В кипении событий 1917 года Александр Керенский с невероятной быстротой поднялся на вершину славы и так же быстро был забыт. Много десятилетий о нем помнили единственное - что он бежал из Петрограда в женском платье. Это оказалось выдумкой, но так же выдумана и надумана была вся карьера этого "Хлестакова от политики".
Внук священника
Зыбкость, обманность фигуры Александра Федоровича проявлялась даже в фамилии, ударение в которой ставили и ставят как попало. Сам он настаивал на первом слоге, поскольку фамилия происходила от городка (ныне села) Керенск в Пензенской губернии - там служил священником его дед Михаил.
Сын последнего Федор изменил семейной профессии, став учителем словесности и дослужившись до директора гимназии в Симбирске. Он женился на дочке майора-немца Надежде Адлер: позже недоброжелатели Керенского упорно объявляли ее еврейкой. Возникла и другая легенда: будущий премьер был сыном Геси Гельфман, одной из убийц Александра II, якобы усыновленным Керенскими (настоящий ребенок Геси умер в тюрьме вместе с матерью).
На самом деле Александр был вполне законным сыном Федора Михайловича Керенского. Хорошенький кудрявый Саша был любимцем большой семьи (три старших сестры и младший брат Федор), несмотря на капризы и шалости. Его отца уважали в городе, он дружил со своим коллегой Ильей Ульяновым, поставив тем не менее единственную в аттестате "четверку" его сыну - гимназисту Владимиру.
Тот был на 11 лет старше Саши и однажды читал ему, больному, "Хижину дяди Тома".
Потом их пути надолго разошлись - в 1889 году Федора Керенского перевели в Ташкент, где его старший сын пошел в школу. Сохранился рассказ об истерике, устроенной им при известии о смерти Александра III - будущий председатель Временного правительства рыдал и бился головой об парту. Но скорее всего, это тоже легенда, хотя Саша действительно рос нервным и впечатлительным. Он блистал в школьных спектаклях (особенно в роли Хлестакова) и мечтал стать актером. Свои письма подписывал - "будущий актер императорских театров". Однако по настоянию отца поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета.
Любимец публики
Из сонного Ташкента юноша попал в бурлящую новостями и слухами столицу империи. Получение диплома совпало с началом первой русской революции. Став помощником присяжного поверенного Н.А. Оппеля, молодой адвокат защищал обвиняемых в политических преступлениях. И если Владимир Ульянов в роли адвоката провел всего одно - неудачное - дело, то Керенский часто добивался успеха - его актерские способности помогали оправдать даже явных террористов.
Что касается политических взглядов, Керенский не только сочувствовал эсерам, но и писал в их газеты статьи с призывами к восстанию. На спаде революции это привело его в тюрьму "Кресты", где он провел полгода, после чего был выслан к отцу в Ташкент вместе с семьей: к тому времени Александр женился на дочери полковника Ольге Барановской и уже был отцом двух сыновей Олега и Глеба. Летом 1906 года, после амнистии, 25-летний адвокат вернулся в Петербург и снова ринулся защищать противников власти. Его речи в суде сопровождались аплодисментами, восторженные дамы кидались ему на шею. Он был хорош собой: высокий, темноволосый, с выразительными серыми глазами. Охладев к жене, завел роман с ее юной кузиной Еленой, родившей ему дочь...
Известность Керенского росла, он выигрывал одно дело за другим. В 1912 году его голос громче всех звучал в общественной комиссии по расследованию Ленского расстрела, обвинившей во всем (конечно же) царскую власть. После этого начинающий политик был избран депутатом IV Государственной Думы - не от "родных" эсеров, которые бойкотировали выборы, а от малозаметной партии трудовиков. Благодаря газетам имя Керенского стало известно всей стране. Наравне с кадетом Милюковым он прославился как лучший оратор оппозиции, но если первый брал публику ученой убедительностью, то Александр Федорович - театральным пафосом.
Кадет Владимир Набоков (отец писателя), писал о нем с неприязнью: "Бритое актерское лицо, постоянно прищуренные глаза, неприятная улыбка".
Чтобы нарастить политический вес, Керенский вступил в масонскую организацию "Великий Восток народов России", а потом и возглавил ее. Правда, его бурную активность прервала болезнь - после удаления почки он почти год лечился. Но вернувшись в столицу в конце 1916 года, истосковавшийся по политическим баталиям, Керенский с ходу обрушился на "распутинскую клику" и фактически потребовал отстранить царскую семью от власти.
