второй аттракцион первой части фильма - секс немолодой Наташи с пожилым французским ученым. Здесь Хржановский полностью повторяет свой трюк со старухами из "4": хорошо и всерьез напоенные натурщики занимаются корявой любовью, путаясь в необъятных складках советского нижнего белья, уже ничего не стесняясь и не опасаясь вывалить наружу все свои достоинства. Идет чистое порно, подробности которого сюжету не нужны, но нужны режиссеру, возможно, таким образом сублимирующему какие-то комплексы. Это порно отличается от того, что идет в киношках Плас Пигаль, только крайней неаппетитностью: зритель здесь в положении не потребителя известных наслаждений, а подсматривающего, и это унизительное состояние, в которое тебя насильственно ставят, уже не впервые вызывает желание уйти из зала.
Но здесь авторы наконец вспоминают, что взялись разоблачить режим и эпоху. На сцену являются "органы" в лице грузного чина в погонах, к которому Наташу ведут на допрос. Мотив обвинения - переспала с иностранцем. Цель промежуточная - принудить к написанию доноса на французского любовника. Цель главная - унизить, растоптать достоинство и выдать на экран еще одну сцену, щекочущую нервы любителей: чин ведет жертву в камеру пыток, макает лицом в сортир и заставляет заняться любовью с бутылкой из-под коньяка. Про бутылки мы читаем в газетах и теперь - новое для нас только в том, что мы должны это еще и видеть подробно и долго.
При этом нельзя не отметить, что эта финальная треть "Наташи" резко меняет уровень со знанием дела написанного (частично импровизированного) диалога-допроса и общей напряженности действия, прежде бесформенного, лишенного ритма и полного тормозящих повторов. Здесь и зрительный зал заметно собирается, просыпается, перестает топать к выходам, - пошло нечто подобное художественному процессу. Со своим саспенсом, с сильными актерскими работами, тем более впечатляющими в исполнении непрофессионалов. Этот финальный эпизод частично микширует неприемлемость первой половины фильма для сколько-нибудь этически развитого сознания; траектория развития характера героини и ее способность выживать в непригодных для жизни условиях теперь почти убеждают. Но ощущение, что мы провели два с лишним часа в зловонной помойной яме, остается. Как всегда бывает в случаях моральной нечистоплотности авторов, с которыми мы были вынуждены общаться.
"Кино уже никогда не будет прежним", прочитал я угрожающую строчку в Facebook. Кино действительно давно и целенаправленно таранит один барьер цивилизации за другим, методично возвращая зрителей к первобытным радостям плоти и духа. Хржановский не добавил ничего нового к тому, что уже протаранил Ларс фон Триер, не говоря об эпигонах помельче. Он только изумил масштабами и дороговизной авантюры. Но зритель - тот самый, который кормит кино своими деньгами, - на это клюет плохо, его тянет к чему-то более позитивному и нравственно здоровому. И совратить его пока не удается. Поэтому я думаю, что кино все-таки останется по-прежнему искусством, а опусы типа "Дау", сколь бы ни были масштабны, так и останутся разорительными, сугубо индивидуальными экспериментами. И даже связанные с ними скандалы не сделают их востребованными.