"Почитайте "Учебник рисования", - по обыкновению интеллигентно, без нажима сказал он мне в тот раз. - Это настоящий классический роман". Прочитав, я позвонил своему старшему товарищу: "Спасибо, Леонид Владимирович, благодаря вам открыл для себя большого русского писателя. Ветеран разведки удовлетворенно хмыкнул на том конце провода: "Ну, я же говорил".
Еще какое-то время спустя на юбилее газеты, среди шума, гама, разноголосицы тостов и поздравлений, мне подвели вполне симпатичного человека. Сказали: "Знакомьтесь, это Кантор". У него не было ничего от знаменитого писателя и ничего от знаменитого художника - ну ничегошеньки. Абсолютно открытое, доброжелательное лицо, умные глаза, в которых светилось любопытство. Я слегка обалдел, потому что уже свыкся с мыслью, что Кантор - живой классик и, как всякий небожитель, он должен смотреть на людей сверху вниз. А он смотрел на меня как нормальный человек, и мы сразу стали разговаривать - долго и бестолково, потому что обо всем сразу.
Несколько дней назад наконец выдалась возможность пообщаться с Максимом основательно. Я прилетел в Германию, сразу из аэропорта приехал на тихую, обсаженную липами улицу в Западном Берлине, нажал на кнопку домофона рядом с фамилией Kantor. Древний, обитый деревом лифт, такой крошечный, что даже одному человеку было в нем тесно, поскрипывая, повез меня наверх.
То, что я вам здесь предлагаю, только малая часть из разговора, который продолжался у нас почти двое суток.
Максим, вообще-то интересно с вами получилось: и писатель, и художник "в одном флаконе". Что-то я больше не припомню такого феномена. Но учились-то вы на кого? На художника?
Максим Кантор: Вы сами понимаете, что нигде тебя не смогут научить на художника или на писателя, если в тебе что-то не заложено. Моим главным и настоящим учителем был один человек - мой отец. Я ему с 6 лет говорил: "Стану и художником, и писателем".
И как же он реагировал на такие смелые заявления?
Максим Кантор: Он верил, что так и будет. Только поправлял: писатель - это не профессия, на писателя уж точно выучиться нельзя, а чтобы стать художником, надо овладеть некой суммой знаний, приемов - тем, что называется "ремесло". А про писательство он говорил так: если тебе будет что сказать другим людям, если способность такая появится, то она пробьется. Вот как трава пробивает асфальт.
Полиграфический институт был тогда очень престижным в Москве, он котировался гораздо выше Суриковского. Полиграфический считался наследником ВХУТЕМАСа, разогнанного в 1930-х. Так я стал профессиональным художником, с 13 лет каждый день стою у мольберта. Если измерять по количеству выставок и музеев, добился успеха. Картины в 24 музеях мира.
Кто-то из наших российских живописцев еще может сказать о себе такое?
Максим Кантор: Немногие, думаю.
Судя по вашим высказываниям, для вас очень важной была семья, та атмосфера, в которой вы росли. Отец, его друзья, семейные традиции...
Максим Кантор: Очень важной! Важнее всего! Моя 90-летняя бабушка так подписывала альбомы по искусству, которые дарила мне, мальчишке: "Максиму, чтобы работал на благо человечности и человечества". А мне было тогда 10 лет.
С детских лет мне вбивали в голову, что жить только для себя - стыдно. Первое, чему меня научил отец, это тому, что каждый человек состоит из других людей. Это была одна из его любимых мыслей. Человек может состояться как личность, только если он понимает, что состоит из других людей.
Рисование дало важную для писателя вещь: опыт жизни среди людей. Писатель - это не профессия, писатель должен иметь ремесло, через которое узнает жизнь: журналиста, врача, солдата, моряка. А я вот был художником. И набирал опыт. Писал стихи, издавал с приятелем стенную газету, потом писал предисловия к своим каталогам, сочинял пьесы. Мне это легко давалось, и долгое время писательство происходило между делом. В 40 лет решил: надо писать роман.
Я воспользовался первой профессией как инструментом описания мира: захотел пересмотреть, как эстетика двадцатого века влияла на историю. Я вдруг увидел ложность авангарда, его встроенность в тоталитарную модель, его лже-революционность и почти сразу увидел контуры будущего романа.
Так появился "Учебник рисования". Сейчас заканчиваю трилогию под названием "Красный свет". Эта книга на стыке истории, социологии, философии. И, конечно же, это художественное произведение - со множеством героев, историческими линиями. Там практически вся история ХХ века.
