Почему во время войны экономика СССР оказались сильнее немецкой

Так как была устроена экономика войны? Чем она отличалась от германской? Какую роль тогда играли деньги? Как на самом деле проходила эвакуация предприятий? И что было главным козырем в борьбе заводов за кадры?

Обо всем этом "Российской газете" рассказал военный историк, доцент НИУ "Высшая школа экономики" Арсений Ермолов.

Чем же советская экономика оказалась сильнее немецкой, Арсений Юрьевич? В Германии ведь тоже пушки вместо масла умели отливать.

Арсений Ермолов: Знаете, из масла не получится сделать пушку. Тут работает другой тезис: "пушка вместо маслобойни".

В СССР машиностроение, металлообработку практически полностью переориентировали на военные нужды, начиная от производства боеприпасов и кончая танкостроением. Это был большой заем у будущего. Можно себе представить, какие темпы роста показывала бы экономика в 40-50-х годах, если бы не война.

А в Германии такая мобилизация экономики была проведена далеко не сразу. И именно поэтому, даже несмотря на успешное начало кампаний 1941 и 1942 годов, у нее не хватило сил и средств "додавить" СССР.

Подвела самоуверенность?

Арсений Ермолов: Да. У немцев была не менее мощная экономика, чем у нас, по многим показателям даже лучше. Но Гитлер и немецкий генералитет вплоть до 1942 года сохраняли убеждение, что можно разгромить Россию за короткий срок. А значит, думали они, не надо обращаться к методам экономической войны. Поэтому Гитлер до Сталинградской битвы продолжал создавать индустриальную базу для будущего экономического рывка Германии. И, например, немцы наращивали выпуск металлообрабатывающих станков.

Победить им это не помогло, но здорово помогло после войны, потому что у них даже после уплаты репараций осталось больше станков и другого оборудования, чем было в 1939 году.

Деньги не имеют значения

Что значили деньги в военной экономике?

Арсений Ермолов: Во многом это была экономика без денег. Они, конечно, не исчезли, танк не просто так передавался войскам, он оплачивался. Но финансовые вопросы отошли далеко на второй план. Предприятия понимали, что в случае необходимости государство покроет любые убытки, потому что у него нет другого выхода.

Значит, о сокращении себестоимости никто не думал?

Арсений Ермолов: Как раз об этом заботились, но только это называлось иначе: сокращение трудоемкости и материалоемкости. Ведь если деньги было легко получить у государства, то людей, оборудование, сырье - значительно сложнее.

Если посмотрим на документы тех лет, то увидим, что споры идут за распределение материалов, топлива, оборудования и рабочей силы. Да и постановления Государственного комитета обороны были посвящены именно этому, а не финансированию.

Кстати, поначалу финансовое положение предприятий было очень благоприятным. Многие стали получать сверхприбыль. Ее у них, впрочем, забирали. Но потом, в 1943 году, отпускные цены были понижены, и тогда многие предприятия стали убыточными.

За спиной у Берии

В "Записках беспогонника" бывшего князя Сергея Голицына описан эпизод, когда военно-строительная часть, которой всю войну приходилось изготавливать доски ручной пилой, украла пилораму у другой советской части. И командир представил дело так, что она была уничтожена в результате авианалета. Но потом обман был раскрыт, и настоящие хозяева станка вернули его силой. Такие анархические приемы борьбы за ресурсы в тылу не практиковались?

Арсений Ермолов: Похожие случаи были в ходе эвакуации в начале войны, отчасти в 1942 году.

Многие хозяйственные руководители стремились так или иначе перехватить и разместить у себя грузы, шедшие в эшелонах на восток. Все это подавалось под видом использования "бездокументных" грузов - мол, чьи они и куда направляются, установить невозможно.

Рейдерский захват?

Арсений Ермолов: Да, можно сказать, что это был рейдерский захват оборудования. И персонал у очень многих эвакуированных предприятий оказался разбросан по большому количеству производств, но происходило это по самым разным причинам.

А в относительно стабильные периоды войны как распределялись ресурсы?

Арсений Ермолов: Централизованно. Случались конфликты между ведомствами по этому поводу, и обычно их разрешал кто-то из ближнего круга Сталина - Молотов, Берия, Маленков, иногда к этому подключался глава Госплана Вознесенский.

Фактически они были одновременно посредниками и лоббистами, и с этой точки зрения наиболее успешно себя проявил, конечно, Лаврентий Павлович Берия. К концу войны он стал главным "арбитром", и это во многом объясняет рост его влияния. Несмотря на то, что от руководства органами внутренних дел его усиленно отодвигали.

Конкуренция за кадры тоже была или рабочие и инженеры были прикреплены к заводам?

