Вовсе не призываю легкомысленно относиться к требованиям Роспотребнадзора, где работают умные и ответственные люди во главе с Анной Юрьевной Поповой. Они всегда готовы к диалогу. И им, что называется, есть что сказать. Но нам надо говорить с публикой о чем-то, кроме санитарных предписаний. А.П. Чехов в самом начале августа 1901 года в дни, когда сочинял свое завещательное письмо, оставил в записной книжке примечательную фразу: "Человек любит поговорить о своих болезнях, а между тем это самое неинтересное в его жизни". А что самое интересное, что самое важное, о чем зрители, еще не пережившие пандемию COVID-19, захотят услышать со сцены и увидеть на экране? Что заставит их прийти в театр? Уверен, что наша общая забота о взаимной безопасности неизбежно повлияет на восприятие искусства. Даже музыкального, очищенного от любых словесных и изобразительных образов, увлекающего прямо к небесам. В нынешней жизни, которую надо выстраивать по новым правилам, форма безжалостно теснит содержание. А они, как известно, взаимозависимы.
Не хочется, чтобы маски и перчатки вместе с санитайзерами стали единственным существенным смыслом того, чем мы занимаемся. И будем заниматься. Понятно, что от всего этого никуда не деться еще долго, быть может, с этим придется смириться навсегда. Но в какой-то момент это станет обыденностью, привычкой. Страх болезни утихомирится, будет вытеснен на задний план индивидуального бытия. Затаится в глубине подсознания инстинктивная потребность постоянно смотреть и слушать выступления вирусологов, врачей и околомедицинских экспертов. В конце концов притупится желание самому примерять на себя роли ученого вирусолога, практикующего врача, чиновника мэрии и минздрава, лучше всех разбирающегося в том, как уберечь от новой заразы здоровье своей семьи и свое собственное здоровье.
И, открыв двери театров и концертных залов, надо будет заново прислушиваться к тому, что волнует сегодняшнего зрителя, чего он ждет от всех, кто сочиняет романы, сценарии, пьесы, ставит спектакли и снимает фильмы. Нам самим надо будет ощутить и понять, насколько новый опыт, полученный за последние месяцы, подтолкнет нас к новым художественным решениям. Или позволит сохраниться в пределах привычного.
Все разговоры о том, что мир изменится и станет другим в результате нынешней пандемии, в значительной степени потеряли неотвратимый смысл после того, как произошло смягчение правил самоизоляции и народ хлынул на улицы. Кто-то с опаской, увеличивая социальную дистанцию между собой и встречными людьми, кто-то демонстративно ее сокращая. М. Пиотровский вполне разумно предложил социальную дистанцию называть физической, чтобы не разжигать классовую борьбу на лингвистической почве. Но в любом случае в первые же дни узаконенной свободы люди захотели эмоциональной близости, живого и шумного общения.
Трудно сказать, сколько времени продержится это эмоциональное голодание, эта потребность быть в людском круговороте - пусть и на определенной дистанции, пусть в масках и перчатках, но в максимально возможной близости с другими, а не только со своими домашними в четырех стенах. Именно острый дефицит свободного общения, недостаток положительных переживаний подтолкнет наших зрителей прийти в замкнутые пространства театральных и концертных залов. Чем мы сможем оправдать это доверие? Только искренним восторгом от забытого сотворчества артистов и публики? Конечно, актеры не меньше зрителей соскучились по той теплоте душевных уз, что рождает настоящие произведения сценического искусства. Но сможем ли мы удержать этот необходимый и трудно достигаемый градус человечности? Пандемия лишь усугубила проявления нашей природы, - от героизма до подлости, от жертвенности до эгоцентризма. Все, что в обычные времена усредняется, прячется в обыденности, в периоды испытаний проявляется в ослепительном свете трагедии. Правда, для подавляющего большинства, без человеческих потерь пережившего угрозу пандемии, она останется в памяти лишь бытовыми неудобствами самоизоляции, возникшей клаустрофобией, экономическим обнищанием и психологическим стрессом от первого, второго и третьего.
Именно поэтому первые художественные реакции на происходящее - от цикла пьес Евгения Водолазкина до новых приключений доктора Данилова в "ковидной" больнице Андрея Шляхова - парадоксально трагикомичны, как сама нынешняя действительность. Мне радостно видеть, как Е. Водолазкин ворвался в театральное пространство, счастливо обнаружив, какие возможности таит сцена. Талантливый человек талантлив во всем. Но отношения публики с разного рода социально-медицинскими проблемами, тоже имеют свои пределы. Наверное, неслучайно в кассе Московского театра мюзикла чаще всего интересуются, когда мы будем давать "Принцессу цирка" Имре Кальмана. Замечу, что расцвет американского мюзикла пришелся на десятилетие, совпавшее с Великой депрессией, мировым экономическим кризисом, начавшимся в октябре 1929 года. Люди хотят почувствовать себя счастливыми не только в дни радости, но и в пору нелегких испытаний.
Хватит ли у нас таланта и сил на то, чтобы помочь им в этом?