Как вы работаете? Как держите в памяти такой колоссальный массив информации?
Максим Кантор: Что-то держу в памяти, я на нее не жалуюсь. Весь дом был обклеен бумажками с записями. На столах стояли солдатики, мои герои, я их двигал в соответствии с движением сюжета. В архивах посидел. Как тот или иной герой вел себя в контексте времени, на всем протяжении конкретного исторического процесса? К примеру, мы знаем, что генерал Плиев во время войны блестяще командовал кавалерийским корпусом, но он же отдавал приказ о расстреле рабочих в Новочеркасске в 1962 году. Сравните Геринга 14-го года, 23-го года и 43-го. И так далее.
У меня нет задачи завоевать книжный рынок, прославиться или заработать на своем романе денег. Я хочу для себя понять, как дело было.
Давайте перейдем теперь к делам российским. Мне показалось, что вы как-то весьма скептически относитесь к будущему. По-вашему, велика опасность развала страны, нет никаких вариантов позитивных прогнозов. Я тоже себя к оптимистам не отношу. Но меня вот что смущает: вы все время повторяете слова об особом пути России. А не кажется ли вам, что особый путь - это всего лишь следование здравому смыслу? Вот Сингапур - там не было и сейчас нет никаких природных ресурсов. Однако сингапурский лидер Ли Куан Ю очень прагматично, очень мудро воспользовался опытом других стран и построил вполне благополучное государство.
Максим Кантор: А вы все время повторяете, по сути, то, что имели в виду реформаторы, навязывающие косному народу чужую историю; то, что теперь говорят олигархи - давайте, мол, начнем все с чистого листа. Мол, народ у нас неудачный.
Стоп, я так не говорил.
Максим Кантор: Но еще немного, и сказали бы.
Ничего подобного. Более того, я прекрасно знаю, видел это собственными глазами, что если российского человека поместить в американское общество, то он там прекрасно освоится и почти всегда станет если не процветающим, то благополучным гражданином.
Максим Кантор: Я о другом. Да, если русского, китайца, да хоть марсианина поместить в США, интегрировать в американскую культуру, то он ее воспримет, потому там нет прошлого. И он тоже начнет, как американцы, драться за место под солнцем и станет капиталистом. В русской культуре, с ее особым отношением к народу, к бесправию, к несправедливости, в культуре, выросшей на бесплодных почвах, надо жить по-другому. Наша земля недостаточно родит, мало что производит.
Как это? А разве не русская земля родит миллионы тонн нефти, миллиарды кубометров газа? И руду, и лес, и еще много чего. У вас какое-то упрощенное, прямо почвенническое понятие об этом - раз урожайность зерновых низкая, то русская земля бесплодна, и у россиян поэтому свой особый путь.
Максим Кантор: Ладно, попробую сказать иначе. Как можно ориентироваться на тот способ производства, который занимает 2% населения? Сколько людей занято на добыче нефти? Миллион? Два миллиона? Скорее всего, не больше. Чем Россия жила до нефти? Сельским хозяйством. А на нефти занято 2% населения. Куда же вы остальных денете? Они не нужны. Не нуж-ны! Это население можно было занять трудом на целине, занять войной, занять производством и строительством страны, но сейчас у этих людей нет и никогда не будет работы. А денежные пособия государство выделять им не может, их взять неоткуда.
Какая-то у вас отвлеченная, абстрактная логика. Да и не о том вы говорите. Ведь я спросил вас, отчего мы не способны взять все лучшее, что накопило человечество, как поступил тот же сингапурский правитель, и воспользоваться этим опытом во благо России? Ведь победили же они коррупцию, привлекли инвесторов, реализовали социальные программы и в итоге на пепелище построили государство.
Максим Кантор: Потому что нельзя брать куски из тарелки соседа - а вдруг там яд. Надо иметь свою тарелку.
Неубедительно.
Максим Кантор: Объясняю, отчего Россия не может взять американские принципы и наладить то же благосостояние, которое есть там. Российская культура сформировалась в условиях пропасти между богатыми и бедными. Это условие задачи. Разрыв между массой бедного населения и зажиточными людьми характерен для всей российской истории. Когда Америка создавалась, ее пафос был в том, что все станут богатыми, застолбят участки. В истории России не было ни единого дня, чтобы жили с такой мечтой. Этот американский путь применить невозможно ни к Португалии, ни к Франции, ни тем более к России. Причем Россия вдобавок отличается и от Европы. Европа жила колониализмом, Россия создавала колонии внутри себя, она колонизировала свой собственный народ. Крестьянство стало нашей внутренней колонией.