Арсений Ермолов: Конкуренция за людей, безусловно, была, как и за любой другой дефицитный ресурс. Подать заявление об уходе и перейти на другое предприятие было нельзя.

Но переходы случались. И главным козырем в борьбе за кадры было наличие у предприятия подсобного хозяйства - либо еще с довоенных времен, либо с 1942 года, когда произошла массовая раздача совхозов в подсобные хозяйства. К концу войны такие подсобные хозяйства использовали 5 миллионов гектаров сельхозземли.

То есть не все продовольствие распределялось по карточкам?

Арсений Ермолов: Нет, конечно. На одни карточки было невозможно прожить. Подсобное хозяйство означало дополнительные пайки, столовую с усиленным питанием.

Поскольку люди находились на грани голодной смерти, эта прибавка очень часто означала разницу между жизнью и смертью. Многих эти подсобные хозяйства просто спасли.

Как люди переходили на другую работу, если это было запрещено?

Арсений Ермолов: Брали, например, паспорт для регистрации отношений в ЗАГСе или для получения денег в сберкассе. И исчезали. С этим власти пытались бороться, но ведомственная заинтересованность в конечном итоге брала верх. И новое руководство таких "перебежчиков" разными способами покрывало.

Великое переселение в тыл

Вернемся к эвакуации. Предусматривали, что она может быть такой масштабной?

Арсений Ермолов: Конечно, планы эвакуации не были рассчитаны на катастрофические поражения Красной Армии.

Они охватывали небольшую территорию. Более того, их целью было не спасение производства, а разгрузка транспортных узлов для военных грузов: предполагалась эвакуация только гражданских предприятий. Поэтому, например, с Кировского завода Сталинграда сначала вывезли тракторный цех.

Первая попытка сформулировать реальный план - июльское постановление Госкомитета обороны N99. Оно затрагивало приграничную зону, Поднепровье, Ленинград и Москву. Интересно, что по Москве этот план включал предприятия авиационной промышленности, а танковой промышленности - нет. Так было и в других регионах.

С чем это связано?

Арсений Ермолов: По всей видимости, определялось это позицией ведомств. В июле 1941 года еще никто не предполагал, что немцы дойдут до Москвы. Просто кто-то беспокоился по поводу авианалетов, а кто-то нет.

Но июльский план оказался недолго живущим. Потом каждый крупный провал на фронте вел к волне приказов на эвакуацию. Часто решения запаздывали, в результате появлялись те самые "бездокументные" грузы.

Как подбирались площадки для эвакуированных предприятий?

Арсений Ермолов: Например, на Урале было много пустых цехов, почти построенных, но еще не введенных в строй. Конечно, серьезное предприятие нельзя вывезти в чистое поле, как это иногда представляют.

Сколько времени требовалось от демонтажа до пуска производства на новом месте?

Арсений Ермолов: Интересный вопрос. Можно привести запас деталей, расчистить место для стендовой сборки, собрать несколько единиц и заявить о начале работы. А вот для выхода на доэвакуационный уровень производства требовалось полгода от начала эвакуации.

Благодаря эффекту масштаба, постоянному совершенствованию технологий эти показатели быстро перекрывались.

Возвращение на гражданку

Когда задумались о конверсии и был ли здесь общий план?

Арсений Ермолов: Все началось во многом стихийно, в 1944 году. К этому времени у нас сложился очень большой комплекс, полторы тысячи предприятий, по производству боеприпасов. Это было уже избыточно.

Скажем, явно не нужно было уже такого количества 82-мм мин или 76-мм снарядов. Здесь можно было не то чтобы экономить и сокращать производство, а не наращивать его. И за счет повышения эффективности, роста выпуска на одних предприятиях переводить другие на гражданскую продукцию.

А 1944 год - это череда освобождения советских городов, которые надо было восстанавливать из руин. Огромный спрос на строительные материалы, на продукцию для коммунального хозяйства. И надо сказать, что большинство из этих 1,5 тысячи предприятий сохраняли свое отраслевое подчинение, то есть они работали на Наркомат боеприпасов, но не были ему подведомственны. И были заинтересованы в том, чтобы освободиться от этой зависимости.

Так Наркомат боеприпасов, наверное, был против?

Арсений Ермолов: Конечно. В итоге дело попадало к тому же Лаврентию Павловичу. В одних случаях Наркомату боеприпасов удавалось отстоять производство, в других - нет, и потихоньку у него производственные мощности начали изымать.

И пошла стихийная конверсия...

Арсений Ермолов: Да, во многом инициатива исходила "снизу" - от местных партийных и хозяйственных руководителей, от ведомств, иногда непосредственно от директоров предприятий. Особенно Москва в этом плане отличалась.

