Диктор Кирилл Шириня рассказал, как листовки спасли ему жизнь на войне
Всю войну Кирилл Кириллович работал на МГУ. МГУ - это не университет, а оружие - мощная говорящая установка.
Обычный грузовой автомобиль, оснащенный громкоговорителями, и диктор Шириня на отличном немецком (учительница была немкой) громко и внятно объясняет фашисту простые истины.
- Мы в основном сообщали официальную сводку Информбюро. И говорили, что они ведут несправедливую войну. Что Гитлер приведет Германию к катастрофе. Старались говорить естественно, но твердо: "Hitler fhrt Sie in die Katastrophe. Пока вы идете вперед, но скоро найдете здесь могилу". Эффект был. Немецкие солдаты к нам перебегали.
Но МГУ была очень несовершенна. Большую часть времени уходило на центровку рупоров.
- Катушка не должна прилипать к магнитам, прилипла - сразу хрип, и толку нет, - посвящает он в секреты окопной пропаганды.
Центровку приходилось делать после каждой передачи. Но уже в 42-м Кирилла Кирилловича перебросили на технически более удобную и более рискованную окопную "звуковку". Диктор на войне не такое уж безобидное дело. Вылезаешь из окопов и тащишь рупор на нейтральную полосу, прикрывая голову катушкой: пуля может снять тебя в любой момент.
- Я сделал, наверное, полсотни вылазок. Это не так много, - скромничает наш герой.
И достает из семейного альбома черно-белый снимок: у дороги лежит убитая лошадь, рядом двуколка. Это первый день войны - день отступления.
- Самый трудный момент моей военной биографии, - комментирует ветеран. - В своих окопных вылазках я не раз попадал в ситуацию, когда казалось "все, конец", но отступление было самым страшным.
Он цитирует Твардовского ("Шел наш брат, худой, голодный/ потерявший связь и часть") и старается не плакать.
Из окопов Кирилла Шириню отправили прямо в небо. В одной из дивизий 15-й воздушной армии на Северо-Западном фронте была сформирована спецавиаэскадрилья специально для вещания на передовую и ближайшие тылы противника. Она существовала с марта 43-го по май 45-го и была единственной в своем роде.
- Я летал на самолете, который трудно назвать самолетом, это был У2, "кукурузник". Учебная авиация, но война заставила мобилизовать и ее, и она стала ночной ближнебомбардировочной. И сыграла свою роль. Потому что могла бить ночью по передовой и ближайшим тылам. Ночь спасала от потерь. Я хоть и был диктором, но прошел месячную штурманскую подготовку, чтобы уметь ориентироваться и рассчитывать курс. На случай, если ранен летчик в первой кабине.
В дикторской кабине размещалась звуковая установка, в нижней части кабины - огромный рупор. Самолет ночью вылетал во вражескую зону, выключал мотор и с высоты 1700 метров планировал до 600 метров. За это время диктор успевал прочитать пятиминутный текст на немецком. Потом летел на другой участок.
Это было нешуточное оружие. Военный диктор вспоминает, как в первые дни отступления они шли через бомбившийся пограничный город Зарасай. Горело все, кроме костела. Ночью дороги забрасывали бомбами замедленного действия.
- Но самое страшное, когда самолеты, выкрашенные в черный цвет с белой свастикой, бросали пустые пробитые бочки, издающие ужасный звук.
Это была психическая атака, и она казалась страшнее физической. И вылетая ночью на "кукурузниках", с единственным оружием - собственным голосом, усиленным рупором, - военный диктор Шириня понимал, что психическая контратака штука важная. Как и листовки, которые разбрасывали наши "кукурузники". Пропаганда отчаянно работала на победу. В ход шло все - карикатуры на Гитлера, портреты плачущих детей на фоне убитых на безжалостной войне отцов, изображения погибших сослуживцев ("Товарищи, где бы вы ни находились - в окопе, в землянке, на посту, за вами неотступно будем следовать мы, тени Сталинграда!"). На многих был напечатан пропуск в плен: "Немецкие солдаты! Всем, кто сдается в плен Красной Армии, обеспечена жизнь, хорошее обращение и возвращение на родину после войны".
