В спектакле Кристофа Марталера Graundings ("Аварийная посадка") о нем объявляют с откровенной, почти истерической бравадой ("РГ" писала об этом спектакле 14 июля). Почти в финале персонажи его убийственно-иронического фарса, боссы, адепты "новой экономики", разговаривающие на комическом эсперанто топ-менеджеров, открывают свои чемоданчики и извлекают оттуда резиновые мужские торсы. Синхронно и трудолюбиво они делают им искусственное дыхание, пока некто не провозглашает: "Не надо делать искусственное дыхание кукле. Наша любимая кукла мертва с 11 сентября 2001 года. Простимся с нашим сном о новой экономике и вечном процветании. Встаньте, дамы и господа! Впереди тяжелые времена". В ответ на этот, исполненный язвительного сарказма призыв, весь зал муниципального театра Авиньона встал и начал с энтузиазмом рукоплескать.
Но подлинным героем этих социально-критических радений в Авиньоне выступает Томас Остермайер. Ему внимают, на встречи с ним, которых здесь организовано множество, приходят фестивальная публика, журналисты, студенты театральных и художественных школ. Высокий красавец с какими-то старомодно-правильными чертами лица, выходец из католической баварской семьи, он наблюдает за жизнью берлинского мегаполиса со смирением и ужасом человека, выросшего на другой планете. О "Войцеке", ставшем центральным событием первой половины фестиваля, он рассказывал с особым увлечением:
- Мы живем в обществе потребления, которое ежесекундно искушает нас рекламой. Нас всех зовут стать частью шикарной жизни. В "Войцеке" я обнаружил тему людей, не желающих этого искушения и сбивающихся в стаи на окраинах мегаполиса. Эта окраина - часть глобальной деревни. Это рай предместий. Но поскольку всякий рай - часть общего, то это и наш рай...
В страшном этом раю живут и другие герои Томаса Остермайера. Задолго до Ивана Вырыпаева с его "Кислородом" в Baracke, филиале Deutsches Theater, Остермайер сочинил спектакль Disco Pigs по пьесе ирландского драматурга Энды Уэлш. Два 17-летних человека, почти дети, мальчик и девочка, дети городских джунглей, проходят через ненавистный им мир и обретают любовь. Придуманный как рок-концерт, этот спектакль исполнен юношеского протеста и сумасшедшего драйва, изощренной кабаретной техники и актерского изящества. После такой работы охотно веришь, что Остермайер законно считает себя учеником Брехта и Мейерхольда.
Возглавив в 1999 году вместе с Сашей Вальц некогда знаменитый, но давно тлеющий театр Schaubuehne, он предложил систему коммуны: все актеры получают одинаковую зарплату, весьма небольшую (около 2 тысяч евро), многодетные по решению общего собрания получают надбавки. Его взгляд на смысл театра тоже исполнен какого-то нового романтизма. Он верит в силу театральных компаний, сообществ близких по духу людей, верит в то, что театр в эпоху всеобщего разделения способен объединять людей. На вопрос, что сегодня должен делать театр, безбоязненно и определенно отвечает: "Театр должен говорить о повседневных желаниях и страхах".
Еще один персонаж фестиваля, который вызывал особый интерес публики, - художник и хореограф Ян Фабр. В будущем году он станет главным приглашенным режиссером-куратором Авиньонского фестиваля, то есть в значительной степени сформирует его программу. Его спектакль-инсталляция носит вполне декадентское название "Ангел смерти". В огромной комнате, окруженная сидящей на полу публикой, на небольшом подиуме танцует блестящая Ивана Йожич. Она, некая прислужница ада, находится в непрестанном диалоге с ангелом смерти. Словно проступая из вечности, из глубин воображаемого музея, на четырех видеоэкранах танцует знаменитый хореограф Уильям Форсайт. Его движения завораживают. По законам "ужастиков" он незаметно и таинственно появляется то на одном экране, то на другом. Танцовщица встречает его появление скорпионьим шипением и взрывом инфернальных страстей. Саксофонист в черном Эрик Шлейхим, некий аналог кота Бегемота, сопровождает этот танец импровизациями на темы псалмов. Одним словом, спектакль Константина Треплева о мировой душе: "холодно, холодно, холодно. Страшно, страшно, страшно". Грандиозные технические возможности, выдающаяся работа Уильяма Форсайта стали составной частью вполне наивного сценического создания.
Хореограф Саша Вальц, сочинившая балет на темы Inpromptus Франца Шуберта, едва ли не единственная, кто совершенно игнорирует основные темы нынешнего Авиньона: ее хореография аскетична, строга и чувственна, она связана с самым интимным - с состояниями любви и разлуки, публичного одиночества, отчаяния и надежды. Тишина и одинокий голос фортепиано - вот все музыкальное сопровождение этого странного балета, в котором дуэт мужчины и женщины разбивается хаотическим и жестоким вторжением посторонних. Впрочем, в ее переживании телесности, в ее сочинении на интимнейшие сюжеты человеческой жизни голоса современности звучат не менее ярко, чем в натуралистическом трэшевом перформансе Родриго Гарсиа "История Рональда, клоуна Мак Дональдса" (о нем - в номере от 14 июля) или у Томаса Остермайера. Женственные движения танцовщиков и мужские поддержки танцовщиц - это сильный и отчетливый знак "закатности Европы", о которой так настойчиво размышляют в разгар прованского лета в одном из самых красивых европейских городов.