Подстрочный перевод пьесы Николай Рощин получил от художественного руководителя Александринского театра Валерия Фокина, а Валерий Фокин в свою очередь - из рук самого классика польского авангарда Ружевича, который в 70-х годах передал текст тогда еще молодому режиссеру Фокину. Обращение Николая Рощина к этой истории в контексте Александринки было не случайно. Ведь до того момента, как он стал сначала приглашенным, а потом и главным режиссером Александринского театра, у него сложилась репутация режиссера - носителя нового театрального языка, имеющего большой, а главное - успешный опыт работы с драмой абсурда и отваживавшегося на самые неожиданные эксперименты на сцене. Например, в Центре имени Мейерхольда он переводил живописные полотна Босха и Брейгеля на язык пластического театра. А как художественный руководитель московского театра "А. Р. Т. О." (Актерско-Режиссерское Театральное Общество) Николай Рощин призывал к свершению немедленной психологической революции для современной цивилизации. При этом зрителей до окончания спектакля сажали в железные клетки и закрывали на замок - попробуй усомнись в необходимости таковой...
От актеров путем ежедневных психофизических тренингов он добивался почти полного выхода из бытового состояния на сцене. Совершенно справедливо полагая, что изменить состояние ума возможно лишь через изменение физического состояния тела, - только читая книги добиться этого невозможно. "Чтобы создать что-то антиреальное, почувствовать природу абсурда, надо для начала понять сценическую суть реализма, изучить и присвоить себе знание о его природе, - рассказывал режиссер. - Реализм - это основа, школа. Только после этого может получиться что-то сверхреальное".
История "Старой женщины" - сверхреальная и грустная. Женщина в 70 лет решает родить ребенка. До этого ей было сильно некогда. А в преклонном возрасте вдруг появилось много свободного времени...
Но медицина шагнула так далеко вперед, что абсурдистская пьеса 60-х годов подутратила свои родовые очертания драмы абсурда и стала претендовать на территорию чуть ли не документально воспроизведенного бытового реализма. Ну что тут поделаешь с парадоксами времени, когда повсеместный абсурд вокруг перестает как жанр быть абсурдом, а реальность как способ существования становится зыбкой и призрачной, будто сказочное зазеркалье?
Ружевич старую женщину воспевает - недаром многие его пьесы берут начало в его же поэзии. Николай Рощин, поставивший и оформивший как сценограф спектакль "Старая женщина высиживает" на Новой сцене Александринского театра, над ней изощренно экспериментирует. Его старая женщина отнюдь не лирическая героиня из стихотворения Ружевича: "Я люблю старых женщин/ некрасивых женщин/ сердитых женщин/ они соль земли... / старые женщины встают на рассвете/ покупают хлеб овощи мясо/ убирают готовят/ стоят на улице молча/ со сложенными руками/ старые женщины/ бессмертны..." и так далее. У Рощина это уже человек, переживший посттравматический синдром хронической усталости, помноженный на синдром эмоционального выгорания. Эта женщина не живет моментом, забыла, что такое сиюсекундное желание, она растворена в своем безвозвратно прошедшем времени. В котором грязный стакан, поданный официантом в ресторане, отнимает не меньшее количество ее внимания и сил, чем проблема деторождения в принципе.
Половая принадлежность ее прослеживается с трудом, неважно, старая это женщина, молодая, блондинка, брюнетка, красивая или обыкновенная она была когда-то, да и женщина ли это вообще - или скорее человек-машина... В итоге в совокупности у Рощина старая женщина получается гипертрофированно старой, и актрису Елену Немзер, героически отважившуюся на такие преображения, просто не узнать.
Отношения между людьми на сцене режиссер выстраивает не просто прохладные - они схематично ледяные. Но при этом он всегда умудряется ставить проблему по сути.
Например, в другом своем абсурдистском спектакле "В ожидании Годо" в московском театре "А. Р. Т. О." Николаю Рощину совсем не нужно было, чтобы герои дождались когда-нибудь этого Годо - гораздо важнее, чтобы они избавились от этого ожидания. Считай, излечились. В "Пчеловодах" (из совсем раннего режиссерского творчества Рощина, очарование от которого сохранится навсегда) в Центре имени Мейерхольда от его оживших театральных картин Босха и Брейгеля вдруг начинало исходить такое свечение, будто все застывшие в истории искусств грешники с его помощью обретали прощение.
Со "Старой женщиной" дело оказалось сложнее. Николай Рощин лишил ее абсурдной надежды на материнство, хотя игрой светотени умудрился даже воспроизвести процесс родов на сцене. А вот диагноз после массового театрального интернет-анализа, окажется ли его "Старая женщина" неземной дамой или же вполне себе заурядной теткой, сегодня целиком и полностью будет зависеть от личного опыта смотрящего.