- Как-то нам прислали огромную партию листовок. Когда разбрасывал, заметил, что пачка у моих ног разорвана. Вернулись, техник осмотрел самолет и присвистнул: две дырки от зенитных пушек. Так пачки листовок в 30 см спасли мне жизнь. Надо мной долго шутили: придется тебе на кухне хорошую сковородку просить, когда листовок не будет.
На этом "небесном тихоходе" Кирилл Шириня произвел 153 успешных боевых вылета и 987 радиопередач.
Ему все время хотелось в атаку на передовую, но радиопередачи были не менее важной атакой. Как сегодня убеждает нас опыт, выигрыш в пропагандистской войне - сильный союзник победы. И не надо ждать, когда кто-то откроет второй фронт. Можно открыть его самому.
До войны он не успел влюбиться. Но письма девушкам с войны писал.
- Комитет комсомола, где я заканчивал 10-й класс, поручил двум одноклассницам писать мне письма. И отвечал им в оптимистическом духе и довольно часто. Но отношения у нас были чисто товарищеские.
Влюбился Кирилл Шириня после войны, когда работал в Германии. Его любовь звали Ириной Сергеевной. Она была переводчиком, ее мобилизовали в 45-м году.
Как-то они с друзьями отправились в путешествие к Мюгельзее на прогулочном пароходике. Там познакомились с советскими девушками-военнослужащими. Играли в волейбол, купались, загорали. Потом начали встречаться, ходить в театр, дружной компанией встретили Новый год.
- Помню, как шли по пустынной берлинской улице и пели советские песни.
А однажды во время одной из небольших размолвок он с ужасом почувствовал, что разрыв будет великим несчастьем. И что им всегда надо быть вместе. Летом 47-го влюбленные сыграли свадьбу. Она была не роскошной, но веселой и доброй. Весной 48-го родилась дочь Марина. Работы было много, и чтобы помочь молодым семьям, комендатура подбирала нянь-немок.
- Удалось хоть раз поговорить с местными немцами?
- Конечно. И говорили обо всем. Думаете нас кто-то контролировал? У нас была няня Марта Бёльдт. При первом знакомстве я попросил ее рассказать, как они жили при Гитлере. Из того, что она рассказала, понял, что 12 лет они старались быть подальше от политики. Им очень сильно досталось в 33-34-х: ее муж голосовал за социал-демократов. Поэтому при Гитлере жили замкнуто и старались быть незаметными. Говорила, что новый порядок им не нравился, но они были бессильны что-либо изменить и молчали. "А вам не казалось в 42-м году, что нацисты были уже близки к господству над миром?" - спросил я Марту. "Да, был большой шум. Но разве можно думать, что один народ станет господствовать над миром? Ведь другие люди с этим не согласятся". Этот ответ убедил меня, что фрау Марта будет хорошей няней. Так и получилось.
Так, в некогда воинственной стране-агрессоре сбылись почти все мирные мечты Кирилла Кирилловича. Работая в Германии, он поступил в МГУ, куда хотел поступить до войны, на истфак.
- Как-то, когда я только начал работать преподавателем в Академии общественных наук после окончания аспирантуры, меня отправили в Институт ядерных исследований в Дубне читать академикам лекции по истории общественных движений. Я никогда так долго не готовился, как к этой лекции. Нужно было показать академикам, что общественные науки, возможно, сложнее физики. После лекции больше всех задавал вопросы великий Бруно Понтекорво, работавший над водородной бомбой. И подытожил: "Я не очень-то интересовался общественными науками, но всегда чувствовал, что они не менее важны, чем то, что делаем мы".
В современных общественных отношениях Кирилла Кирилловича больше всего волнует манипулирование общественным мнением. То, что сейчас происходит в международных отношениях, кажется ему прямым следом того, что взорвалось в 1941-м, когда целые народы поверили в совершенно дикие вещи, также навязанными системой манипулирования.