Полтора десятилетия назад режиссер уже обращался к этой пьесе, поставив спектакль в театре "Сатирикон". Тогда Константин Райкин в заглавной роли сыграл человека, теряющего разум, правителя, погубившего царство, но более всего - отца, потерявшего трех дочерей. В нынешнем спектакле фигура Лира становится лишь одной из главных, он задает движение круговороту событий, но не является его центром.
Вдоль черной зеркальной стены на стульях сидят усталые лицедеи с раскрашенными лицами. Тяжелый, мощный, еще полный сил, но ссутуленный усталостью Лир раздает дочерям царство, будто распределяет роли и прослушивает претенденток, и гнев его вызывает та, что отказывается проходить кастинг. Царство - черная труха, рассыпанная на сцене, которую топчут, расшвыривают, в которой пляшут и валяются правители и слуги. За черной стеной кроется не менее черная пустота, в которой висит гигантская планета Меланхолия. Художник Максим Обрезков сочинил пространство вселенского одиночества, где схлестываются стихии, страсти и мечется человеческий разум.
Главная тема этого спектакля - самопознание. С пастернаковским переводом пьесы соединены сонеты в переводах Маршака. Сословная разница в мучительном философском поиске ответа на вопрос "Кто я?" отменена. Король или безумец, граф или бродяга, придворный или слепец, наследница или изгнанница - судьба переменчива, и поиск себя с утратой прежней идентичности проходят все герои, сохраняющие человечность, - Лир, Корделия, Кент, Глостер, Эдгар. Их антагонисты - дочери Лира и соучастники их преступлений - не знают сдвигов в сознании и упрямо следуют мании полной власти. Буря - главный образ спектакля, метафора состояния взметенного разума, оказавшегося перед важнейшими вопросами бытия, и новая машинерия главной сцены позволяет создавать визуальные образы ошеломляющей красоты.
Все приметы фирменного стиля постановщика налицо - музыка, танец, неистовство страстей, редубликация сцен, брехтовское остранение и яркое лицедейство. Но в этом спектакле есть и новая интонация, близкая предыдущей работе Бутусова, спектаклю "Сын" в РАМТе - соприсутствия в трагическом потрясении, сочувственного следования за метанием мысли и чувств героев вне попытки судить их.
Все роли отданы актерам среднего поколения и молодежи, отцов и детей играют порой ровесники, так подчеркнуто игровое исследование мировоззренческой проблемы.
Лир в исполнении Артура Иванова не столько король и отец, сколько человек как таковой, терзаемый бедами, которые сам вызвал, и прозревающий слишком поздно. В его Лире много не только силы, но и детскости, простодушия, ярости и изумления перед жизнью; Лир не сумасшедший, а путешественник по общему безумию мира. Укрыться от него он пытается, строя из досок утлый домик-колодец без крыши, - но домик становится не убежищем от бури, а могилой для маленького шута.
Шута и Корделию играет Евгения Крегжде, и этот слитый образ становится эмоциональным центром спектакля, а исполнение молодой актрисы ставит ее в первый ряд поколения. Сочетание вызова, ранимости, щемящей искренности, андрогинной женственности, эксцентрики, ума и достоинства делает ее героя-героиню воплощением разных тем спектакля. Дочерней преданности - когда она, проклятая отцом, становится его тенью, беспомощным хранителем в невзгодах. Голосом его разума - когда хрупкий спутник в чаплиновски-мешковатом костюме пляшет рядом с Лиром, бросая ему хлесткие слова правды. Его совестью - когда надевает судейскую шапочку и, отчаянно лупя по столу молотком, проигрывает сцену раздела наследства между дочерьми - и ясно, что сцена эта творится в памяти Лира, настойчивая, как бред, и его бьет дрожь от воспоминаний, как будто молоток стучит ему прямо в сердце. Королевского благородства - когда она в латах, как Жанна д Арк, спешит спасти отца и когда вытягивается на троне, закидывая голову, слушая его глухое покаяние, - не от спеси, а от кома в горле, мучительно глотая его вместе со словами. Психеей - душой, девочкой в белом платьице, с куклой - ее, убитую, Лир укутывает бесчисленными одеялами, сойдя наконец с ума и ловя пожатье маленькой руки из-под вороха тряпок.
Братья Эдгар и Эдмонд - отражения друг друга, ангелический Эдгар Василия Симонова мог бы и не вочеловечиться, если б не бастард Эдмонд, замечательно сыгранный Сергеем Волковым как пластичная пустота, клоун, не знающий чувств, готовый играть во все и всем, чутко улавливающий ритм и русло обстоятельств - и если придется швырять тело отца как тряпичную куклу или одновременно соблазнять двух герцогинь, он проделает это изящно и азартно. Гонерилья у Яны Соболевской - сухая и жесткая, Регана Ольги Тумайкиной - жаркая и томно-змеиная, но обе они - маски лицемерных злодеек, не люди в полном смысле слова.
Люди - это те пятеро, которых качает и кружит белое пламя сценической бури, с шариками на палочках, рвущимися улететь, как их рассудок: Лир, Корделия (она же Шут), Эдгар, превратившийся в безумного Тома, ослепленный Глостер (Виктор Добронравов), обратившийся в слугу граф Кент (Валерий Ушаков). Те, кто узнал духовный опыт метанойи, - перемены мышления, покаянного прозрения. Спектакль - панорама человеческого сознания и подсознания, где из глубин рождаются фантомы, где гармония соседствует с отчаянием, а безумие говорит истины.