Ну, чемодан, погоди!
В 1931 году Иван Бунин написал рассказ "История с чемоданом". В тридцать первом - в тот самый год, когда появился рассказ, - ожидания получения Нобелевской премии не оправдались. Для Бунина уже в четвертый раз. Бунин записал: "Не дали премии - дело кончено!"
Конечно же, рассказ не связан с этим напрямую - он лишь говорит об атмосфере, об ощущениях писателя в тот год. Но и это немало.
"Пол за мной опять рухнул, впереди же встал дыбом - и чемодан быстро выскользнул из-под моего тела, крепко дал мне в темя и, крутясь, грохоча, сам понесся под койку. Я мгновенно перевернулся и уже готов был вбить его туда одним ударом, но он вдруг подпрыгнул, как мячик, взвился и понесся к двери, а я угодил как раз туда, куда его метил, - под железную сетку койки, страшно ободравшую мне плечи".
Герой рассказа убегает из каюты, грозя взбесившемуся чемодану - готовым слоганом для будущих мультипликаторов "Ну, погоди!" У чемодана в жизненном и творческом пути Ивана Бунина особенная роль. Рассказ - только зацепка, ключик.
Большую часть "Истории с чемоданом", посвященной вроде бы воспоминанию о первом заграничном путешествии писателя в Турцию, на самом деле занял сам предмет, который служит переноске и хранению вещей, скрывает их от посторонних глаз - а внешней стороной обозначает статус своего владельца. По Бунину - "ближайший, интимнейший друг человека". Рассказчик встретил в магазине чемодан - и это превратилось в их любовное свидание. Он обожает и любуется замочками, защелками и ценной кожей, он подчиняется объекту страсти с женской нежностью. И даже к бунту чемодана в шторм отнесся с пониманием - как к капризу любимого: "Теперь, на свободе, он носился по каюте как угорелый. Он точно мстил кому-то за <свою прежнюю> покорность".
И если заглянуть вперед: через два года в нобелевской речи именно об этом - о свободе (но не чемодана, а писателя) - Бунин скажет нобелевским академикам: "Для писателя эта свобода необходима особенно, - она для него догмат, аксиома..."
Чемоданы яблок и любви
Первый значительный чемодан обнаружился в рассказе 1897 года "Без роду-племени". Бунину было двадцать шесть. Герой его запутался в любовных увлечениях и отбивался от настойчивой подруги: "Не хочу вашей мещанской любви". Та была настойчива: "А я не хочу твоей декадентской дружбы!"
Избавившись от всех подруг, он "выдвинул из-под кровати чемодан с письмами, бумагами и нотами - и опустил руки. Тут все <его> воспоминания. Этот чемодан - <его> старый товарищ". Единственный, надежный! Открыл его - и сразу же нахлынуло: уездный городок, воспоминание о разоренном помещичьем гнезде, о юности, забытой родине. "Каждый раз, как мне приходится укладывать <в этот истрепанный чемодан> мой скарб, я говорю себе: вот еще невозвратно прошло столько-то лет; еще часть моей жизни оторвана... И мне больно говорить это себе".
Известно: Бунин тосковал всю жизнь по отчему имению Озерки, которое им с братьями пришлось продать. С восемнадцати лет - как стал публиковаться - он метался. Из Орла в Полтаву к брату и обратно. Писал стихи - искал признания. Печатался - и ждал надежных гонораров. Но деньги - улетучивались моментально. Была корректорша Варвара - и исчезла. Сватался к сестре обожаемого Антона Чехова - Марии, но и она была против мещанства. Женился на Анне Цакни, дочке одесского издателя с приданым, - разбежались со скандалом. Женится на дочке видного московского чиновника Вере Муромцевой. И все это - под стук и грохот чемоданов.
