Традиционно слово "национализация" пугает бизнес, даже когда речь идет не о явлении, а о сугубо правовом инструменте. Почему он стал актуален именно сейчас?
Павел Хлюстов: В любой капиталистической стране бизнес мечтает, чтобы государство в экономике играло, как говорил Адам Смит, роль "ночного сторожа". Но вызовы, стоящие перед современными государствами, не позволяют занимать пассивную роль.
Вопрос о пересмотре итогов приватизации с разной интенсивностью обсуждается уже 30 лет. Но только в последние годы мы наблюдаем кардинальные изменения. Происходит точечное возвращение в государственную казну активов, которые были приватизированы в 1990-х годах. Но этот процесс затронул не только имущество, когда-то находившееся в публичной собственности, но и то, которое всегда находилось в руках частных лиц. Мы видим примеры национализации имущества в счет налоговой задолженности, при совершении собственниками других нарушений, в том числе касающихся взаимодействия с их зарубежными партнерами и бенефициарами. Этот процесс вызывает некоторую обеспокоенность бизнес-сообщества, ведь изъятие активов, пусть даже через судебную процедуру, не является чем-то обыденным.
Частная собственность в России имеет короткую историю, но этот институт уже укоренился в нашем сознании.
Все привыкли называть возврат активов в собственность государства национализацией. Но действительно ли то, что сейчас происходит, является национализацией в правовом смысле этого слова?
Павел Хлюстов: Строго говоря, назвать этот процесс национализацией в юридическом смысле нельзя. Как мы знаем, положения Гражданского кодекса РФ обязывают государство до начала процесса национализации принять специальный закон. Он должен определять основания и порядок изъятия имущества. Более того, должен быть установлен механизм выплаты стоимости и возмещения иных убытков, причиненных частному лицу в результате изъятия имущества. Ведь национализация по смыслу нашего права - это всегда возмездная процедура. Собственник принудительно лишается своего имущества, но получает взамен справедливую денежную компенсацию. Как мы видим, происходящий сейчас процесс де-юре не является национализацией: специальный закон о национализации не был принят.
Поскольку то, о чем мы говорим, нельзя назвать национализацией с правовой точки зрения, расскажите, какие именно правовые механизмы использует государство при предъявлении исков? Насколько условия национализации прозрачны?
Павел Хлюстов: Генеральная прокуратура, являющаяся локомотивом "национализации" (давайте использовать это слово в кавычках), использует различные юридические механизмы, позволяющие переводить активы в собственность государства. Арсенал надзорного ведомства достаточно велик - от классического оспаривания сделок приватизации и заканчивая изъятием компаний-налогоплательщиков в счет налоговой задолженности.
Особое место занимают так называемые антикоррупционные иски, позволяющие изымать активы, принадлежащие лицам, подозреваемым в коррупции. Обращу внимание, что речь идет о "подозреваемых", то есть тех, кто возможно, но не обязательно является коррупционером. Ведь сейчас, чтобы изъять имущество, не нужно наличие приговора суда, подтверждающего совершение преступления. Достаточно соответствия признакам, указывающим на приобретение имущества в результате осуществления злоупотреблений.
Но главной проблемой является не то, какой механизм используется для деприватизации, а то, как он используется. Закон должен быть понятным, а его применение предсказуемым. Во многих делах Генпрокуратура предлагает подход к толкованию законодательства, который отличается от устоявшейся практики правоприменения. В юриспруденции есть фундаментальное правило - нельзя распространять новый закон с обратной силой на предшествующее время, если он ухудшает положение лиц, чье правовое положение он регулирует. Это же касается и нового толкования существующего законодательства, если оно принципиально расходится с устоявшимся взглядом.
Кроме того, Генпрокуратура не придерживается традиционного подхода к применению сроков исковой давности, привлекая предпринимателей к ответственности далеко за пределами трехлетнего срока.
Бизнесу важно иметь стабильную и предсказуемую юридическую основу. Абсолютное большинство предпринимателей стараются соблюдать закон. Ты действуешь в рамках правового поля, ничего не нарушаешь. Кажется, что все хорошо, долгое время у государства нет к тебе претензий. Но спустя много лет правовое русло может развернуться в обратную сторону и на основании этого у тебя могут все изъять. Это создает точку напряжения.
