Казалось бы, что может быть аутентичнее для итальянской партитуры, чем постановщики из Италии, понимающие и особую, накаленную атмосферу "Тоски", действие которой разворачивается в Риме во времена наполеоновских войн, и мифологию Вечного города, и смысловые артикуляции пуччиниевской музыки. Этот набор и представлялся фундаментом нового спектакля Большого театра, в премьерных показах которого были, кроме прочего, заняты итальянские певцы: в партии художника Каварадосси - тенор Массимо Джордано, зловещего шефа римской полиции Скарпиа - баритон Габриэле Вивиани (оба имеющие успешную международную карьеру).
Тоску в первом составе пела приглашенная армянская сопрано Лианна Арутюнян, также выступающая на крупнейших сценах Европы и Америки. Результат интриговал, тем более что Стефано Пода создал абсолютно авторский спектакль, где не только режиссерский концепт, но и сценография, костюмы, хореография, свет были придуманы им самим, а воплощение - мастерскими Большого театра, уровень профессионализма которых он назвал настоящим чудом. Их "ручной" труд и предстал на сцене в качестве главного содержания новой "Тоски" с ее грандиозной сценографией, мотивом которой были музейные витрины во всю вертикаль сцены, слепки и живописные образы Микеланджело и Бернини, контур главного собора католического мира - Святого Петра в Ватикане, и нескончаемое "дефиле" пышных костюмов с килограммами стразов и золотого шитья, сверкающих шлемов с плюмажем и кирасирами, сутан и драгоценного, сияющего серебром и золотом, подобно экспонатам Алмазного фонда Кремля, облачения самого понтифика - вымышленного персонажа спектакля, которого выносили на паланкине во время католического апофеоза в финале первого акта. Под хор Te Deum всю сцену заполняла многолюдная процессия монахов с крестами, опахалами, сакраментальными католическими символами на древках, дети в сутанах и шляпах-сатурнах, кардиналы в расшитых золотом, от пятки до макушки, облачениях, папская когорта с алебардами. Четыре пушки палили с авансцены, выкатывая с грохотом клубы дыма прямо в зал.
Между тем эти вычурные и чрезмерные визуальные панорамы, хотя и производили эффект на публику, но сводили действие к плоскому шоу, так же, как и "символизм" происходящего, который Пода декларировал и который обернулся бутафорскими метафорами в виде гигантского слепка крыла или перевернутого колокола, неясно зависающих над сценой, вереницей муляжей плачущих мадонн в золотых одеждах или гротескных многометровых кринолинов дам. Эти фантасмагорические бессловесные дамы (придворные королевы) были вымышлены режиссером для второго действия, разворачивавшегося в исполинском палаццо Фарнезе, и сопровождали загадочным "шоу" бурные криминальные сцены оперы, где Скарпиа пытался овладеть Тоской, его помощники, обтянутые черной кожей, избивали (ярусом ниже) Каварадосси, а Тоска в итоге забивала Скарпиа ножом, предварительно застрелив злодея еще и из пистолета. К слову, Скарпиа оказался единственным колоритным персонажем спектакля, с харизмой "исчадия зла", шекспировского Яго, плетущего смертельные интриги.
В исполнении Габриэле Вивиани Скарпиа звучал очень крепко, сверкал зловещим взглядом, действовал яростно, но такое решение роли было одномерным - как в комиксе. В подобном же злодейском духе оказались решены и роли сподвижников Скарпиа - сыщика Сполетты, полицейских-палачей: их гримы, костюмы, медленные шествия в черном, истязания - все было "в масть". Зато Тоске и Каварадосси режиссер не придумал ничего "оригинального", кроме простых мизансцен, незатейливо развернутых в зал в любовных дуэтах. При этом Массимо Джордано был не слишком убедительным Каварадосси - ему явно не хватало внутренней свободы и силы ни в голосе, ни в самом образе либерального художника, вступившего в политическую игру. Однако в любовном послании "E lucevan le stelle" ("Горели звезды") и прощальной сцене с Тоской он прозвучал и ярко, и выразительно по нюансам.
Красивый лирический голос Лианны Арутюнян тоже не слишком соответствовал масштабам пуччиниевского оркестра: ей приходилось форсировать звук, но ее Тоска была убедительной и в знаменитой арии "Vissi d arte, vissi d amore" ("Я жила для искусства, я жила для любви"), и в драматической сцене, когда, зарезав Скарпиа, она каталась по полу и хрипела низким голосом "E аvanti a lui tremava tutta Roma!" ("И перед ним дрожал весь Рим!"). А чудесной маленькой звездочкой светился в этом спектакле дискант Богдан Нагай (солист детского хора Большого театра): его песенка Пастушка тронула своей чистотой и естественностью - особенно на фоне вымороченного мира этого спектакля, будто всеми сценическими средствами намеренно противостоявшего живой и страстной энергии музыки Пуччини.