Императрица Александра Федоровна возмущалась - "Керенского нужно повесить!" - но Дума не выдала его на расправу.
Пророк
26 февраля, когда на улицах Петрограда началась стрельба, Александр Федорович заперся дома, решив, что революция провалилась. Наутро соратник по масонской ложе Николай Некрасов разбудил его ошеломляющей новостью: восстал Волынский полк!
Апатия Керенского тут же сменилась лихорадочной активностью. Он бросился в Таврический дворец (благо жил совсем рядом) и одним из первых вошел в состав новой власти - Временного комитета Думы. Метался по столице, выступал перед солдатами, помешал им устроить самосуд над арестованными царскими министрами. Пафосно обращался к толпе восставших: "Поклянемся, что Россия будет свободна!" - и толпа в один голос отвечала: "Клянемся!"
- Я испытал чувство пьянящего восторга, - вспоминал он позже. Этот кураж впечатлял. "Он говорил решительно, властно, как бы не растерявшись... - писал монархист Василий Шульгин. - Слова и жесты были резки, отчеканены, глаза горели... Казалось, что это говорил "власть имеющий"... Он рос... Рос на качавшемся революционном болоте, по которому он привык бегать и прыгать, в то время как мы не умели даже ходить".
Керенский, которого многие не принимали всерьез, сразу обошел претендовавшего на власть председателя Думы Родзянко. И, сумев примирить враждующих лидеров Временного комитета и Петроградского Совета депутатов, создал Временное правительство, в котором занял пост министра юстиции. Многим запомнилась речь Керенского 2 марта, где он клялся немедленно умереть за революцию и в порыве чувств разодрал на себе рубашку...
В новом правительстве у Александра Федоровича открылось второе дыхание: он непримиримо и неуклонно выдавливает из власти давнего соперника Милюкова. Ежедневно выступает на митингах, принимает ходоков с мест, общается с послами Антанты, выходя далеко за рамки своих полномочий. В эти дни несостоявшийся актер придумал себе новый облик: полувоенный френч, фуражка-кепи, короткая стрижка. Выступая, переходил от крика к драматическому шепоту, вскакивал на стулья и столы, а порой падал в обморок. Никогда не готовил речи, признаваясь: "Когда я выступаю, я не знаю, что я скажу. А когда я кончил, я не помню, что я сказал".
Неудивительно, что в поездках по стране его встречали, как пророка: носили на руках, осыпали цветами, давились, чтобы пожать ему руку или просто дотронуться до одежды. Его называли "первой любовью революции", "гением русской свободы". Это бурное обожание выматывало его - Зинаида Гиппиус, видевшая Керенского в эти моменты, сравнила его с грустным клоуном Пьеро.
Главноуговаривающий
Менее сентиментальный критик Петр Пильский подобрал другое сравнение - "герой с картонным мечом". За грозными речами министра и правда ничего не стояло: страна стремительно летела в анархию. Солдаты перестали подчиняться офицерам, Керенский, с апреля военный министр, пытался навести в армии хоть какой-то порядок. Но не силой, а все теми же речами, за что был прозван "главноуговаривающим". Кое-как подготовленное его усилиями июньское наступление бесславно провалилось. А тут еще большевики все активнее - июльский мятеж - рвались к власти, надо было воевать и на этом фронте. Александр Керенский, уже премьер-министр, получает чрезвычайные полномочия - но вновь проявляет решительность только на словах. Его отказ "додавить" большевиков - "мы социалисты, а не держиморды" - вызвал разочарование коллег.
- Все же Керенский не волевой тип, а лишь упрямый истерик, - без обиняков высказался кадет Андрей Шингарев.
В этот переломный и для Керенского, и для страны момент и развернулась странная эпопея, получившая название "корниловского мятежа". Главнокомандующий Лавр Корнилов при посредничестве князя Львова предложил премьеру ввести в Петроград войска, а потом навести жесткий порядок в армии и во всей стране. Керенский до последнего колебался: он подозревал, что Корнилов в итоге сам захватит власть, а его с прочими "временными" выгонит вон. В итоге 27 августа 1917 года, когда корниловские части уже двигались к столице, Александр Федорович выступил на заседании правительства, объявив главкома в мятеже. Агитаторы, посланные большевиками, убедили солдат повернуть обратно, Корнилов был арестован, его полномочия перешли к Керенскому.
А через два месяца пришла расплата.
