Это особенно прискорбно в силу того, что переложением во многом автобиографического литературного первоисточника занималась сама писательница, получившая за свое оригинальное произведение не одну премию и отмеченная лестной похвалой со стороны самого Джонатана Сафрана Фоера.
Начало киноповествования вышло более динамичным, чем в книге, и куда более цветистым - мы застаем главную героиню, начинающую художницу Фрэнсис, в крошечной нью-йоркской квартире, где она проживает с сестрой и родителями. Сестра, к вящему ужасу родителей, поспешно принимает предложение руки и сердца своего очередного возлюбленного, но и у представителей старшего поколения есть чем огорошить детей - новостью о разводе. Колоритная супружеская пара, воспитавшая двух детей, пережившая вместе многие тяготы, но раз за разом умудрявшаяся выйти из очередной схватки с минимальными потерями, относясь к жизни с изрядной долей юмора, все-таки дошла до предела. Фрэнсис, с ужасом представляющая себе предстоящий раздел имущества, переезд, взаимные упреки и дрязги, решает уехать прочь - желательно подальше.
И отправляется она в Норвегию, на Лофотенские острова, чья красота, озаренная полярным днем, была многократно описана - и Кнутом Гамсуном, и Хербьёрг Вассму, и многими другими. Там ей предстоит помогать норвежскому художнику в раскрашивании деревянного сарая всеми мыслимыми оттенками желтого и оранжевого, и, если задачу удастся удовлетворительно решить за месяц, есть шанс, что конкурсная комиссия, принимающая работу, внесет локацию в список местных туристических достопримечательностей, благо по соседству есть еще одна - этнодеревня викингов.
Природных красот Норвегии в сочетании с отличной операторской работой достаточно, чтобы отправить зрителя в путешествие в глубины собственной экзистенциальной рефлексии, ибо достаточно продолжительное время на экране ничего особо не происходит. Режиссер выдает за откровение шокирующую большинство европейцев и американцев неспешность норвежской жизни и замкнутую сосредоточенность на себе обитателей северных краев. Да, в таких условиях человеку иного уклада часто удается открыть в себе много нового, ведь приходится довольствоваться своим собственным обществом, не особо разбавляемым впечатлениями, помимо созерцательных. Вопрос в другом - стоит ли это очевидное соображение делать основой картины, снятой по очевидно иному поводу.
Далее Фрэнсис несколько раз, прямо как в готических романах позапрошлого века, встречается с таинственным безмолвным юношей, который воспринимает ее попытки завести дружеский разговор чуть ли не как вражеское вторжение. Несколько изменив тактику, художница получает объяснение: молодого человека зовут Яков, он из США, приехал в Норвегию, чтобы похоронить отца в соответствии с обрядами, принятыми у викингов. И да, отец-то на самом деле русский. Этот момент может застать отечественного зрителя врасплох, ибо ничто не предвещало появления метафорических зарослей развесистой клюквы. Немного погодя, на экране появляется импозантная Джиллиан Андерсон в роли холодной матери Якова, но понять, какова динамика отношений между ней и сыном, из показанного решительно невозможно. Однако это, как и многое другое, проясняется при чтении романа. Правда, требовать от зрителя первоначального ознакомления с ним - несколько абсурдно, так как в общем и целом любой плод визуальных искусств должен быть как минимум вразумителен хотя бы на сюжетном уровне без предварительной подготовки.
Кроме того, из интервью писательницы следует, что первым образом, оформившимся в ее воображении, стала как раз фигура Якова, сына булочника, отягощенного суровым детским опытом эмиграции из России в Новый Свет, разлукой с бросившей его матерью и неизбежным переживанием горя, заново родившегося с ним, трагедии Холокоста. И только потом автор смогла нащупать правдивую историю, которая могла бы обрамить и дополнить эту линию. Очень жаль, что Якову на экране повезло гораздо меньше, чем Фрэнсис, и предыстория его появления в северных краях была сжата настолько, что превратилась почти что в карикатуру.
Да и вообще - из фильма решительно невозможно понять, что связывает Фрэнсис с художником Нильсом, а что - с Яковом, кроме общего культурного багажа. Половина шуток и каламбуров на скандинавскую тематику не попали в картину, а остальное повисает в воздухе беспомощными репликами. Правда, молчаливо-торжественное изображение этнодеревни может на минутку кольнуть и заставить сердце учащенно биться в воспоминаниях о "Солнцестоянии", но и только.
Что же касается развязки, то она призвана хоть как-то закольцевать композицию за счет разрешения периферийного конфликта, но не более. Видимо, основной вопрос, пустивший писательницу по ложному следу, является глубоко личным и так и не решенным ею в отношении себя - сможет ли Фрэнсис по возвращении в родные пенаты жить внутренне насыщенной жизнью и не растерять приобретенное? Ответ, судя по всему, нужно искать вовне обоих произведений - и желательно не в формате подражания скандинавскому кино.