В Перми завершился двухнедельный Дягилевский фестиваль
Три звезды - Наталья Осипова, Диана Вишнева и сам Теодор Курентзис придали этому жесту предсказуемую сенсационность, которая однозначно вывела главную балетную премьеру на фестивале за грань регионального события.
Любопытный поиск новых проектных комбинаций и выведение невиданных лабораторных гомункулусов музыкального формата предъявляют Дягилевский фестиваль форвардом, неутомимо бомбящим концертно-театральные режимы и традиции. Сказав благоразумию решительное "нет", в этом году фестиваль запустил представления и концерты суточным колесом.
Публика сталкерски передвигалась между оперным театром, филармонией "Триумф", Дягилевской гимназией, чтобы под утро, например, оказаться в Пермской художественной галерее. Рассветные концерты на ее верхнем этаже отменили границу между реальностью и мистикой, внушаемой то ли пермскими деревянными богами, то ли самими исполнителями. Курентзис молитвенно кудесничал с авторами ХХ века и хором MusicAeterna; Батагов импровизировал на рояле и тибетских чашах, ансамбль Ольги Власовой interActive пел Three voices американского минималиста Мортона Фелдмана. После таких концертов казалось, что солнечные восходы над Камой тоже подчинены фестивальному расписанию.
Пермский дягилевский универсум дразнит и тревожит, в первую очередь, потребителей досугового искусства. Предлагая вместо оперных и балетных хитов разнокалиберные театрально-звуковые истории, он коварно подманивает простодушных сверхтехнологичными аттракционами, вроде аквариумного музицирования датских дайверов из группы AquaSonic, чтобы затем обезоружить чем-то совершенно необычным и даже эмоционально опасным, в роде произведения Антона Батагова "Где нас нет". Полуторачасовой фортепианный текст структурирован чтением писем Игуменьи Серафимы из Ново-Дивеевского монастыря под Нью-Йорком. Письма были адресованы подруге и сыну, с которыми женщину с мирским именем Наталия Янсон разлучила война и советская власть. Свидетельство чудовищной правды о русском ХХ веке, утверждавшим жизнь и вот в таких формах, немыслимой, бесконечной разлученности близких людей. Минималистская каллиграфия музыки легла ровным летописным фоном, на котором внятно проступили русские миноры Мусоргского и Рахманинова.
Камерной трагедии с репортажным оттенком стильно отозвалась хоровая опера Алексея Сюмака Cantos: в час ночи зрители группировались на оперной сцене, музыкальные красоты - в пении хора MusicAeterna, а трагическая биография Эзры Паунда - в бессловесной поэзии дирижирующего Теодора Курентзиса.
Этот спектакль Семена Александровского стал одним из главных фестивальных впечатлений, которые вдруг неожиданно продолжил нежнейший концерт-фантазия "Это (не) сон". Под фортепианную музыку Эрика Сати и Джона Кейджа в исполнении Алексея Любимова французская акробатка, певица и художница Луиз Морати показывала трогательный сюжет из простых "чудес" в технике диорамы, силуэтного цирка и прочего докинематографического рукоделья. Благодаря такому искусству тянущаяся к дивайсам и гаджетам повседневность сделалась неактуальной, пока проект берлинской группы Rimini Protocol не надел на нее наушники, отправляя в третью после Петербурга и Москвы российскую экcпедицию - RemoteРerm.
Голосу электронного Вергилия из наушников особенно верилось в околотеатральном сквере: "С этого места начинаются изменения". В шатре Дягилевского клуба лучшие столичные умы читали лекции об устройстве мозга, направлениях европейской и американской оперы, свадебных ритуалах и современных композиторских рейтингах; на газоне дислоцировались картонные Дягилевы и буквы фестивального слогана "Удиви меня"; случайно встречаемые музыканты оркестра MusicAeterna рассказывали про новую курентзисову затею - театра, где оперным и балетным солистам наравне с дирижерами и оркестрантами дано испробовать себя в драматическом качестве. Сам инициатор "Театра MusicAeterna" на дебютном эскизе по мотивам поэмы Блока "Роза и крест" в Центре современной культуры отсутствовал. С ролью Священника эффектно справился другой местный дирижер - Андрей Данилов.
В ожидаемо важной премьере оперы "Свадьба", которую сочинила Ана Соколович - канадская эмигрантка из Сербии - и не самым пластически внятным образом поставил худрук театра "Дерево" Антон Адасинский, не менее сенсационно, чем на прошлогодней "Травиате" выступила Надежда Павлова. В составе шести солисток, поющих a capella навеянные фольклором и горестной архаикой песни свадебного обряда, ей досталась актерски и вокально сложная роль матери невесты, плакальщицы, задиры и фурии.
В очередь с Теодором Курентзисом "Свадьбой" дирижировала Ольга Власова, которая днем позже в сложного кроя программе Московского ансамбля современной музыки исполнила премьеру Алексея Сюмака "Чужая". Московской умнице-красавице Власовой удалось воплотить эстетику главной звезды авангардистской эстрады ХХ века - легендарной Кэти Берберян, при том, что задача исполнительницы была сложной: в скороговоркой охватываемом диапазоне трех октав требовалось разыграть прокофьевскую "болтунью Лиду, мол…" в стопроцентно комическом ключе недавно повзрослевшей школьницы.
Пару лет назад на премьере современной оперы "Носферату" Теодор Курентзис предупредил, что "будет работать с людьми, которые, хлопая дверями, сегодня покидают зал". Теперь можно потирать руки - разновозрастная аудитория Дягилевского фестиваля необозрима. Десанты зрителей от Вильнюса и Казани до Тюмени и Новосибирска штурмуют площадки не без риска опоздать на свой рейс в аэропорту. Даже проекты, которые могут казаться малообязательными или локально-лабораторными, собранные вместе, сносят барьер между просвещенной театральной Европой и региональным консервативным комплексом.
Миссионерский профиль дягилевского фестиваля воспитывает у городской и заезжей публики высоковольтную эмоцию, которая созвучна настроениям Страстной недели: атмосфера буквально заряжена предчувствием чуда.
Оно случилось в первый же фестивальный день. Скрипичный концерт Альбана Берга "Памяти ангела" (солировал Айлен Притчин), адресованный памяти Олега Левенкова, многолетнего директора фестиваля, озвучил все самое деликатное, хрупкое и святое, на что оказался способен ХХ век. А музыкой Первой симфонии Малера оркестр MusicAeterna словно вдохнул в слушателей чувство, только что испытанное самим музыкантами у венецианских могил Стравинского и Дягилева на кладбище Сан-Микеле. Там пермяки за два дня до фестиваля играли Adagietto из Пятой симфонии.
Визионерское взаимодействие с вечностью под руководством Курентзиса на фестивале имени Дягилева обернулось торжеством музыки всех уровней и направлений - от азербайджанского мугамиста Алима Гасымова и старинщиков итальянской группы Micrologus до заново открытых шедевров модерна, авангарда и поставангарда. Пермские апостолы музыки идут путем, неповторимость которого сама по себе становится информационным поводом к разговору о "пермском чуде". И даже вредному музыкальному критику тут хочется переквалифицироваться в евангелиста, чтобы сочинять не рецензии, а поэтичные апокрифы про пермскую арфу, которая плывет к Дягилеву по венецианской лагуне или про черный рояль, вознесшийся к пермским богам, где наравне с обычными людьми его слушали пермские Николаи-угодники, деревянные боги и беззвучно вострубающие ангелы.