Но это только половина проблемы. Вторая ее часть кроется в том, как проходит судопроизводство. Например, многие дела слушаются в закрытом режиме, что не обеспечивает общественный контроль за тем, что происходит. Споры рассматриваются молниеносно, участники процессов жалуются на ущемление своих прав.
Какова позиция КС РФ и ВС РФ по вопросам, возникающим при рассмотрении антикоррупционных исков и исков о деприватизации? В чем их отличие и чьей позицией должны руководствоваться суды?
Павел Хлюстов: Верховный суд РФ в ряде решений встал на сторону бизнеса и попытался переломить тенденцию. Он отменил несколько решений нижестоящих судов, которые удовлетворили требования об изъятии активов. Верховный суд не поддержал утверждения Генпрокуратуры о неприменении сроков исковой давности к антикоррупционным и деприватизационным искам, ограничив их традиционным трехлетним сроком. Более того, он дал ряд важных разъяснений, существенно сужающих потенциал для дальнейшего удовлетворения аналогичных требований в нижестоящих судах.
Бизнес-сообщество приветствовало действия ВС РФ. На мой взгляд, позиция Верховного суда - это именно тот путь, по которому нужно было дальше идти. Конституционный суд РФ вслед за ВС РФ признал необходимость распространения сроков давности только на иски о признании приватизации недействительной. Это безусловно верное решение. Но далее КС РФ признал возможным не распространять какой-либо срок давности на антикоррупционные иски.
Мне кажется, что, предоставляя прокуратуре возможность не торопиться с предъявлением исков, мы не только не стимулируем ее к своевременному выявлению нарушений, но и создаем условия для неправильного разрешения спора. По прошествии многих лет возможность доказать свою позицию в суде снижается в силу естественных причин. События стираются из памяти, доказательства утрачиваются, возможность достоверно установить искомый факт неуклонно уменьшается с каждым годом. Зачем увеличивать вероятность судебной ошибки, если срок давности является разумным способом этого избежать?
Важно ли защищать добросовестных приобретателей имущества? Какие у них сейчас есть гарантии?
Павел Хлюстов: По закону истребовать имущество у добросовестного приобретателя, который приобрел имущество по рыночной стоимости, можно только лишь тогда, когда оно выбыло из его владения помимо его воли. Факт выбытия имущества по недействительной сделке еще не обязательно означает, что воля собственника на передачу владения отсутствовала.
В каждом конкретном случае нужно исследовать фактические обстоятельства и устанавливать, как и кто производил передачу имущества. Но на практике мы сталкиваемся с игнорированием этого правила. Суды упрощают предмет и стандарты доказывания, что нивелирует гарантии добросовестных приобретателей. В совокупности с игнорированием срока давности это приводит к печальным последствиям.
Недавно в одном из дел более 2 тысяч миноритарных акционеров, приобретших акции на бирже, лишились их. Основанием послужило нарушение порядка приватизации, состоявшейся еще в начале 1990-х годов. За частных инвесторов вступился даже Центральный банк, но пока решение суда не отменено. Говорю не только как адвокат, но и как гражданин - это недопустимая ситуация.
Как национализация влияет на залогодержателей, прежде всего на банки?
Павел Хлюстов: От национализации страдают не только непосредственные ответчики, но и банки. Когда имущество изымается, остро встает вопрос, подлежат ли сохранению залоги. С точки зрения закона сомнений нет: залог подлежит сохранению, просто на смену прежнему собственнику встает новый - Росимущество. Но на практике не все так очевидно. Известны случаи, когда при внесении записи о новом собственнике записи о существующем залоге просто исчезали. Банки были вынуждены отстаивать свои права, в том числе в судебном порядке. При этом даже в тех случаях, когда при изъятии суд прямо прописывает сохранение залогов, в решении делается оговорка, что новый собственник вправе осуществить проверку законности установления залога и в случае необходимости оспорить его. То есть для банков возникает дополнительная угроза лишиться обеспечения по кредиту. И такие проблемы возникают даже у системообразующих банков.
Что нужно сделать, чтобы иски о национализации спокойно воспринимались бизнес-сообществом и не влияли на инвестиционный климат?
Павел Хлюстов: Существует два пути. Либо бизнес адаптируется и просто смирится с этим риском, либо нужно создавать специальную правовую базу. Национализация должна перестать быть "русской рулеткой".