Агнешка Холланд сняла фильм об изнанке сталинского мифа

Писать о любимых классиках всегда нелегко: пиетет душит любую попытку быть объективным. Агнешка Холланд, замечательный польский режиссер, тонкий знаток поэзии и музыки, автор великолепного "Полного затмения" о Рембо и Бодлере, номинированного на "Оскар" фильма о львовском Шиндлере "В темноте", пронзительного "Следа зверя"… Она если что-то снимает - то всерьез и надолго. Ее новую картину "Мистер Джонс" в конкурсе Берлинского фестиваля я ждал с понятным волнением.

Это реальная история о журналисте из Уэльса, который приехал в СССР 30-х годов в надежде взять интервью у Сталина, но сделал поразившее его открытие о страшном голоде, который унес в Украине миллионы жизней. Гарет Джонс был советником у британского премьера Ллойда Джорджа, затем перешел на позиции независимого журналиста, заинтересовался назревавшим фашизмом в Германии и взял интервью у Гитлера. СССР давно привлекал его внимание: в мире свирепствовал экономический кризис, а из Москвы шли ликующие репортажи об освобожденном труде, стремительной индустриализации, энтузиазме масс, бесплатной медицине и образовании. Очень многие западные интеллектуалы видели в "кремлевских мечтателях" контуры прекрасного будущего для всего человечества. И Джонс рванул в Москву, чтобы все увидеть своими глазами.

140-минутный фильм сразу берет романный размеренный ритм, который многим критикам покажется утомительно монотонным. Подробно даны британские встречи героя и его путь в Москву - мелькающие за окном заснеженные просторы. Блеклые краски, иногда картинка становится почти монохромной: белые снега, черный частокол… Тщательно отобрана городская натура с типично московской архитектурой, хотя снималось вдали от России. И вот встреча Джонса (играет Джеймс Нортон) с его маститым коллегой - главой московского бюро газеты "Нью-Йорк таймс" Уолтером Дюранти, получившим за свои репортажи об успехах советской власти Пулитцеровскую премию (в этой роли Питер Сарсгаард). Тот первым делом вводит новобранца в суть московской "сладкой жизни": мы попадаем на вечеринку с джазом, более похожую на берлинские ночные клубы 30-х - гости щеголяют нагишом, потребляют наркоту, и много доступных девушек. Это сразу настраивает морально устойчивого Джонса на волну постоянных сомнений: все в СССР не так, как представлялось. Здесь начинаются и наши, зрительские сомнения в зале: на экране что угодно, но не Москва, пусть даже с ее самыми разгульными нравами, икрой и водкой.

Сотрудница Дюранти Ада Брукс (Ванесса Кирби), увидевшая в нем родственную душу, делится с ним слухами о страшном голоде вдали от жирующей Москвы - в хлебородной Украине. И журналистский долг зовет Джонса на смертельную в тех условиях авантюру: он решается ехать в бедствующий край нелегально. Хотя у каждого московского подъезда дежурит топтун, красноармейцев на улице больше, чем штатских, все официальные лица от гостиничной администраторши до железнодорожной кассирши сражают бдительностью, все средства связи прослушиваются, а тревожная закадровая музыка сигнализирует о том, что герой в зоне опасности - пошла столь концентрированная "сверхзадача" фильма, что не почувствовать вкус вампуки может только берлинская, не искушенная в московских нравах публика. Впрочем, ведь и в наших СМИ все чаще проскальзывают мнения об СССР, не пригодном ни для какой жизни. Так и в этом фильме: Москва здесь собрана, как из кубиков, из самых расхожих, простейших штампов о сталинских ужасах: все вроде бы так и все же - не так.

Приставленный к иностранному гостю чекист в СВ откровенничает: как он хорошо питается, как его дети бесплатно смотрят кино. Но гость улучает момент и сбегает с комфортабельного скорого, прыгает в теплушку, набитую простым людом. Словно не понимая, куда попал, ест припасенный апельсин, но на выброшенные корки тут же набрасываются голодные детишки, и тогда иностранцу начинает открываться суровая правда.

Даже в пересказе этой сцены, по-моему, чувствуется странный для мастера схематизм - сценария, образной структуры. Словно пошла цепь иллюстраций к тезису. Иллюстраций страшных, с трупами на улицах, с детьми, которые делятся с незнакомцем отваренным мясом умершего брата Коли. С издевательским плакатом на стене: Сталин с пучком пшеничных колосьев, набухших зерном. Тем самым, что мешками вывозят из голодных краев в сытую Москву. Сцена с зерном особенно показательна: какой-то надсмотрщик принимает иностранца за своего и гонит грузить мешки. Мешок погружен, можно героя отпустить в дальнейший путь - тезис проиллюстрирован.

Удивительно получилось: все собранные фильмом факты неопровержимы, а в таком изложении выглядят не художественным произведением, а пропагандистским плакатом. Кто-то в Берлине обиженно напомнил, что голодала не только Украина, но и Поволжье, и практически вся глубинная Россия - не поддержу обиженного: у фильма нет задачи объять необъятное, он берет реально случившуюся поездку репортера в бедствующую державу с его реальным маршрутом, здесь нет ни натяжки, ни желания противопоставить две нации. Есть устрашающая история о рукотворном голоде, о государственном вранье и о потемкинских деревнях, которые столько лет морочили миру голову. Важное напоминание о том, чего нельзя забывать. Но - не в таком изложении.

Последние полчаса картины посвящены мытарствам Джонса после возвращения на родину с разоблачительным материалом в руках - статью никто не хочет печатать. Не хотят компрометировать советский эксперимент, не хотят ссориться со Сталиным, не хотят ставить под сомнения ликующие репортажи, награжденные аж Пулитцеровской премией. И только упрямство журналиста, пробившегося к самому Херсту, тогдашнему королю масс-медиа, позволило открыть миру страшную правду. То есть это еще и фильм о том, как конструируются волнующие человечество мифы, и как бывает трудно их разоблачить.

Реакция на фильм Холланд смешанная. Люди Запада, не ощущающие принужденности сюжетной схемы, его оценивают достаточно высоко. Люди из России, острее чувствующие фальшь во всем, что касается своей страны, огорчены - но не тем, что на ее репутацию опять покусились, а тем, что в таком сборе и общеизвестные, но как-то ученически воспроизведенные факты кажутся клюквой. Кино - тоже всегда миф, но чтобы создать миф убедительный, не противоречащий правде, вероятно, нужно слегка остыть от вороха будоражащих душу знаний и вспомнить, что фактограф и художник - разные профессии. Первый творит реестр, в руках второго - тот самый огонь, возжечь который не всегда получается, но только он переплавляет исторический факт в искусство.