Поделиться
Это - пронзительное художественное произведение!
Мне очень легко объяснять, чем хорош фильм "Груз 200".
Вовсе не потому, что я знаком с Алексеем Балабановым и нахожу его весьма интересным и симпатичным. Это не помешало мне вяло поругивать его "Жмурки" и сдержанно хвалить "Мне не больно".
С "Грузом" другое. Я фильмы смотрю не умом, не рассудком, а, не знаю уж там, потрохами, что ли, какими. И никакие рассуждения об открытиях и каком-нибудь вкладе во что-то возвышенное не могут меня избавить от засыпания перед экраном, или от ухода из кинозала, или - есть у меня и такая реакция - метания диска с балкона; у меня балкон в двух метрах от DVD-плеера. А от "Груза" я вот какое впечатление лелею: чувство, что я не кино смотрю, а подсматриваю за настоящей жизнью и страстно желаю узнать, что же дальше. Такое бывает с детьми, и такое впадение в детство мне дорого. Это, согласитесь, куда лучше кинокритической скуки и заумных формулировок, составленных из дутых терминов. Да, на "Грузе" я совершенно впал в детство, ну и в юность заодно. 84-й год - это ж была роскошь. В смысле, это задним числом понимаешь, в художественном смысле. Я дежурил по газете, когда помер Андропов, и все такое прочее...
С удовольствием я отследил лав стори - главную линию "Груза 200". Эта роскошная девчонка, цыганистая такая и задорная, ими набиты были тогдашние танцплощадки! Она смугленькая, накрашенная цыганской какой-то тушью, у нее одно на уме... Это новая звезда, говорю вам. Странный критерий был применен при кастинге. Мне Балабанов рассказал, что выбирали из тех, которые согласились всерьез раздеться и сверкать голым телом без стеснения.
Прекрасен этот парень - образ Советского Союза. Он и в соответствующей хоккейной фуфайке, которую лоховатые кинокритики приняли за футболку и долго объясняли, что раньше таких не было. Это серьезный замах - человек как образ государства! Он замечательно наглый и безответственный, он пьет и не думает, к чему это может привести, он ездит в конце концов на "Жигулях"... Он соблазняет какими-то идиотскими наивными мечтами молодых интеллигентов, он уводит их черт знает куда, он объясняет, что работать вовсе не надо, когда - вот он, Север с несметными богатствами. Он забыл, зачем и куда ехал, одна девчонка, другая, не все ли равно, мой адрес не дом и не улица, презирая мещанский уют и все такое прочее, как нас учили.
Великолепно поданы менты. Вот откуда такая достоверность и убедительность? А это очень просто. Это не из пальца высосано, это глубокий личный опыт.
- Я сидел в клетке не раз, меня и били, и издевались. Многие там сидели, и очень многие хотели снять про то, как милиционеры издеваются над людьми. Это все - правда, так люди жили... - рассказывал мне Балабанов. И я в ответ удивлялся, что даже 100 строк не написал про ментов, таких! При том, что бывал в "обезьянниках", кого ж не задерживали, да хоть за распитие в неположенных местах... Надо быть действительно художником, большим причем, чтоб из такого сора делать полотна...
Вот это имперское настроение, этот его восторг от былой советской мощи, эта эпическая печаль при показе гробов и десантников, улетающих в Афган! Это как раз достоверно показанное отношение к вопросу так называемых простых людей, которые не косили от армии в психбольницах, а шли служить с готовностью и даже с радостью! Балабанов тут в одном ряду с многомиллионным зрителем, который служил и который, будучи страшно далеким от богемы, не стыдится слез по поводу крушения Союза. Я сам не разделяю этого пафоса, и я не советский и не служил, и вообще про другое, но глубина этих чужих чувств поражает меня, я вижу в этом пронзительное художественное произведение!
Эта звериная серьезность отношения к кино. Он убежден, что после 50 снять хорошее кино нельзя, а абы какое ему не надо. Ему до этих 50 осталось два года, то есть он, как вы понимаете, в "Грузе" выкладывался по полной: а вдруг кино последнее?
Снимай, говорил я ему, еще и еще, вон Бертолуччи и Кубрик в глубокой старости сделали по крепкому фильму. Которые Балабанов не смотрел и не собирается смотреть.
Имеет право.
Это мы должны то, должны другое, нам надо под читателя и собеседника подлаживаться... Он ничего не должен никому и не желает никого слушать и к чему бы то ни было приспосабливаться.
