Игорь Шкляревский родился в 1938 году в Могилевской области Белорусской ССР. Публиковался как поэт с 1962 года, в 1979 году выпустил поэтическое переложение "Слова о полку Игореве", высоко оценённое специалистами, а в 1982 - "Слово о Куликовом поле" (1982), написанное по "Сказанию о Мамаевом побоище".
В 1987 году за книгу стихов "Слушаю небо и землю" удостоен Государственной премии СССР, денежную часть которой потратил на высадку лесов в районах Белоруссии, пострадавших от Чернобыльской катастрофы.
Писал также прозу, преимущественно короткие эссе и рассказы. По определению биобиблиографического словаря "Русская литература ХХ века. Прозаики, поэты, драматурги", "языковая организация прозы Шкляревского близка строю стихотворного произведения". А поэт Владимир Некляев, рецензируя последнюю прижизненную книгу Шкляревского "Золотая блесна" (2020), пишет: "Сегодня он единственный русский поэт, о котором говорит ветер. И, может быть, последний, кто умеет говорить не только с ветром. С водой и рыбами, землей и деревьями..."
По свидетельству близких, Игорь Шкляревский скончался в Москве от последствий ковида.
Опубликовано в журнале "Знамя", номер 8, 2021
Весёлое воспоминание, 1954 год
Солнце… грачиные дни.
Скрежет и блеск ледохода.
В школу идти неохота,
хоть на верёвке тяни.
Лежим на крыше сарая,
белые кольца дыма
пальцами протыкая,
скоро 1 мая! 9 мая!
А Вадим пребывает в печали,
наколол на руке якорёк
и уже никогда он не станет шпионом.
Можно стать чемпионом
или даже Героем труда,
но шпионом уже никогда.
Можно взглядом предметы сдвигать,
если стол с незаметным наклоном,
но шпионом ему не бывать.
* * *
На Рождество мы верим в чудеса.
Печенье "Майское" и "Чио-чио-сан",
семь с половиной соевых конфет.
Я нёс домой подарок тот печальный,
а возле дома, отражая свет,
в сосульках весь
стоял сарай хрустальный…
Между Оршей и Минском
Поезд шёл от столба до столба.
Ждали в сумерках встречный из Праги,
долго плакали жабы в овраге.
Пропускали берлинский. Молчали
посреди онемевших полей
и свистел в тупике соловей!
* * *
Навис невыносимый зной
и, голову прикрыв газетой,
перебегал я двор пустой.
Так близко было от меня
кипение багровой лавы,
так припекло,
что даже наглый
сегодня - бедному родня.
Легкой рукой
Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2010
* * *
Чуть моросящий
грибной, родной
светится дождик,
и голос брата
возле заката зовёт домой…
* * *
Без телевизора, без телефона
стали заметнее
ива, ворона,
лёгкая рябь на реке.
Стали прозрачней синие окна,
в брёвнах потрескивают
волокна
и навевают любимую грусть
новости лета -
рыжик и груздь!
* * *
Вл. Некляеву
Ну что нам стоит до парома
дойти за полтора часа?
Совсем недалеко от дома
стоят далёкие леса.
И что нам стоит до затона
дойти, валяя дурака?
Совсем недалеко от дома
течёт далёкая река!
Читая "Голод"
Кнута Гамсуна
Я знаю этот звон в ушах
и эту страшную весёлость.
От магазина в трёх шагах
вдруг возникает невесомость.
И я смеюсь… Буханка хлеба
меня не отпустила в небо!
Случайное
Запах неба… Покрытая рябью река.
Во дворе кладовщик, изнемогший от зноя,
и так зыбко земное,
что хочется гирю
положить незаметно в карман пиджака.
Иногда происходят такие курьёзы,
а в окне баркалабовского ДК
далеко за Днепром собираются грозы.
В 17 лет
Сверкали звёзды
в зеркале залива,
но звёзды далеки,
а люди - дураки!
И на моём лице
ласкала синяки
прохладная свисающая ива…
* * *
Пиджак Рембо пошит
из синей ночи,
к воротнику приколот махаон.
Испанский нож
под карканье ворон
на изваяньях мраморных источен:
- Купи себе червей на миллион!
Мы бежали по тундре…
У нищих глаза озорные
и зубы у них золотые,
у нищих набиты карманы,
но я всё равно подаю,
когда заиграют баяны
и вспомнят твои уркаганы
великую песню свою.
* * *
А ночью он любил играть!
И до костей его пронзало
удачи сладостное жало,
вдруг выпадало 35.
Крутилось колесо рулетки,
сгорали раковые клетки
и возникал из бездны звук.
Как от заоблачного звона
закладывало уши вдруг…
Молчи, ползучая мамона.
Крутись, непостижимый круг!
Когда я поклонился клёну
Вас позабавил мой поклон,
и объяснять мне неохота,
что золотой осенний клён -
изобретатель вертолёта!
* * *
Грибная осень отошла,
а у меня в глазах стоят
боровики и мухоморы,
нарядные, как мушкетёры,
виконты, графы, кардиналы,
я до утра читал Дюма,
непозволительная роскошь
для процветающих людей -
не спать с улыбкою счастливой
и слушать шорохи дождей,
на ощупь выбирая сливы…
* * *
Я не знаю какое сегодня число,
но с утра журавлей
треугольная стая
рыболовам курлычет,
что лето прошло,
перелески пустые листая…