Это диаметрально противоположные системы социума. Ну, какой опыт мы можем у них позаимствовать?
Если в этом вы видите особый русский путь, если вы отказываете России изучать чужие практики и избегать чужих ошибок, то тут мы с вами никогда не сойдемся.
Максим Кантор: А вы "Женитьбу" Гоголя читали? Возьмите черты всех женихов и соедините в один образ. Вот и будет вам страна. Нет, так не пойдет.
Погодите, но ведь время сейчас другое. Глобализация. Мир открыт, Интернет правит миром. Вон и Европа объединилась. А вы мне все про русскую общину. Мне иной раз кажется, что вы Россию только по книжкам знаете.
Максим Кантор: Европа как объединилась, так скоро и развалится. Это было уже в истории. Начало XIX века - Священный европейский союз. Ну и куда делось это объединение? Да коту под хвост - вот куда. И где вы видите глобализацию? В чем она конкретно проявляется? Западная цивилизация переживает очередной большой кризис, ей надо выкарабкиваться из ямы.
Мы про кризис слышим уже лет 30. Что это меняет?
Максим Кантор: На самом деле кризис западной цивилизации продолжается не тридцать, а скорее 130 лет. XIX век прогресса закончился Парижской коммуной, Манифестом компартии. Накопилось достаточно противоречий, сложных вопросов, на которые надо было отвечать. Чем это пытались купировать? Сначала захватом новых колоний и образованием новых рынков. Потом пошли внутрь, доведя угнетение простого человека до невероятного уровня. Итогом стало написание Марксова манифеста, стали революции, которые прокатились по всей Европе. Они быстро конвертировались в войны. Потом - Первая мировая война. И реакция на Мировую войну - большая революция. И даже померещилось, что революция захватит весь мир. Этого не случилось, война оказалась сильнее революции.
Первая мировая война, практически не затухая, перешла во Вторую мировую. Почему? Потому что война была нужнее миру, чем революция, война не ломала привычные институты, война была надежнее. Аппетиты войны не были удовлетворены, цели не были достигнуты. Так произошла еще более страшная Вторая мировая война. Сейчас кризис вошел в третий этап. Чем больше угроза капиталу от возможной революции - тем яснее потребность в войне. Каждый раз Запад отвоевывает новые сегменты рынка, но аппетиты растут. Когда СССР развалился, Штатам и Европе стало легче. Но ненамного. Что будет дальше? Раздел России? Или еще что-то в этом роде.
Мы с умилением говорим о западной цивилизации, забывая при этом, что примерно треть прошлого века Запад воевал, истребив миллионы людей.
Отчего вы отказываете нам в оптимизме? Мир не стоит на месте. Я это вижу, что называется, собственными глазами. Только в этом году был в Китае, Сингапуре, проехал всю Турцию - а она, чтобы вы знали, по темпам экономического роста занимает второе место после КНР. Цивилизованные страны не стоят на месте, движутся вперед - одни за счет эксплуатации своих или чужих природных богатств, другие путем внедрения новых передовых технологий, третьи выжимают максимум пользы из своего выгодного географического положения. И только мы буксуем. А в чем-то откатываемся назад. Почему, черт возьми? С нашими-то ресурсами, природными, человеческими...
Максим Кантор: А я вам скажу с другой стороны. И не про то, что Турция процветает, и не про то, что во Франции вкусные устрицы и дешевое вино. И не про то, что у немецкого рабочего квалификация выше. Я про другое. Когда я рос и был мальчишкой, то все время чувствовал гордость за окружение отца. Я все время слышал на нашей кухне разговоры людей чести, людей достойных, бескорыстных, отдающих себя работе. Философы, моряки, разведчики, военные, инженеры. Разные люди собирались - не только критики режима, но и вполне государственные, вроде режиссеров Чухрая или Донского. Но все они были людьми чести. Не мелкотравчатые, не стоящие в очереди за подачками от власти. И я с этим чувством рос.
Бывают и сейчас редкие хорошие встречи, вот как у нас сегодня с вами. Но они редкие. Я не знаю такого круга людей в художественном мире, в писательском мире, где бы я не ощущал легкого стыда, побыв там. О чем говорят? Кто какие гонорары получил? Кто круче?
