Бенедикт Камбербэтч: сила превращения

Однако Камбербэтч сумел внести в этот донельзя благостный и почти что чопорный карьерный путь одно "но", делающее практически каждую роль открытием для зрителя и увлекательным ребусом для себя самого: процесс поэтапного изменения и трансформации тех личностей, которых ему доводится играть. И этот процесс может быть растянут - в случае с сериалами - или же сведен к одной точке. Примером последнему служит короткометражный фильм "Неотделимые" (Inseparable).

Очень интересно смотреть на процесс взросления актера и его героев - а ведь Рори Слиппери из "Немного за сорок" (Fourtysomething) и разочарованно-потустороннего Доктора Стрэнджа разделяет временной отрезок в десять с небольшим лет. Этот небольшой сериал пережил, к сожалению, только один сезон, зато в каком составе: помимо Камбербэтча, начинающего актера, в нем снялись Хью Лори и Питер Капальди.

Сериал показывает нам веселого юношу, с еще не вполне четкими чертами, с совсем еще детской, задорной смешинкой в глазах, несмотря на свои не кинематографические, но реальные двадцать семь. А под конец повествования в нем начинает проглядывать что-то более сосредоточенное и серьезное, но пока не сильно уловимое.

Следующий рывок - съемки в "Хокинге", режиссерской работе Филипа Мартина для BBC, о юных годах прославленного физика. В этой картине мы также наблюдаем за трансформацией, куда более драматичной, чем все предыдущие и последующие. Схватка между телом и душой, являющаяся априори неравным боем для большинства простых смертных, показана настолько душераздирающе при абсолютном минимуме вспомогательных кинематографических средств, что у зрителя порой возникает ощущение жгучей неловкости, будто он подсматривает за страданиями талантливого юноши исподтишка.

Беспечная открытая улыбка, обращенная к звездам в начале, беспомощное трепетание век и близорукий взгляд перед томографией, оцепенение от созерцания страданий других, отчаяние от предательства со стороны собственного тела и в итоге - устремленность к вечности, к научным открытиям и человеческому счастью; эти взлеты и падения имеют такую внешнюю и внутреннюю амплитуду, что голова начинает кружиться даже по эту сторону экрана.

Через шесть лет после этого выйдет крайне тягостная, противоречивая с точки зрения своего смыслового и этического посыла "Третья звезда" (Third star). Однако и в этом путешествии на край земли к концу жизни героя ретроспективно забывается финал, оставляя в памяти крик обнаженного человеческого страха: Джеймс знает, что не доживет до тридцати, и ему больно, страшно, мучительно от этого. Ему нужно больше времени. Он не знает, что бы он сделал стоящего в этой жизни, но не хотел бы прожить ее так тривиально, как это делают его товарищи. Это страстное желание жить, любовь к бытию, перекрывающая боль от его несправедливости, настолько сильно врезается в память, что последующее воспринимается не иначе как мужественный акт прощания, завораживающий процесс осознания человеком конечности своего бытия.

А между и после - эдвардианские персонажи: от избалованных, крайне неприятных маменькиных сынков до людей чести и высоких моральных принципов. При всем уважении к блестящей плеяде актеров, раскрывшей свои таланты в экранизациях произведений английской литературы, относящихся к несколько стеснительному чопорному романтизму, быстро обезопасившему себя приходом монументальной и продолжительной викторианской эры, задача сыграть представителя следующей эпохи куда сложнее.

Недолгий эдвардианский период, перевернувший, будто шаловливое дитя, вверх дном весь сложившийся жизненный уклад, разом сделал многое из ранее незыблемого ненужным, а то и просто смешным. И эта атмосфера тотального доминирования внешнего над внутренним обнажила тылы высшего света перед мощнейшим ударом - раскатами Первой мировой. "Конец парада" (Parade’s end), сценарий которого был написан по мотивам рассказов Форда Мэдокса Форда самим Томом Стоппардом, рисует многоуровневую трагедию целого поколения. Большинству его представителей суждено впоследствии остаться в литературной памяти как потерянное поколение, и жизненный путь Кристофера Титженса тому яркое свидетельство.

