Расшифрованы и опубликованы письма легендарного военачальника русской армии времен I Мировой войны, первого выборного донского атамана Алексея Каледина к супруге Марии Оллендорф.
"Атаман-печаль" - таким Каледин остался в памяти белого казачества. Его армия обеспечила успех Брусиловского прорыва - сражения, которое, по мнению историков, могло переломить ход всей войны. Но не случилось. На страну надвигался 1917-й год.
Письма генерала - это документы, которые невозможно изменить в угоду какой бы то ни было политической ситуации. Нервный почерк, французские слова вперемешку с русскими погружают в атмосферу почти забытой войны и позволяют составить собственное мнение об этой неординарной личности. Четверть века письма Каледина находились вдали от родины. После смерти вдовы генерала они были переданы в Донской музей. В 1919 году атаман Богаевский принял решение вывезти все музейные ценности за границу. Письма оказались в Праге, в национальном музее. В мае 1945 года после освобождения Чехословакии они были возвращены на родину и попали в спецхран Государственного архива РФ. Доступ к ним был разрешен в начале 90-х годов. В 2001 году ими заинтересовалась научный сотрудник Новочеркасского музея истории донского казачества Светлана Чибисова. Десять лет кропотливого труда понадобилось, чтобы прочитать неразборчивый почерк, составить комментарии ко всем именам и событиям, упомянутым в этих документах.
- Я расшифровала 92 письма, - рассказывает Светлана Чибисова. - Они охватывают период с сентября 1915 года до марта 1917. Алексей Максимович писал супруге не реже двух раз в неделю, как бы ни складывалась его жизнь.
Познакомился он со своей будущей женой Марией-Елизаветой Оллендорф во время службы в Варшаве. Француженка, прекрасно владевшая русским языком, крепко запала в душу молодому офицеру. Венчание состоялось в Новочеркасске в 1895 году. Потом в их жизни случилась трагедия. Единственный 12-летний сын Калединых утонул в реке Тузлов. Супруги прожили вместе более двух десятков лет, но собственного дома не имели. Это была по-настоящему кочевая жизнь.
Сентябрь 1915 года. "Сфера войны все расширяется и открываются такие перспективы, что никто не может сказать, когда и как это кончится".
Январь 1916 года. "Сегодня вернулся из отпуска наш военный следователь, семья его в Киеве, где все страшно веселятся. То же рассказывают и про Москву и Петроград. Мне как-то становится жутко, когда я слышу про этот разгул и веселье... К стыду нашему, в обществе господствует чрезвычайное легкомыслие в отношении переживаемого нами периода. Эта общая погоня за наживой, не стесняясь средствами, распущенность нравов, оргии и наряды - скверные признаки, и знаменуют ничтожество и отсутствие глубокого патриотизма в обществе в так называемой интеллигенции. Подлое время. Общество не хочет знать, что оно танцует, быть может, на краю пропасти... Никто не знает свою судьбу, и, может быть, в этом счастье".
Май 1916 года. "В эти недели непрерывных боев я очень изнервничался; пришлось много пережить. В период перелома, т.е. после 1 июня, начались к тому же постоянные недоразумения с Бр. (Брусиловым) и Штабом... Все более и более я расхожусь во взглядах на ведение дела с высшей инстанцией. Я дошел до того, что несколько дней тому назад едва не подал просьбу об отставке. У меня глубокое равнодушие к моей личной судьбе и моей карьере; я об этом совершенно не забочусь. Мне только дорога моя честь и ответственность перед Родиной. Не правда ли, дорогая, все это для тебя страшный сюрприз? Я долго мучился, переживая все это в своем одиночном заключении".
Из писем Каледина становится понятно, что развал в армии затронул все ее слои. Один из высших военачальников - полковой командир Н. удостоился такой характеристики: "Завел себе экипаж с четверкой вороных, в котором наезжает в штаб показать себя и разнюхать, откуда ветер дует. Выписал музыкальные инструменты, причем рапорт о разрешении купить их составлен в столь высокопарных выражениях (инструменты, мол, будут трубить нашу победу и т.д.), что меня стошнило. Остальное время он проводит в охоте на баронских коз, тетеревов и глухарей..."
В мае 1916 года русские войска наголову разбили 4-ю австрийскую армию и в течение 9 дней продвинулись на 70 верст вперед. Каледин торжествовал. Прорыв под Луцком стал поворотной точкой той войны, но России не суждено было воспользоваться победой.
Июнь 1916 года. "Стоявшая против меня австрийская армия эрц-герцога Иосифа Фердинанда совершенно разгромлена. Луцк, Дубно и Рожице взяты. Я не люблю хвастаться и несколько даже суеверен; военное счастье переменчиво, неизвестно, что ждет меня в будущем, но за эту операцию с 22 по 28 мая я могу гордиться как блестящей, очень крупной победой. В армии благодаря победе страшный подъем духа. Таким образом, дорогая, ты можешь быть спокойна за своего мужа: слава Богу, я исполнил свой долг перед Родиной..."
Март 1917 года: "Все события в последние дни повернулись так, что не дают надежды на спокойствие в армии и стране. Дай Бог, чтобы я в этом ошибся... На улице народу более обыкновенного: много солдат, офицеров и сестер, разукрашенных красными лентами. Собираются большие сборища. Шатание по улицам не прекращается, слышу отчаянные крики ура. Боюсь, как бы с темнотой не добрались до винных складов".
Алексей Максимович отрицательно отнесся к Февральской революции. Идеи Керенского о том, что солдаты должны сами избирать командиров и решать, идти им в бой или сидеть в окопах, Каледин не принял. В результате скандальное решение Временного правительства: герой войны, одного имени которого боялись противники, был отстранен от командования армией. Весной 1917 Каледин вернулся на Дон и вскоре стал выборным атаманом Войска Донского. Алексей Максимович присягал донским казакам крестоцелованием. Казачество в ответ атаману в верности не клялось. Каледин осознавал свое положение: "...Я пришел на Дон с чистым именем воина, а уйду, быть может, с проклятиями". Он понимал, что впереди братоубийственная война, и не хотел ее начинать.
Каледин приводит факты деградации большей части казачества: "Развал строевых частей достиг полного предела. В некоторых полках удостоверены факты продажи офицеров большевикам за денежное вознаграждение".
29 января 1918 года на заседании донского правительства выяснилось, что для защиты Донской области от большевиков можно выставить только 147 штыков. В этот день Каледин покончил с собой. Он уединился в комнате отдыха Атаманского дворца и выстрелил себе в сердце. А через год скончалась и его вдова Мария.
Книга "Генерал А. М. Каледин. Фронтовые письма 1915-1917 гг." стала единственным памятником знаменитому военачальнику.
Сергей Селиванов, кандидат исторических наук:
- История, как известно, не знает сослагательного наклонения. Мы не можем сказать, как все сложилось бы, если бы Дон удалось удержать от революционной смуты. Каледин сделать этого не смог. В последних его письмах только одно: предчувствие гражданской войны. Есть периоды, когда даже самая сильная личность не переломит общий ход истории. Один из казачьих поэтов, видимо, до глубины души уязвленный тем, что происходило с памятью о герое Первой мировой войны, писал о Каледине: "...мертвого льва пинками злобными всякий бьет, не жалея ног..." Надеюсь, мы поставили точку в бесславном отношении к своим героям. Во всяком случае, по отношению к генералу Каледину это произошло.