В Перми представили мировую премьеру оперы Cantos
Идея переложить Cantos Эзры Паунда в опере - так же парадоксальна, как и сама поэзия Паунда. Материя его стихов - миф, синтез всего опыта человечества - от Гомера до фашизма, от Одиссеи и кругов Данте до махинаций Ротшильдов и Морганов. Здесь конфуцианство и ад Первой мировой войны, китайские иероглифы и язык Сапфо, поэзия трубадуров и речи Муссолини. Паунда еще при жизни признали безумным. Биография его - катастрофична: модернист, непонятый поэт, интеллектуал, переводчик, сотрудничавший с политиками. Его страшный экзистенциальный провал состоял в том, что он поверил в дуче как в вождя нового Risorgimento. Пропаганда идей Муссолини стоила ему суда и заключения в "клетке для горилл”, где теряя сознание от физических страданий на обрывках туалетной бумаги он написал знаменитые "Пизанские песни”, получившие Боллингеновскую премию. Он должен был быть казнен на электрическом стуле по обвинению в измене США, но признанный невменяемым почти тринадцать лет провел в психлечебнице. Итогом его жизни был обет молчания и грандиозный цикл Cantos.
Алексей Сюмак рискнул воплотить в опере то, что составляет сокровенную суть паундовской судьбы и его творения. Партитуру Cantos он написал для сольной партии скрипки и сложнейшей, синтетической партии хора, звучащего хоралами и речитативами на "паундовском" языке - смешении поэзии, разговорных реплик на разных языках, гулов, шепетов, вздохов. Звуковой фон к слову - тихие раскаты литавр и будоражащие удары гонга. Скрипичные соло - арии внутреннего голоса самого Паунда, взвивающиеся каденциями, рассыпающиеся тихими стаккато, вибрирующие микронными трелями.
Этот звуковой мир - часть живой мистерии, которую должен переживать каждый, пришедший на этот спектакль. Так задумали постановщики, подступившие к синтетическим мирам Паунда, в которых невозможно вычленить конкретное время, место, событие, отражающееся в зеркалах других пространств. Именно поэтому реального времени в спектакле нет. И места тоже. Локация его необычна. Вход - в тишине, в гробовой темноте через обтянутый черной материей коридор на сцену, где в полумраке по обе стороны вытянуты зрительские ряды, а в центре - длинный стол, подобный помосту восточного театра, аллеи деревьев, с высохшими ветками, на которых висят живые красные яблоки Рая. Вид "Рая" - зрительный зал, с его золоченым декором и красными креслами, между рядами которых растут яблони. Звук оперы начинается не с инструментов, а с хаоса голосов на разных языках, с нарастающего людского гула, поднимающего из рядов зала, как призраков из могилы, людей в одеждах из льна. Эти призраки надвигаются на сцену, упираются в ее края, шепчут бледными губами английские слова. В тишине рождаются звуки скрипки (Ксения Гамарис), тихие, обрывающиеся паузами, исчезающие в молчании. "Дух музыки" - рождает само действо, которое ведет появившийся из темноты арьера сцены Теодор Курентзис. Он здесь актер, мистагог, гуру всех этих душ, оживающих, поднимающихся с пола, внимающих ему, проходящих свои внутренние пути на сцене.
Привычного действия в спектакле нет. Хор musicAeterna проживает все в звуке - иногда вообще без слов, превращая голос в скрип, в мычание, в шипение. И тут же - сложнейшие групповые речитативы и воздушное многолосие, звук, пярящий в высоте. Люди, двигающиеся под плавные, замедленные жесты Курентзиса по кругу, вперед, назад, собираются вместе, шествуют, испытывают страх, переживая в слове и музыке какой-то общий опыт, через который прошла человеческая душа - в том числе, и опыт страшного безумного века мировых войн и Холокоста. В финале они медленно, как призраки, отступают в арьер сцены, а зрителей Курентзис сам ведет к черному занавесу, отделявшему зрительный зал. Черная ткань поднимается, и под звуки паваны и ладан открывается взору утраченный Рай, куда публика молча спускается по ступеням. Паунд считал, что условием Рая является Разум - священное понятие древних греков. С этим спектакль "Cantos”, погружающий в глубины памяти, находится в полном согласии.