Всем известно, что война всегда начинается внезапно, но у меня такое впечатление, что и мир тоже был внезапным. Потому что победа произошла, а никакого плана по переводу экономики в мирный режим не было.

Вместо этого в мае, уже после капитуляции Германии, вышло два постановления ГКО о сокращении производства боеприпасов и вооружений. Очень сильно, в несколько раз. При этом тогда еще не стали трогать танковую и авиационную промышленность.

И встал вопрос: а что им делать? Видимо, предполагалось, что они вернутся к выпуску своей довоенной продукции. Но вот проблема: некоторые из этих предприятий уже и до 1941 года военным производством занимались, на других поменялось оборудование. Многим предприятиям не к чему было возвращаться.

Так им что, самим было предложено выбирать свою новую специализацию?

Арсений Ермолов: Фактически они вынуждены были заняться этим сами.

А где же плановая экономика, сверхцентрализация? Где был Госплан?

Арсений Ермолов: Госплан как раз засел за план. Но пока он его составляет, предприятиям уже надо было что-то делать. И появлялись идеи уволить рабочих в отпуск и дать им ссуды на жилищное строительство. Но далеко не все могли себе позволить такими маневрами заняться. В итоге начали искать сами.

Собственно, самые предусмотрительные директора еще во время войны предполагали такой казус и продумывали, а что они будут делать после победы.

Так ведь мало было задуматься, нужно было еще и конструкторскими разработками свое производство обеспечить...

Арсений Ермолов: Совершенно верно. Некоторые предприятия еще в 44-м создавали на свой страх и риск особые конструкторские бюро, которые работали над гражданскими разработками. Например, Уралвагонзавод в Нижнем Тагиле, Уралмаш в Свердловске.

Получается, что в плановой экономике планирование оказалось слабым звеном...

Арсений Ермолов: Да. Но это отчасти компенсировалось инициативой на местах. К слову, у американцев, как ни странно, все было наоборот: еще до окончания войны был тщательный план, но все равно после победы многие военные производства были проданы по цене металлолома. Не нашлось предприимчивых людей, которые бы их купили по цене чуть выше металлолома и попытались использовать как-то иначе.

Так общий план конверсии в СССР когда появился?

Арсений Ермолов: Он был заложен в первый послевоенный пятилетний план, который начал действовать с 46-го. Полгода было у руководителей предприятий, чтобы самим определить свою судьбу. Кто-то, конечно, просто ждал решения сверху.

При огромном спросе прогадать было нельзя, за что ни возьмись...

Арсений Ермолов: Ну почему же. После войны деньги вернули себе свое значение, вдруг стали критично важным ресурсом.

Для некоторых директоров это был опыт совершенно новый, не все умели и были готовы считать деньги. И кто-то производил кастрюли и мебель с такой себестоимостью, что продать их было нельзя. Не прогадали те, кто догадался делать игрушки: для детей ведь никаких денег не жалко.

Но лучше всего было положение тех, кто сумел наладить производство инвестиционных товаров - первое послевоенное десятилетие было временем самого быстрого экономического роста в истории СССР. И рост этот был обеспечен в первую очередь конверсией.

Тяжело очень пришлось авиапромышленности. После войны для гражданской авиации такого количества самолетов не нужно было, к выпуску чего-то другого авиазаводы оказались совсем не готовы. По большому счету их спасла только ремилитаризация с началом гонки реактивной авиации.

**В 1942 году в СССР произвели 24,7 тысячи танков и самоходных орудий и 21,6 тысячи боевых самолетов, а в Германии - всего 5,5 тысячи танков и САУ и 11,4 тысячи самолетов.

**На Уральском танковом заводе N 183 в Нижнем Тагиле трудоемкость производства танка Т-34 снизилась с 6,9 до 3 тысяч часов в1942-1945 годах.

** Во время войны было эвакуировано 1,5 тысячи крупных предприятий. Но для понимания масштабов происходившего больше дает другая цифра: 1,5 миллиона вагонов с эвакуированными грузами.

** Откуда были эвакуированы крупные предприятия? Из Украины - 550 заводов, из Белоруссии - 109, из Эстонии - 62, из Москвы и Подмосковья - 496, из Ленинграда - 92. Из других мест - 212.

** По стоимостным показателям, промышленное производство в СССР уже в 1945 году было выше, чем в 1940-м, на 15 процентов.

Но это если применять довоенные цены. Фактически же по производству основных промышленных товаров уровень 1940 года был достигнут значительно позже.

По электроэнергии - в 1946 году, по углю - в 1947 году, по стали - в 1948 году, по добыче нефти и выплавке чугуна - в 1949 году, по сахарному песку - в 1950 году, а по кожаной обуви - в 1951 году.

Увеличить