"Безумие Георга III": остроумие Алана Беннетта и шарм Марка Гейтисса
Стараниями проекта Theatre HD совсем недавно была показана постановка совсем свежей пьесы Беннетта "Аллилуйя!". И вот, не прошло и двух недель, как отечественные зрители смогли насладиться еще одним его произведением, совершенно иным по тональности, тематике, и эпохе. Однако ряд общих признаков все-таки прослеживается: Алан Беннетт предстает во всей красе как обладатель блестящего чувства юмора, тонкий знаток английского языка, настолько мастерски владеющий словом, что реплики различных персонажей по мере знакомства с текстом перестают нуждаться в обязательном указании их имени. И в своей исторической пьесе под названием "Безумие Георга III" (The Madness of George III) драматург дает волю всем своим способностям.
Пьеса была впервые поставлена на сцене Национального театра в ноябре 1991 года усилиями режиссера Николаса Хайтнера. В том спектакле роль повредившегося умом монарха сыграл Найджел Хоторн, его женой стала Хелен Миррен, образ запоминающегося доктора Уиллиса воплотил чрезвычайно талантливый Иэн Холм, ну а зрители, обладающие цепкой памятью, возможно, смогут вспомнить об участии в постановке Руперта Эверетта и еще безвестного Руперта Грейвза. В 1994-м году постановка была адаптирована для кино (под названием "Безумие короля Георга"/ The Madness of King George), и в результате благодарные потомки имеют в своем распоряжении презанятный фильм, аж в трех номинациях претендовавший на "Оскар". В 2012 году пьеса вернулась на театральные подмостки, в лондонский театр "Аполло", и роль монарха досталась Дэвиду Хейгу. Спустя шесть лет, в истории пьесы наступает новая глава: Адам Пенфорд ставит в Ноттингеме спектакль с Марком Гейтиссом и Эдрианом Скарборо.
За последние годы Марк Гейтисс сумел снискать себе славу не только как сценарист и разработчик телепроектов, но и как актер. Многие впервые увидели его как своеобразное ироническое олицетворение "британского правительства", Майкрофта Холмса в сериале "Шерлок". Для других его первая масштабная роль в проекте, рассчитанном на широкую аудиторию, была откровением (ибо посмотревшие "Лигу джентльменов" вряд ли когда-либо смогут воспринимать Гейтисса в ином антураже). Хотя и до участия в одном из самых популярных сериалов BBC у Гейтисса было немало ролей, правда, куда более скромных.
Правда, после успеха "Шерлока" образы исторических личностей он стал на себя примерять куда чаще и успел побывать Стивеном Гардинером ("Волчий зал"), Георгом III ("Табу"), лордом Робертом Сесилом ("Порох") и даже псевдоисторическим Тихо Несторисом ("Игра престолов"). И совсем скоро, в январе, он вновь появится на экранах кинотеатров, на этот раз - в обличье лорда Мальборо в "Фаворитке" Йоргоса Лантимоса. Судя по всему, мы стали свидетелями многочисленных репетиций перед генеральным - театральным - сражением.
Георг III, обладавший в юности, по свидетельствам современников, живой и непосредственной натурой смущал как членов королевской семьи, так и приближенных, в результате чего было принято решение побыстрее научить молодца уму-разуму, выработать у него привычку мыслить системно посредством интенсивного обучения, которое обрушилось на его молодой ум со всей беспощадностью. Результаты "причинения добра" стали проявляться уже во взрослом возрасте - в виде нервных срывов, усталости, истощавшей его и без того ослабленный организм.
По ходу пьесы Георг III демонстрирует множество разнообразных симптомов, вызванных душевным недугом. В отдельные дни он относительно спокоен и вменяем, в другие - впадает в кататоническое возбуждение, а потом в ступор. Марк Гейтисс достаточно убедительно и артистично воплощает эти муки разума, но чем дальше, тем больше начинает проявляться некоторое навязчивое однообразие его игры, когда смена состояний различается только амплитудой движений, дрожаний, запрокидывания головы и топота ногами. Но Марк Гейтисс делает главное - расколдовывает своего героя. Перед нами - вздорный, истеричный, больной человек. И только во вторую очередь - тот, кому было от колыбели суждено находиться под пристальным вниманием сотен обращенных на него глаз. Что же касается вербальной стороны - тут Гейтисс на высоте, и помогает ему в этом, конечно, блестящий текст Беннетта, полный аллюзий, игры слов, полунамеков.
Особо поражают внутренние диалоги, которые король ведет сам с собой вслух в те моменты, когда речь к нему возвращается в полном объеме: с головокружительной скоростью он, подобно бездушному механизму, пытается расшифровать обращенное к нему, определяя части речи, вычленяя субъект и объект в предложении. С одной стороны, сам он субъект, действующее лицо, он право имеет - миловать и карать, но буквально через несколько секунд обезумевший монарх приходит в ужас от хода своих мыслей, так как второе значение слова "субъект" - "подданный".
Именно этого он страшится больше всего. Беннетт (и вслед за ним Пенфорд) разрушает представления о легкости и фривольности эпохи регентства. Для аристократии это время действительно было приятным - пышным цветом расцвела литература, философия в ее приземленном английском изводе, изящные искусства, сформировался культурный код, который с отдельными оговорками будет передаваться из поколения в поколение, став визитной карточкой островного государства, ранее бывшего не особо привлекательным для иноземцев. А при дворе действовали самые примитивные законы выживания сильнейших, когда все средства хороши. С наличием, естественно, строго регламентированной пищевой цепочки в случае проигрыша.
Георг III, всячески обесценивавший своих сыновей и, видимо, втайне завидовавший, что им не было суждено разделить с ним похожие мучительные воспоминания о бесконечной муштре, зубрежке и психологическом насилии, становится заложником своих действий. Сын не испытывает к родителю особого пиетета и мечтает провести через парламент закон, который позволил бы ему сосредоточить в своих руках правление государством при живом, но недееспособном отце. И, естественно, исключительно из благих побуждений открывает перед медиками все возможности по лечению монарха. Ретивые лекари соревнуются между собою в искусстве врачевания, превращая жизнь пациента в изощреннейшую пытку.
И, похоже, в его случае подействовал интересное допущение медицины, так и не ставшее аксиомой: similia similibus curantur. Подобное действительно иногда лечится подобным. Некоторые, не совсем зачерствевшие душой представители рода человеческого меняются к лучшему, когда горькое лекарство, щедро отмериваемое ими другим, приходится принимать им самим. Помимо страданий и унижений, выпавших на долю Георга III в поэтической версии Беннетта, занедужившего монарха как человека ученого приводит в чувство столкновение с бессмертным литературным шедевром, где герой также безумен, и это обстоятельство не отменяется его амбивалентностью. Подобно державинскому "Я царь - я раб - я червь - я бог!", правитель Британской империи мог бы сказать, что он - король Лир, исправленный щеголь и укрощенный строптивый.
4.5