Далее последуют фильмы, в которых Камбербэтчу нужно будет играть Винсента Ван Гога, Алана Тьюринга, Джулиана Ассанжа… живых людей, чьи характеры до сих пор представляют череду загадок не только для режиссеров, но и для скрупулезных биографов. И все же его Ван Гог получился не менее потерянным для мира и для себя, чем в собственных письмах, Алан Тьюринг оказался настолько же творцом, насколько и пленником собственной одаренности, навеки замуровавшей его душу в страшнейшей из темниц, а Джулиан Ассанж предстал (вне зависимости от степени его демонизации) человеком в футляре, без остатка посвятившим себя выбранному делу и слившимся с ним до неразличимости.

Одно из самых увлекательных наблюдений за актерским ростом Бенедикта Камбербэтча - игра в сериале "Шерлок", растянувшемся (пока что) на долгих шесть лет. Зрители успели увидеть совсем молодого, заносчивого детектива, как бабочка, порхающего вокруг Джона Ватсона в попытках удивить и очаровать военврача, заставить того принять предложение о соседстве на Бейкер-стрит.

Во втором сезоне Шерлок подходит к своей точке бифуркации - посмертной записки на крыше госпиталя Св. Варфоломея. И это испытание он прошел, выжив морально, вернувшись другим человеком - одичавшим социально, но повзрослевшим духовно на жизнь. Таким, кто может проникновенно и искренне попрощаться с верным другом, зная, что идет на смерть. To the very best of times.

Попробовав себя в роли голливудского героя (грядущий "Доктор Стрэндж") и антигероя (Стартрек), вполне возможно, Камбербэтч придет к выводу Шерлока, который ему так к лицу: "Героев не существует, и если бы они существовали, я не был бы одним из них". Это очень созвучно тому, что недавно сформулировал Питер Капальди в отношении "Доктора Кто", играть которого Камбербэтч побоялся: он не должен быть воплощением красоты, силы и стиля, не такие люди спасают Вселенную, что уж там говорить о Британских островах.

Отличная дикция и подражательные способности актера открыли ему дверь в мир радиоспектаклей на BBC, а работа над озвучиванием дракона Смауга в "Хоббите" повлияла, в свою очередь, на речевой образ Ричарда III. Умение уморительно пародировать манеру говорить представителей различных социальных групп и выходцев из различных частей Соединенного Королевства превращают прослушивание аудиокниг в увлекательное лингвострановедческое путешествие.

Метаморфозы поджидали Камбербэтча и в театральных работах: "Франкенштейн" принес ему и Джонни Ли Миллеру премию Оливье, а Гамлет в его исполнении - не ледяной, заносчивый педант, но ранимый, бесконечно прекраснодушный человек, который может выдержать схватку с открытым забралом на поле боя, но физически и морально не в состоянии существовать в безвоздушном пространстве интриг, предательств и лжи. И этот внутренний эксперимент по установлению отношений с миром вокруг является ядром его собственного шекспировского повествования.

Камбербэтчу было даровано право сыграть еще одну знаковую роль - Ричарда III в двух шекспировских пьесах, объединенных кинопроектом "Пустая корона" (The hollow crown). Его Ричард, сначала юноша, на глазах которого совершается убийство отца, потом тень своего брата, постигающий правила придворных игр, и, наконец, монарх, презирающий других за то, что они не в силах ему сопротивляться, безумец, павший от деяний рук своих. Эта история взлета и падения при всей своей предсказуемости стала в его трактовке личным свидетельством, прорвавшись через отстраненность, свойственную историческим хроникам.

Остается надеяться, что актер, наделенный очевидным даром вдыхать жизнь в образы давно минувших лет, продолжит возрождать на экране и на сцене души из ушедших эпох, свидетельствующих о том, что мы за долгие века приобрели, а что - забыли и потеряли.