Семен Теодорович, вы редко выпускаете книги, разве что уже года три делаете своего рода "календари" с ироничными текстами на каждую неделю.
Семен Альтов: Да, это такая весточка, смотрите-ка, он еще пишет, а, значит, живой! Но настоящая книга последний раз была лет восемь назад. Ее оформлял известный петербургский художник Анатолий Белкин.
На этот раз книгу оформила моя внучка Катя, по образованию она театральный художник-сценограф. Не знаю ощущения Кати, у меня давно нет трепета при виде собственного текста, напечатанного в книге. Не то, что 40 лет назад, когда меня впервые опубликовали в тоненьком сборнике. Я носился тогда с этими шестью страничками и был счастлив так, будто получил "Оскара".
Я только и умею, что писать - больше 40 лет этим занимаюсь, и что остается делать? Я не выпиливаю лобзиком, не собираю антиквариат, сижу и пишу. Говорят, у меня это получается…
А как насчет мемуаров? Своего личного "амаркорда"?
Семен Альтов: Это было бы путешествие по провалам моей памяти. Ночами обрывки воспоминаний во сне сплетаются в лихие сюжеты, но просыпаешься и сновидения тают, как следы детского дыхания на окне. Иногда снится коммунальная квартира моего детства, угол в конце коридора, где налетел на соседку, несущую таз с мастикой для пола, и я мгновенно стал весь оранжевым. Помню старую радиоточку - черный диск, издававший скрипучие звуки. Не забуду, как в городе появились первые иномарки, на которых потрясенные горожане считали своим долгом нацарапать отзыв гвоздем… Но стабильной памяти нет. Лица мелькают, но опознать никого не могу. Обидно! Жалею, что, когда работал с Аркадием Райкиным над спектаклем "Мир дому твоему", ничего не записал из его рассказов. Он был в преклонном возрасте, после двух инфарктов, которыми его наградила страна. Я поддерживал его на вечерних прогулках в районе Тверской. Аркадий Исаакович своим тихим голосом что-то рассказывал. Был бы я не идиотом, вернувшись в гостиницу, конечно, записал бы услышанное. А сегодня силюсь что-то припомнить, и - тишина!
Меня не тянет в прошлое, в воспоминания. Я, в основном, выдумщик, и не случайно стал пьесы писать. Закачиваю четвертую… нет, скорей, пятую… Четвертую вот-вот начнут репетировать в Петербурге. Во-первых, мне самому интересен процесс. Во-вторых, я чему-то в драматургии учусь. И в-третьих, ничто так не молодит, как то, когда занимаешься не своим делом. Слава богу, еда дома есть, до сих приглашают на выступления. Не так часто, как раньше, тем более, в репертуаре повсюду ковид. Так что сижу и пишу, в том числе пьесы. И это необходимая трудотерапия, учитывая возраст и что ждет каждого впереди. То, чем не пользуешься, оно отмирает. Особенно у мужчин. Я имею в виду мозг.
Уже по названию новой книги "Классика жанра" понятно, что в нее вошло избранное…
Семен Альтов: Да, отбирал то, что мне нравится самому и что, как мне кажется, по прошествии времени достойно прочтения. Я далеко не все читал со сцены, - есть вещи, которые лучше воспринимаются глазами, а не ушами. Главное, что объединяет подборку, - осмысленный юмор, там все про "что-то". Когда я начинал писать, Илья Суслов, редактор 16 полосы "клуба 12 стульев" в "Литературной газете" требовал: "Должно быть смешно, но непременно про "что-то"!
Вам никто не говорил, что некоторые ваши ироничные истории похожи на то, что пишет Вуди Аллен?
Семен Альтов: Как ни странно, говорили. Действительно, что-то перекликается. Хотя я в отличие от него не играю на саксофоне. У меня на полке все его книги. Глядя на них, я подумываю: а почему не перевести меня к ним обратно? Как говорят сегодня: "дать симметричный ответ". Юмор у меня ситуационный, сюжеты интернациональные, непереводимых метафор нет. Я помню, как во время гастролей Райкина в Венгрии читал рассказ "Геракл" в советском посольстве в Будапеште на приеме для венгерской общественности. Казалось бы, читать по-русски перед венграми - могло закончится международным скандалом. Но меня уговорили - мол, замечательный переводчик. Я читал медленно, надеясь, что венграм так будет понятнее. Переводчик тут же переводил каждую фразу. Сначала смеялись наши, потом венгры. Это был тот редкий случай, когда один и тот же текст имел двойной успех. Так что я переводим. Как и Вуди Аллен.
