Нил Беннет (Тим Рот) с сестрой Алисой (Шарлотта Генсбур) и племянниками-подростками Алексой и Колином проводят время на роскошном курорте в Акапулько: южное небо, ласковый океан, тропическое солнце и прохладные коктейли. Примерно таким, полным неги, представал перед нами пляжный остров Лидо в гениальном фильме Лукино Висконти "Смерть в Венеции": абсолютная расслабленность, когда даже время становится вязким, тягучим и знойным, любую деталь пейзажа от медузы, сохнущей вблизи на песке, до дальней девицы в бикини рассматриваешь как через лупу, и каждое вялое движение становится событием. Фильм Висконти почему-то неизбежно приходит на ум: герой "Заката" в таком же смутном предчувствии неотвратимого финала - это нега отчаяния и обреченности.
Мы, зрители фильма, все это созерцаем так же расслабленно, даже не зная еще, что это за семейство и кем эти люди приходятся друг другу: вполне возможно, что Нил - муж, Алиса - жена, подростки - их дети. Со всем этим еще предстоит разобраться - такой зыбкий, неопределенный, размагниченный взгляд нам предлагает эта картина, где довольно долго ровно ничего не происходит.
Телефонный звонок все круто изменит: из дома сообщают, что умерла мать семейства, и все срываются с места, мчат в аэропорт. На регистрации Нил растерянно скажет, что забыл в отеле паспорт, и семья улетит без него. Его дальнейшее поведение не уложится ни в какую общепринятую логику: только что потеряв мать и не испытав по этому поводу никаких эмоций, сынок врет насчет паспорта и, словно ничего особенного не случилось, безмятежно продолжит курортную расслабуху. Но уже не в престижном отеле для состоятельных персон, а в дешевой меблирашке среди жуликов, прохиндеев и проституток, на гвалтливом пляже, где витают смутные угрозы. Подхватит первую смазливую аборигенку и перестанет реагировать на звонки родственников, сначала встревоженных, а потом и разъяренных его исчезновением.
Все здесь кажется необъяснимым, нелепым, нечеловеческим: где-то там, дома, хлопочут о похоронах, решают вопросы о наследстве, думают, как жить дальше. Там нужны его помощь, его участие, его голова и руки, - а он в полусне возлежит в пляжных шезлонгах, опорожняет бутылку за бутылкой и лениво трахает смуглую красотку. Патологический эгоизм? Душевная заморозка? Род бегства от нарушающей покой назойливой реальности?
Как бы ни мчалась жизнь вокруг, ритм фильма ни разу не изменится: он все тот же, заторможенный, сонный, не реагирующий на обстоятельства. Даже когда герой окажется замешан в местном криминале. Даже когда угодит за решетку, где обстановка напомнит эрудированному зрителю похожие на жуткий бред кадры "Полуночного экспресса" Алана Паркера. А когда сестра Алиса все же найдет брата Нила на знойном пляже в Акапулько, он легко отдаст ей и племянникам свою долю немалого наследства - огромную материнскую свиноферму. Похоже, этот Нил растерял последние крупицы интереса к текущей жизни, к которой теперь не имеет отношения, он ей посторонний.
В литературе тема эскейпизма, бегства от реальности - из самых важных. "Живые трупы", начиная с Протасова, так или иначе душевно близки многим. "Посторонний" - так называется повесть Альбера Камю о человеке, впавшем в подобное состояние апатии, равнодушия и к окружающим, и к собственной судьбе. Сюжетно фильм Франко ее очень напоминает: та же пляжная расслабуха, та же неуместность и несвоевременность всех поступков героя, та же ненормальность его реакций на происходящее.
Между героем фильма и окружающим миром растет невидимая, но непреодолимая стена, сквозь нее не проникают ни звуки, ни чувства. Герой уже не участник действа по имени жизнь, он всего только его созерцатель. Даже свершенное на его глазах убийство останется где-то на периферии зрения и для него не более важно, чем опорожненная бутылка пива. Все его эмоции, если они есть, загнаны куда-то вглубь. Он уже не способен переживать, плакать, смеяться, пугаться - общаться. Его легко принять за аутиста, за больного, за безумца: он неадекватен.
Те, кто попытаются увидеть и в злосчастной свиноферме, и в самом фильме метафору социальных проблем сытого буржуазного общества, от которого таким странным способом пытается сбежать его естественный выкормыш - лишенный души и сердца герой фильма, останутся в недоумении: автор не выносит приговоров, никого не осуждает. Он словно бы остается наблюдателем - тоже, как Нил, сторонним и по видимости равнодушным.
Но тех, кто уже привык в слетевшие с катушек времена выстраивать вокруг себя оборонительные сооружения - непрочные и, в сущности, бесполезные, но создающие видимость защищенности в неспокойном, смертельно больном и очень заразном обществе, эта мистически загадочная картина может и поразить, и покорить, и заставить задуматься. Симпатии такой герой вызвать не способен, но тайное родство с ним с ужасом почувствуют очень многие.