Я состоялся как художник при капитализме. Стал обеспеченным человеком. Меня признал Запад. У меня все классовые причины поддерживать капитализм. Только нравственное чувство мешает. Я всю жизнь хотел быть мальчишем-кибальчишем. А потом попал к буржуинам. И они говорят: вот возьми банку варенья и корзину печенья. И я, каюсь, сначала взял. А потом отдал, потому что мне стыдно стало это жрать. И тогда меня стали укорять: "Ты что, за социализм? Какой позор! Все лучшие люди сейчас за олигархию. Мы сейчас эту лавочку развалим до конца, нам мешает только проклятая вертикаль власти. Давайте ее сломаем - и растащим уж до конца по корпорациям остатки страны".
И это происходит в условиях, когда в мире собираются все те же предвоенные тучи, что и в 1913 году. Сто лет прошло - а ума не набрали! Мы вернулись в 1913 год прошлого столетия с одним лишь отличием - мы не верим в социалистическую доктрину, которая тогда остановила войну. А сегодня у нас этого лекарства уже нет.
То есть нам не нужна ни Европа, ни Америка? Вы, получается, за оригинальный российский маршрут к благоденствию? Возможно, это и хорошо, только можно конкретнее?
Максим Кантор: Россия по своему особому положению, и географическому, и историческому, находится между Востоком и Западом, является культурным трансформатором, переключает одно напряжение на другое. Именно в этом качестве она в истории и интересна. Это ее культурная и историческая миссия. Так держитесь за эту уникальную роль, елки-палки!
Россия - очень большая страна, очень протяженная. Для нее чрезвычайно важно неукоснительное исполнение приказов. Я издаю приказ в Москве, надо, чтобы он во Владивостоке был исполнен. Для этого требуется работающая система подчиненных. Трудно голове управлять хвостом. Требуется классическая российская комбинация - централизованной власти и общины. Необходима община, то есть альтернативная государственной система общежития людей с взаимной ответственностью.
Какая община? Что вы имеете в виду? Нет давно никаких общин, все это позапрошлый век, преданья старины глубокой...
Максим Кантор: Это очень важный вопрос, попробую объяснить. Мы напрасно связываем понятие "община" с неким крестьянским укладом. Крестьяне - это одна из форм общины. Община есть альтернатива государственной форме общежития, это система выживания народа. Государство создает иерархическую структуру общества, а община, не отменяя ее, параллельно создает свой способ взаимодействия людей, дающий возможность выдержать государственное сословное деление и выдержать гнет. Это коллектив, способный на взаимовыручку по своим, не государственным законам. Такого феномена другие культуры не знают.
Община мимикрирует, видоизменяется, община принимает те формы, которые в данный исторический момент востребованы развитием общества. Да, была крестьянская община. Потом ее убили, сознательно; и крестьяне перекочевали в город. Была община русской интеллигенции, которая болела за народ, жила по определенному моральному кодексу, являлась адвокатом народа перед государством. Потом ее тоже уничтожили - сначала советская власть, затем окончательно добил рынок.
Куда теперь переместилась община? Думаю, она переместилась в "малину". Именно воровская среда сейчас является современной формой мигрировавшей общины. Это было особенно заметно в 90-е годы, когда "понятия" жили параллельно законам. Община - это всегда альтернатива государству, это русский вариант теневого кабинета правительства, если угодно.
Теперь вопрос в том, сумеет ли общинное сознание вновь подняться до высот русской интеллигенции? Возможно ли это в принципе? Я имею в виду, сумеет ли общинный закон, закон коллективной ответственности, создать нечто лучшее, нежели воровской общак и жизнь по понятиям? И если принцип российского коллектива станет альтернативой государству - не отменяя и не подменяя его, но со-при-сут-ствуя, - это и будет гарантией жизнеспособности организма. Это и есть русский путь.
Досье
Максим Кантор родился в 1957 г. в Москве. В 1980 г. окончил Московский полиграфический институт. В 1983-1984 гг. организовал независимую группу художников "Красный дом", которая провела серию неофициальных выставок. С 1988 г. - постоянный участник крупных зарубежных выставок. Картины в Британском музее, Третьяковской галерее, Русском музее, Берлинской академии, Музее Франкфурта и др. В 2006 г. опубликован роман "Учебник рисования" в двух томах (вошел в шорт-лист национальной литературной премии "Большая книга"). Затем были изданы сборники пьес, эссе, рассказов, книга о живописи, а также повесть "В ту сторону".