Распахивал - оттуда россыпью пошли изысканные "Антоновские яблоки". Читателей и критиков в рассказе удивляла бунинская ностальгия: "Крепостного права я не знал и не видел, но, помню, у тетки Анны Герасимовны чувствовал его". Подробно, тонко, поэтично шел рассказ о том, как прежде мир был домовит и крепок: и дворовые люди, "когда въезжаешь во двор, подтягиваются и низко-низко кланяются". Крестьяне были хороши, нарядны - завидев барина, снимали шапки. И в чаще сада на коралловых рябинах квохтали дрозды, и гулко сыпались в кадушки яблоки. Дух захватывало - как был гармоничен мир. Все знало свое место.
"Ну, ну, девки, девки!" - строго кричит степенный подавальщик, облачаясь в широкую холщовую рубаху. Девки торопливо разметают ток, бегают с носилками, метлами... Барин стоит у ворот риги и смотрит, как в ее темноте мелькают красные и желтые платки, руки, грабли, солома, и все это мерно двигается и суетится под гул барабана и... свист погонщика".
Что прятал чемодан? Бунин признался Чехову в любви к его творчеству: "В вас народная кровь". Тот отвечал многозначительно: "А в вас дворянская". Но тут же добавлял - как Бунину запомнилось, что это в принципе "гораздо лучше", поскольку "мужики и купцы страшно быстро вырождаются".
Про это вырождение у Бунина появится рассказ "Деревня". Здесь антоновкой не пахло, жуть и вырождение - и посреди рассказа появлялся юный "живорез" Дениска, прикупивший истрепанный "чумадан" и книжек про "Невинную девушку в цепях насилия" и "Роль пролетарията в России". Книжки в кармане (маленькие и ничтожные) - а в "чумадане" пусто, как и за душой.
Критики ругались, упрекали Бунина за барские замашки. Он пожаловался на обидчиков Максиму Горькому: вот говорят, что у него "ботинки (будто бы лакированные), поместья, мигрени и страхи мужицких бунтов". "За всю мою жизнь не владел я буквально ничем, кроме чемодана".
И следом выплыл "Господин из Сан-Франциско" - здесь герой, который выбился из грязи в князи, новый буржуа, решил, что он стал ровней тем аристократам, "кого некогда взял себе за образец". И чемоданы у него приличные - с ними носятся "дюжие каприйские бабы". А все зря. Природу не обманешь. Выскочку хватил удар. И пароход с "бесчисленными огненными глазами" повез его обратно не на верхней палубе, а в трюме, вместо чемодана - гроб. Не надо было занимать чужое место.
Бунинский родственник Пушешников вспоминал, как по пути на Капри писатель священнодействовал вокруг своего чемодана. "Иван Алексеевич взваливает чемодан наверх, бранится, что он не входит, но потом, добившись все-таки того, что ему хотелось, и расставив вещи, как ему казалось нужным, садится в изнеможении на диван и закуривает папиросу. Затем надевает черную кожаную куртку с кожаной красной подкладкой, натягивает на лоб черную шелковую шапочку и, достав из чемодана складной серебряный подсвечник, зажигает свечу на столике у окна и начинает просматривать свои сафьяновые тетради со стихами..."
Чемоданы реквизируют
Чудовищное время наступило после революции - тут испытания для бунинских чемоданов по-настоящему и начались. Сначала сборник "Под серпом и молотом", потом "Окаянные дни". Бунины в Одессе - накануне эмиграции. Боятся слухов: "Реквизируют сундуки, чемоданы и корзины".
Бунины пошли в галантерейный магазин за чулками и башмаками. Цены ломовые - отказались от покупки. А какие-то затасканные люди разбирали без разбору все. Понятно, "заработали на тех, кто бежал, - сказала Вера Бунина, - ведь за каждый чемодан, чтобы внести на пароход, брали по 1000 рублей, да сколько еще наворовали".
Сходили в гости к почтенным де Рибасам: семье пришлось бежать из Киева, бросив все чемоданы.
В начале февраля 1920-го "тронулись в путь, - как записала в дневнике Вера Бунина. - Навалили чемоданы на маленькую тележку, которую вез очень старенький, пьяненький человек". С трудом пробрались к гавани среди "подвод с сундуками, чемоданами, корзинами". Наконец "втащили чемоданы" на пароход "Спарта". Французы страшно "возмущались, что на французском пароходе получили каюты русские". Бунины уплыли навсегда.