24 октября непрерывно заседавшие в Зимнем дворце министры узнали, что большевики захватили важнейшие объекты столицы. Рано утром Керенский покинул дворец на автомобиле американского посольства, переодевшись в матросскую блузу - а не в платье сестры милосердия, как много десятилетий ерничали потом советские учебники. Он отправился в Псков к генералу Краснову, которого с трудом уговорил послать в Петроград казачьи части. Но ... повторилась история с Корниловым: в Гатчине казаков встретили агитаторы, убедившие их сдаться...
Его жену Ольгу Львовну вместе с сыновьями сошлют на Север, только в 1920 году им удастся эмигрировать в Англию. Его брата Федора расстреляют в Ташкенте. До сестры Елены очередь дойдет в 1938-м - она получила высшую меру как "член семьи врага народа".
Но на дворе пока еще осень 1917 года, Александр Федорович, объявленный большевиками вне закона, бежит на Дон к атаману Каледину.
И тот велит ему поскорее убираться прочь, чтобы не быть повешенным.
Изгой
Никем не узнанный в общем хаосе, бывший премьер вернулся в Петроград с нелепым проектом - выступить на открывшемся Учредительном собрании и убедить большевиков передать ему власть. Но собрание немедленно разогнали, "самопожертвование" не состоялось. Пару месяцев Александр Федорович скрывался в Петрограде и Москве, после чего товарищи по партии решили отправить его за границу - актерские способности экс-премьера должны были убедить Антанту поддержать созданные в Поволжье и Сибири эсеровские правительства. В июне 1918 года Керенский, снова переодевшись - на этот раз в мундир сербского офицера, - выехал в Мурманск и на английском пароходе навсегда покинул Россию.
В Лондоне его принял британский премьер Ллойд-Джордж. В Париже, куда он отправился следом, - президент Пуанкаре. Александр Федорович и здесь произносил зажигательные речи: "Русская революция гибнет! Неужели вы не согласитесь ей помочь?" Но западные лидеры реагировали уклончиво: их больше интересовали завершение войны с немцами и послевоенная дележка мира.
Обосновавшись в Париже, Керенский редактировал газету "Дни", без устали проклиная в ней большевиков. Первое время посещал эмигрантские собрания, но скоро перестал: чуть ли не каждый раз какой-нибудь белый офицер бросался бить "предателя отечества". Впрочем, у изгоя оставались фанаты и особенно фанатки. Одно время он жил с женой своего друга-дипломата Марией Гавронской, позже познакомился с Нелл Триттон, журналисткой из далекой Австралии. Начитавшись романов Достоевского, она мечтала о русском муже и сразу влюбилась в Керенского - не помешала даже 28-летняя разница в возрасте.
Всех переживший
В 1940 году Францию заняли нацисты, к которым Керенский относился резко враждебно. Ему удалось бежать в США, где он выступал с лекциями и писал мемуары. Семейное счастье продолжалось всего несколько лет - в победном 1945-м у жены Александра Федоровича обнаружили рак. Он отвез ее в Австралию и оставался рядом до самой смерти. Потом вернулся к привычной уже американской жизни - читал, писал, преподавал, пока позволяло здоровье.
Жил в Нью-Йорке, в большой квартире, подаренной поклонницей, миллионершей Эллен Симпсон. Помирился, хоть и не без труда, с первой женой, его навещали сыновья - Олег стал известным в Англии архитектором, Глеб инженером. Смирился с Советской властью и даже искал возможности посетить СССР. За это Москва потребовала от него открыто признать свои ошибки и историческую правоту Октябрьской революции. Керенский отказался - зато дал большое интервью советскому журналисту Генриху Боровику, где сказал о неизбежности прихода большевиков к власти.
Когда отрывки интервью были напечатаны в "Литературной газете", многие были шокированы: ушли в небытие Ленин, Сталин, Хрущев, а проклинаемый ими Керенский, оказалось, жив и здоров!
Последние годы Александра Федоровича были согреты заботой русской эмигрантки Елены Пауэрс-Ивановой, работавшей в Колумбийском университете: она называла себя "секретаршей на все руки". С ее помощью он снова начал выступать и работать, но в начале 1970 года у последнего лидера революции диагностировали рак крови.
В тот же год, 11 июня, Александр Федорович Керенский умер. Местная русская церковь отказалась отпевать виновника революции; сын Олег перевез его тело в Лондон и похоронил на кладбище Патни без всяких обрядов.