И мы в итоге получаем не гламурную поделку, склеенную ловкими холодными руками под голливудскую игрушку, но такую ленту, в которой достоверности, крови и пота больше, чем даже в настоящей жизни.
Блестящ этот черный, в мухах, труп десантника, который лежит с невестой в койке. Какой это добротный настоящий высококачественный ужас! Какими дешевыми против него кажутся попытки напугать нас компьютерными динозаврами или там сопливыми "чужими" из американской детской фантастики... Кто бы еще отважился держать труп так долго в кадре, со всеми его тошнотворными подробностями? Смотрите, сколько кругом в кино трупов, но они в кадре секунду-другую, вот грохнуло, и кетчуп полился, и тело живописно падает, и не зря киноленты полнятся сотнями таких якобы смертей - чтоб хоть как-то зацепить. Но в трупах страшно не количество, не констатация факта, кино - это ж не ЗАГС, где выдают свидетельства о смерти. Самое страшное - это то, что происходит с трупом дальше, и он крайне зловещ и отвратен как раз в таком бесхозном, не спрятанном с глаз долой виде...
Игорь Свинаренко
Время человечинки
Менее всего мне хочется проверять в "Грузе 200" соответствие фактам времени, там якобы отображенного, - художник имеет право на преувеличение. Но вот сюжетик: девушку похищает мент-импотент. Насилует ее бутылкой. Приковывает голую к койке, наваливает "груз 200" в лице убитого в Афгане жениха. Голая орет, зрителей тошнит, критики заходятся в восторге. Актеры не в состоянии играть. Пережевывают безликие тексты, орут так ненатурально, что делается неловко. Возникает почему-то профессор научного атеизма, идут почему-то споры о Боге, о котором в те годы и вспоминать было неловко - народ радостно подался в атеисты, словно к свободе прорвался.
Изображенное, таким образом, не принадлежит ни 1984 году, ни какой-либо эпохе вообще. Оно принадлежит "трэш-кино", то есть кино мусорному, снимаемому для чесания пяток любителям кошмариков.
Конечно, при желании можно увидеть образ "империи зла" в "Франкенштейне", Дракуле, каннибале Ганнибале. Но мало кто занят такими натяжками - слишком прямолинейно, топорно, глупо.
Все на свете субъективно. Одни, разглядывая мух на "грузе 200", вспоминают свою юность. Наверное, мой 1984-й прошел как-то иначе - там были кошмары, но другого ряда. Иной раз куда более страшные. А вот этой человеческой серости вокруг не было. И фильм воспринимается как трэш - безвкусный и бесталанный. Это печально: Балабанов делал фильмы более качественные.
Убедительнее был, к примеру, "Брат". Но не забуду канадскую журналистку, которая мне сказала после просмотра: "Неужели не понимаете, что такие фильмы и ведут к фашизации общества?!" Спор о том, кино отражает жизнь или жизнь - кино, бесплоден, как спор о курице и яйце. Но национальной нетерпимости после балабановских "Братьев" в жизни и впрямь сильно прибавилось - не случайно оба фильма стали знаменем движений нацистского толка, орудием их пропаганды. В "Грузе 200" торжествует ненависть вообще: так подростки на улице куражатся без причины и молотят всех встречных. Этот фильм не 84-й отразил, он - знак времени, отказавшегося от идеи человечности и жаждущего человечинки. Он существует под модным лозунгом "Мизантропы всех мастей, соединяйтесь!".
"Груз 200" отвергли Берлинский и Каннский фестивали. От участия в нем отказались Сергей Маковецкий и Евгений Миронов. Прокатчики не хотят показывать его на экранах. Их заставят, конечно, - воплями о свободе художественного выражения.
Обсуждение картины на "Кинотавре" опрокинулось в скандал: критики вдрызг разругались, их критерии разлетелись по разным полюсам. Одним нравится кино, занятое изобретением новых шоков. Другим интереснее осмысление жизни. Что скажут зрители? Вот отзывы в Интернете: "Не понимаю, зачем превращать кино в провокацию рвотного рефлекса", - пишет один. "Мое мнение - не позволять такую гадость тиражировать, - пишет другая. - Ибо кто крепок духом и морально - тот отторгает такую мерзость, а у кого хоть малая слабинка - на того идет неосознанное влияние, и кто знает, когда проснутся дикие инстинкты..."
Публика дальновиднее критиков.