В Софии писатель отлучился из гостиничного номера минут на десять, вернулся - "и едва устоял на ногах: чемодан, в котором хранилось все наше достояние, был раскрыт и ограблен дотла, - на полу было разбросано только то, что не имело никакой ценности, - так что мы оказались уже вполне нищими, в положении совершенно отчаянном. Замки чемодана были редкие, подобрать к ним ключи было невозможно, но я, проснувшись, сам отпер чемодан, чтобы взять из него золотой хронометр, посмотреть, который час... - и, посмотрев, бросил чемодан не запертым".
Следом из бунинского чемодана выйдет волшебно тонкая "Митина любовь" - где первая любовь вдруг обернется гибелью. Жизнь героя разделилась надвое - рядом с любимой Катей и без нее, в "стихии пола". Границу обозначил чемодан - перед отъездом он пытался "задушить чемодан", "завязывал чемодан" трясущимися руками.
Нобель в чемодане
В 1933-м он стал лауреатом Нобелевской премии: "За строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы".
Заняли денег на поездку. Бунин поехал с Верой и с поэтессой Галиной Кузнецовой, ставшей членом их семьи. На пути в Стокгольм бельгийские таможенники заподозрили в чем-то их чемоданы. Бунинский секретарь Андрей Седых "что-то говорил насчет премии, но на бельгийцев это не подействовало". Открыли чемоданы - там тетради, альбомы и рукописи. Бельгийцы "безнадежно махнули рукой".
Премия составляла в пересчете 733 514 французских франка. Чек чуть не потеряли прямо во время церемонии. Чуть не половину Бунин раздаст нуждающимся литераторам и благотворителям и просто попрошайкам. К началу Второй мировой войны останется совсем немного - растеклись куда-то понемногу.
В 1933-м вышло одно из самых значительных произведений Бунина - "Жизнь Арсеньева". С этим лирико-автобиографическим романом обычно связывают Нобелевскую премию. Здесь тоже, если вчитываться, множество запрятанных пружин и тайных маячков - то "чемоданишко и несколько книжек, составлявших все богатство", то "коридорный глупо ставит чемодан на ковер посреди комнаты", а то герой "устроился со своим чемоданчиком в углу возле двери, сидел и вспоминал". Потом "схватил свой чемоданчик" и "прощай, гимназия!" - и первая любовь нам только снилась".
В октябре 1936 года Бунин поехал в Прагу выступать перед читателями. Он записал в дневник, как возвращался: в городе Линдау немецкие таможенники "три часа осматривали каждую малейшую вещицу в моих чемоданах и в моем портфеле с такой жадностью, точно я был пойманный убийца, и все время осыпали меня кричащими вопросами, хотя я уже сто раз заявил, что не говорю и почти ничего не понимаю по-немецки". Таможенный досмотр сопровождался унижениями: Бунина раздели донага, оторвали подкладку шляпы, пытались оторвать подошвы от ботинок: не прячет ли чего-то. Такого не бывало с ним даже в лихие "окаянные дни".
Перед отъездом в Грас - где им предстояло провести все годы войны - собрали все теплые вещи. В дневнике у Веры Буниной: набралось всего на один чемодан.
Кабинет завален чемоданами
В сороковом году в рассказе "Генрих" (он войдет в сборник "Темные аллеи") снова появились чемоданы Бунина - снова неспроста. Вначале предвкушение: "все было прибрано, чемоданы готовы" - породисты и элегантны, как и сам герой. Кучер Касаткин везет его и чемоданы к поезду, неодобрительно качая шапкой: "За границу, значит, отправляетесь... Охота пуще неволи!" - ""И правда, зачем я еду?". От поэтессы Нади, утонченной Ли, цыганки Маши - едет за счастьем в Ниццу, с переводчицей Еленой Генриховной (Генрих - псевдоним). Ночь в поезде до Вены - упоение любовью. Она осталась встретиться с австрийским женихом-писателем. Он будет ждать и не дождется в Ницце. Историю венчали чемоданы: герой укладывал в них вещи, стараясь "не жалеть о своей бессмысленной, испорченной поездке". Случайная газета ударила, как гром: его Генрих была застрелена ревнивцем в Вене.
