То, как существует в спектакле молодой актер Денис Береснев (в роли молодого Адуева), - не столь частое существование, когда актер не обозначает характер, а проживает его. После финальной овации и криков "Браво!" я всерьез подумал: прожив так на сцене три с половиной часа, актер должен лечь и умереть: ведь какой-то предел у человеческих сил должен быть? Или нет? Видимо, нет...
Итак, о чем речь? О премьере московского театра "Сфера" "Обыкновенная история". Инсценировка Виктора Розова в редакции театра. Постановка - главного режиссера "Сферы" народного артиста Александр Коршунова.
"Обыкновенную историю" Коршунов превратил в спектакль о любви. Но любовь здесь - не мелодраматические "сериальные" всхлипы, а если угодно, проверка человека на его истинность. Бог не придумал большего слияния людей, чем в любви. И когда другой человек становится твоей частью, ты понимаешь (или не понимаешь), что отвечаешь за него ровно так, как за свой глаз или свою руку. Хватит ли у тебя сил? Сумеешь ли? А если не сумеешь? Если испугаешься, променяешь любовь на карьеру или зарплату, то зачем же ты живешь? И можешь ли ты называться человеком? И зачем жизнь, если в ней нет любви как растворения в другом человеке?
Для меня спектакль Коршунова об этом. В постановке этой - поразительный актерский состав. Вы хотите убедиться в том, что сегодня еще существуют спектакли, в которых режиссер растворяется в актерах? Тогда вам сюда. Вам надоело видеть режиссерское самолюбование? Тогда вам в "Сферу". Сегодня в театре правит бал поколение закомплексованных молодых и не очень молодых режиссеров, главная задача которых - крикнуть зрителю: "Смотрите на меня! Я есть! Вот как я умею фантазировать! Вот какой я весь из себя политически неангажированный и смелый! Вот какой я современный!" В свое время эти режиссеры разбили весельем и отвагой академическую хмурь наших театров. Они казались смелыми, неординарными и необычными. Шли годы. И вдруг оказалось, что все меньше и меньше в Москве театров, на сцене которых можно увидеть живых людей, а не потуги закомплексованного режиссера проявить себя. Все меньше спектаклей, в которых живут люди, а не выпячивают себя режиссерские идеи и изыски.
Театр - место широкое. В нем должно быть и то, и то. И очень бы хотелось, чтобы именно разное существовало. Но "экспериментаторы" пользуются любовью "культурного начальства", а те, кто проповедует иной театр, - нет.
Недавно назначенные руководители московских театров все называются "художественными руководителями". Александр Коршунов, тоже назначенный не так давно по просьбе труппы, - "главный режиссер". По сути того, что человек делает - что худрук, что главреж, - разницы нет. Просто главреж - звание поменьше, прав поменьше, снять легче... И просто, чтобы знал свое место.
Когда я подходил к "Сфере", ко мне бросились люди с просьбой провести их на спектакль. Хороший спектакль - это тот, на который смогли попасть не все желающие. "Обыкновенная история" и в этом смысле спектакль хороший.
Замечу, на сцене не было ни одного актера, который был бы известен по сериалам. Если звезда - это тот, кто дает интервью глянцевым журналам, на сцене не было ни одной звезды. Если звезда - это актер, который умеет перевоплотиться в другого человека и познакомить зрителя с интересной, своеобразной личностью, то на сцене звезд было много.
Мы очень редко говорим о том, что в нашей театральной жизни тоже есть жесткая и весьма непререкаемая Табель о рангах. Что нередко самые престижные театральные премии выдаются режиссерам не за то, что они сегодня ставят шедевры, а за выслугу лет, за то, что когда-то они создавали замечательные спектакли. И все это знают, но говорить об этом не принято.
Коршунов давно работает в "Сфере" и как актер, и как режиссер. Сегодня он создает театр, существующий в ныне почти забытом, непопулярном и немодном русле русского психологического театра. Он приглашает зрителя не для того, чтобы сразить его бьющей в глаза газетной актуальностью, а чтобы дать возможность понять и, что особенно важно, почувствовать другого человека.
Мне кажется, что он относится к театру, как к школе познания личности. А ведь и то: где еще мы можем научиться познавать других, непонятных нам, в сущности, чужих людей? Казалось бы, что мне история молодого парня, описанного Гончаровым в позапрошлом веке, которого время его перемалывает до такой степени, что и родная мать не узнает? Мне-то что до всего этого?
Но ведь смотрю, и о себе задумываюсь тоже: и о своей жизни, и о своей любви. Сижу в театре. А не на театральном КВНе, не на капустнике, не на игрищах...
В театре сижу. Переживаю. И благодарю театр.