"...В Сети подробной биографии Николая Дружкова не найти. Он остался среди неоцифрованных поэтов, на бумаге.
Его печатали - в Приокском издательстве выходили карманные книжки на серенькой бумаге с клише в виде лир, свечек и звезд. Подписывал фиолетовой мажущей ручкой на бегу, щедро дарил.
Бумажные книжки рассыпались по библиотекам. Скоро их спишут за ветхостью и малой читаемостью, если уже не списали. Останется пара строк в энциклопедии или антологии - был, мол, в Туле поэт Николай Дружков.
Мой лучший детский друг - дядя Коля. И фамилия детству созвучная - Дружков. Грустные темные глаза и взгляд доброго пса. Дядя Коля работал на Севере шахтером. Большой, высокий, с крупными чертами и руками горняка. Взрослым казалось - несуразный, а мне думалось: просто замечательный. Помнится, на поэтических посиделках дома, где я лет семи пряталась за дверью или под столом (поздно, пора спать), дядя Коля выдавался из полумрака вечерних застолий рельефным рубленым профилем, достойным кисти испанских мастеров.
По-деревенски слегка застенчивый, хотя и жил долго по городам, он стеснялся, что стесняет других. Не вписывался ни в одну компанию.
В кругу нахраписто-активных местных поэтов дядя Коля старался быть невидимым, никуда себя не продвигал. Среди собратьев по перу слыл за простака, хотя простым ни по уму, ни по характеру не был. К его творчеству, как и к нему самому, относились пренебрежительно. Всерьез Колю Дружкова никто не воспринимал.
Не в своей тарелке оказывался он и в компании юных приверженцев литературного творчества, к которым искренне тянулся, чувствуя родство. Ведь по большому счету он был юным, даже маленьким, неуверенным ребенком. Как-то отчаянно доверялся людям. Но больше доверял птицам, деревьям и собакам. С ними вернее.
Всегда готовый к широкой улыбке, дядя Коля был моим детским праздником. Он часто приносил всякие штуковины. Вырезал замечательные посохи из орешин, тонко снимая кору перочинным ножиком для незамысловатого орнамента. Рассказывал про зверье и птах, знал их по именам и голосам. Звучно читал стихи, для меня выбирал детские, а порой и взрослые, впрочем, по интонации чистоты от детских не сильно отличные.
Дядя Коля жил один и тосковал. Спасал котят и дворняг. Кормил синиц и воробьев. Смотрел на городское небо, в котором мало звезд. Тосковал по своей деревне на Мологе, где-то под Бежецком.
Дяди Колины стихи с первого взгляда просты, незамысловаты. Ни оригинальных рифм, ни смелых размеров - никакого бряцания лирой. Но земное у него смыкается с небесным, повседневное - с мистическим, таким неожиданным у Коли Дружкова, простого деревенского мужика, с которым одни вместе пили, другие пылили на автобусе, третьи вели неказистые разговоры.
Нет пророка в своем отечестве..."
Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru
Грачи
Пожухли травы. Лист брянчит
Над голою обочиной.
И разговор ведут грачи
Над рощей озабоченно
О том, что близко холода,
Что осень скоро кончится.
В края чужие улетать
С родной земли не хочется.
Грачей вскормила вольна Русь,
Дала им крылья крепкие.
Я понимаю птичью грусть
И вслед машу им кепкою.
1985
Бабуля
В поселке Елкино,
На улице 9 Мая,
Живет бабуля глухонемая.
Есть у бабули
Коза Зазуля,
Овечка, ягненок
И маленький поросенок,
Собачка Тошка,
Мурка кошка
И рыжий кот.
Много у бабули
От них забот:
Спать уложить,
Потом разбудить,
Накормить, напоить,
На луг отвести, попасти.
Помогают бабуле немножко
Собачка Тошка
И Мурка кошка,
А рыжий кот
Дежурит у ворот, бессменно,
Возле копны сена -
Мышей-глупышей.
Но мыши-глупыши
Кота не боятся,
Садятся верхом
И едут кататься.
А кот их возит,
Взамен ничего не просит,
Пока бабуля
Пасет Зозулю,
Овечку, ягненка
И маленького поросенка.
Вот.
Угольный забой
Вхожу я в угольный забой,
Лучистый свет в руках.
Века лежат над головой,
И подо мной - века.
Густая темень за спиной,
А штрек - в века окно!
В разрезе видеть Шар Земной
Не каждому дано.
***
Дожди простуженно стучат,
Прозябли окна.
Капусты срубленный кочан
На грядке мокнет.
А рядом в черной борозде
С водой - две бочки.
В них затонуло по звезде
Глубокой ночью.
Какая грустная пора
Пришла в деревню.
И в ожиданье топора
Грустят деревья.
Ветра врываются в эфир
Да крик вороний.
И проступает в лужах мир
Потусторонний.
Я рад голубому конверту
Памяти Игната Корчагина
Под тяжестью буден свинцовых
Живу и не меркну лицом.
Мне с родины Коли Рубцова
По почте пришло письмецо.
Я рад голубому конверту
И почерку сильной руки.
Пахнуло вдруг северным ветром
И запахом хвойной тайги.
О, родина тихая наша,
С годами в тревожной груди
Растет не потребность, а жажда
Пешком всю тебя обойти.
Пешком с рюкзаком иль с котомкой
Пройти за верстою версту,
И словом простым и негромким
Твою бы воспеть красоту.
Под тяжестью буден свинцовых
Смотрю всем невзгодам в лицо.
Мне с родины Коли Рубцова
Прибавило сил письмецо.
1974