Дальше - началась война.
За сводками с Востока в бунинском Грасе следили пристально. Дневник писателя шарахался, как чемодан на пароходе в качку. Конечно, режет по сердцу такая запись октября сорок первого года: "Нет, немцы, кажется, победят. А может, это и неплохо будет?" Но ведь дневник писался для себя - не вслух - и впитывал в себя всю окружающую атмосферу.
Казалось, вся Европа вслед за Гитлером оправдывала свой варварский поход на Россию "священной войной против коммунизма". Может, в этом правда? Ведь он же сам ненавидел красных "челкашей", большевиков, бунтовщиков. Но... Приходили фронтовые сводки о боях под тульским городком Ефремовым - и все переворачивалось. Да при чем тут "антикоммунизм"? - горят могилы всех его родных. Декабрь сорок первого: "Апокалипсис! Русские взяли назад Ефремов, Ливны и еще что-то. В Ефремове были немцы! Непостижимо! И какой теперь этот Ефремов, где был дом брата Евгения, где похоронен и он, и Настя, и наша мать". Ум за разум.
Блокноты с дневниками прячутся в очередные чемоданы. Зимой сорок второго он услышал: "Немцы объясняли невероятно ожесточенное сопротивление русских тем, что эта война не то, что во Франции, в Бельгии и т. д., где имелось дело с людьми, имеющими "l intelligence", - что в России война идет с дикарями, не дорожащими жизнью, бесчувственными к смерти". Но после этих строк сейчас же: "В России 35 гр. мороза (по Ц.) Рус. атакуют и здорово бьют".
Читает Шолохова "Тихий Дон", Бабеля и Зощенко. То гениально, то опять о "хамстве", "мелкой, пошлой жизни" и "убогом языке". И все-таки опять читает. "Часто думаю о возвращении домой. Доживу ли? И что там встречу?". И снова: "Все думаю, если бы дожить, попасть в Россию! А зачем? Старость уцелевших (и женщин, с которыми когда-то), кладбище всего, чем жил когда-то...".
В 1942-м, когда забрезжила надежда, что в войне наступит перелом, Бунин отметил в дневнике, что завершил работу над своим лучшим сборником рассказов - "Темные аллеи".
Но ему не легче. В дневнике у Бунина - синхрон со сводками боев, такое искреннее чувство: "Русские идут, идут". "Взята Одесса. Радуюсь. Как все перевернулось!" "Взят Псков. Освобождена уже вся Россия. Совершено истинно гигантское дело!"
После войны они в Париже - зашевелились чемоданы. Вера Бунина писала: муж "начал работу по своему архиву, так что его кабинет очень загроможден чемоданами. Это хорошо. Введет его в работу".
Встречался с Симоновым и советским послом, хвалил Твардовского и Паустовского с Катаевым. Стал переписываться с давним приятелем из горьковского круга - Телешовым. Ему теперь писала коммунистка Эльза Триоле. Туманно высказал желание, чтобы его архив когда-нибудь вернулся в Россию.
В 1950-м съездили в Антибы на Лазурный берег. "На минуту, - написала Бунина, - был задержан поезд из-за наших чемоданов. Их было 7, да 3 я взяла сама. Здесь тишина, народу "на донышке". Кормят хорошо". В 1953 восьмидесятитрехлетний Бунин скончался в Париже.
Где увидеть эту ценную реликвию?
В Литературно-мемориальном музее Ивана Бунина в Ельце хранится чемодан, с которым в 1933 году писатель ездил в Стокгольм за Нобелевской премией. Чемодан французский, прочный, достаточно легкий. Обтянутый холщовой тканью, по углам кожаные накладки. Размеры: 52 х 34 х 20 см.
В 2009 году злоумышленники проникли в музей через окно, унесли среди прочих экспонатов чемодан. Украденное оценили в полмиллиона рублей. Следственные органы напряглись - и скоро воры были найдены.
Чемодан Ивана Бунина вернулся.