На церемонии петербургской театральной премии "Золотой софит" вы пошутили: "Хорошо там, где нас нет. Последнее время складывается ощущение, что мы везде!". Я тогда подумала, что, пожалуй, большей язвительности от вас не дождешься. И в своих текстах вы никогда не стремились к социальной сатире.
Семен Альтов: Я пробовал. Оказалось, это не мое. В нашей жизни многое раздражает и злит, но кроме досады в художественной форме ничего выдать не могу.
Суть ваших же миниатюр сводится к одному: человек слаб, но простим его.
Семен Альтов: Да, так и есть. Появились кеды, мобильники, джинсы… но внутри человека - ничего нового. Те же первобытные схемы. Оказалось, грехи даются людям намного лучше, чем добродетели. Помню, когда мне было лет 13-14, нас, школьников, водили на какой-то завод. Там на складе мальчишки, и я в том числе, инстинктивно набили карманы блестящими шариками. Зачем?! Но глаз у всех горел от нежданной удачи! Вечная потребность: взять то, что плохо лежит. Даже если лежит хорошо, но никого рядом нету.
Но все-таки прощаете людей?
Семен Альтов: Армен Борисович Джигарханян рассказывал: когда ему кто-то сделал гадость, он сказал: "Простим его!" Мне это близко.
Такое благожелательное отношение к ближнему сегодня не в тренде, тем более в юморе.
Семен Альтов: Да, сейчас в юморе много крика, набухших на шее жил. Юмор стал бойчее, громче, местами пошлее. Как и наша жизнь, юмор разогнался, на пути сметая любые табу. Когда я написал известный рассказ "Взятка" с газетой "Советский спорт", он длился 18 минут. Меня с ним приглашали в зал "Россия" выступать между певицей и жонглером! Время шло, я понял, что 18 минут - это длинно. Сократил до 12 минут, потом до 10, до 8. В итоге перестал читать.
Жанр юмористического рассказа стал непозволительной роскошью, он попросту вымер.
Семен Альтов: И кстати, в книге "Классика жанра" чем дальше по хронологии, тем сюжеты короче - сегодня стараюсь ритмичными короткими текстами держать зал. Трудно танцевать танго, когда все танцуют рок-н-ролл.
Мне кажется, и анекдоты перестали "травить".
Семен Альтов: Раньше, рассказав анекдот соседу по купе и выслушав ответный, можно было понять, с кем имеешь дело и что лучше - продолжить общение или на ближайшей станции выйти.
Сейчас вместо анонимных анекдотов появились анонимные шутки, мемы, фотожабы в интернете. Бывают точные, остроумные вещи. К примеру, кому-то пришла в голову идея подсчитать: если сложить взятки хотя бы трех таких персонажей, как Захарченко, то это больше, чем потратил Илон Маск на запуск ракеты на Луну. А если сложить все наворованное за последнее время, на Луну можно отправить страну.
Но анонимность - это с одной стороны. А с другой стороны, юмор превратился в серьезный бизнес. Не "Газпром", конечно, не фармацевтическое производство, но все же бизнес-история. Тексты камедиклабовцам пишут целые коллективы авторов - кто-то отвечает за разработку сюжета, кто-то за репризы, за финал, за диалоги. Настоящая фабрика! Ребята, шутя зарабатывают нешуточные деньги! И у них часто очень смешные злободневные сценки.
Мне недавно сказали, как работает бизнес-формула успеха в юморе. Допустим, фраза "Ты где была вчера вечером?" сама по себе не смешная. Но если к ней довесить два-три матерных слова, фраза вызовет смех. Народ реагирует на обсценную лексику. Мат делает смешное доходчивым, а выступающего своим в доску. Сегодня с экрана непринужденно матерятся как юноши, так и девушки. Хотелось бы верить, что сохранится хоть какая-то разница между полами!
Переведя нецензурную лексику в обыденность, мы многое потеряли.
Семен Альтов: Конечно! Мат - гениальное изобретение для снятия напряжения в критических ситуациях: когда кирпич падает на ногу, жена ушла, жена пришла… А если мат стал обыденностью, то чем прикажете спасаться при стрессе? У меня, как у любого интеллигентного человека, на черный день припасено кое-что из российского мата, а у молодых на крайний случай ничего уже нет.
Тем более зритель, прикормленный вседозволенностью, ждет, а что будет дальше? Сегодня ты снял на сцене штаны, а что для нас снимешь завтра?
Когда выхожу на сцену, говорю: "Я работаю по старинке, без мата. Что, конечно, сужает аудиторию. Читать буду медленно, с паузами. Чтобы вы сами могли вставлять, где надо то, что вам нужно….
И все равно помните, что жизнь - это чудо!
А жизнь в нашей стране - необыкновенное чудо!