Выдающемуся русскому критику Валентину Курбатову исполняется 80 лет

О Курбатове, как и о других литературных критиках, читатель мало наслышан. Ведь удел критика - рецензии и статьи, предисловия и послесловия, то есть сопроводительные тексты не вполне ясного назначения.

И в самом деле: зачем повести или сборнику рассказов предисловие, а роману - послесловие? Разве недостаточно наляпать на "спинке" книги несколько звонких отзывов от знаменитостей? Сейчас издатели часто так и делают, позабыв, что предисловие - это рекомендательное письмо. С ним порядочный издатель и является к порогу читателя: "Тук-тук, к вам можно?..."

Помните, как Пушкин предуведомляет "Повести Белкина" письмом "одного почтенного мужа", называя этот документ "драгоценным памятником благородного образа мнений и трогательного дружества"?

Так вот предисловия Курбатова - именно такие рекомендательные письма, памятники благородного образа мыслей, а часто и трогательного дружества.

В них - не разбор текста по косточкам, а ключ к пониманию написанного автором. Ключ теплый, согретый в ладони - из рук в руки.

Именно так Курбатов вводил в наш дом многие книги Виктора Астафьева, Евгения Носова, Булата Окуджавы, Юрия Нагибина, Валентина Распутина...

Помню, каким потрясением стали для меня в 1994 году три тома Валентина Распутина с предисловием Курбатова. Я купил их в книжном магазине, который ютился на Масловке.

Открыл в электричке предисловие и вдруг понял: книги Валентина Распутина - это не буквы на бумаге, а моя жизнь.

Сейчас торопливо открыл шкаф, нашел тот первый том Валентина Распутина. Бедная бумага пожелтела, а впечатление от напечатанных на ней слов - то же, обжигающее. И подчеркнуть карандашом хочется ту же строку, что подчеркнул тогда, 25 лет назад: "Книги Распутина - кардиограмма нашего задыхания..."

И вот теперь оглядываешься: а есть ли сейчас такие книги - с кардиограммой нашего задыхания? И если они где-то есть, то где тот, кто даст мне ключи к этим книгам?

И вот тут нам протягивает руку Валентин Курбатов - странный критик. Не книголюб, а писателелюб.

Книги любить легко. А попробуй полюбить писателя, который в жизни беспомощен как ребенок, и от того столь часто невыносим даже для близких!

Другая "странность" Курбатова-критика в том, что свое мнение он стремится оставить за кадром, а наше мнение пытается реконструировать. Ему важно угадать, понять, что же обо всем этом думаем мы (даже если думать нам лень).

Причем "мы" Курбатова - это не "мы" патриотов, консерваторов, православных и т.д. Для него "нет ни эллина, ни иудея, но все и во всем Христос..." Его "мы" - родом из уральского чусовского детства, из 1945 года, из тех дней, когда мама, путевая обходчица, стояла с флажком у своей будки, а он, шестилетний, до онемения махал ручонкой солдатам, возвращавшимся домой с войны.

Оттуда же, из советского дворового и школьного братства, еще одна "странность" Курбатова - его отвращение к всяческим расколам, разделениям и упрямое стремление примирять непримиримых.

В драке больше всех рискуют не те, кто дерется, а тот, кто пытается дерущихся растащить. Поэтому Курбатов всю жизнь в зоне риска. И смотрят на него из окопов косо. Человек, почитающий коллег собратьями и без конца увещевающий их, не может сегодня не считаться юродивым.

Стоит только вспомнить, сколько раз в 1990-е годы Курбатову приходилось быть переводчиком с русского на русский между Виктором Петровичем Астафьевым и Валентином Григорьевичем Распутиным. Он, любя того и другого, тяжело болел их расхождением и с нетерпением чаял, чтобы два великих сердца встретились, обнялись как прежде. Эта встреча уже снилась ему. И произойди она, он, верно, был бы счастлив больше, чем они...

Нет, не случайно, что именно Валентин Курбатов выстрадал самое емкое и точное определение русской словесности как ОБЩЕГО СЕРДЦА.

И пишет он всегда не о литературе, а об этом общем сердце. О книгах, из которых складывается сердце.

Еще в самом начале 1990-х Курбатов увидел причину трагического разлада русской жизни в том, что общее сердце перестало стучать в унисон с нашими личными сердцами.

А ведь тогда вся очевидность происходящего кричала: не велика потеря - русская (а тем более советская) литература! Куда как лучше жить налегке, без книжек, которые все равно не подскажут как заработать миллион, а лишь загрузят сомнениями и непростыми мыслями о том, что бренно, а что вечно.

Вот и стала литература в России комнатной собачкой, которая знает свое место. Ее водят по ярмаркам, подкармливают премиями, кличут "успешной". Но искать в ней общего сердца, сопряженности с твоей жизнью?..

Проще всего бросить камень в современных писателей: не знают жизни, поддались на наживку коммерции, исписались...

Когда в конце 1980-х замолчал Валентин Распутин, перестали выходить его новые повести и рассказы, многие так и говорили: исписался. И только Курбатов назвал истинную причину молчания Распутина: "Художника можно прикончить, не трогая ни пальцем, - достаточно уничтожить его героев..."

Так уходили солдатские вдовы, крестьянки и фабричные работницы, вытянувшие страну из послевоенной разрухи. Так уходят сейчас их дети. И это не "убыль населения", а убыль Родины, уход в иной мир народа. "Нагло помолодевшей предприимчивой жизни оказались не нужны мы сами - читатели..."

Психологи говорят, что всякую неизбежность надо принять. И чем скорее примешь - тем будет легче. Но глупая душа почему-то не соглашается. И в часы бессонницы, укрывшись от трезвого рассудка, наша душа пишет и пишет свой дневник.

А дневник пишет человека.

Виктор Астафьев и Валентин Курбатов. Конец 1970-х годов. Фото: Из архива Валентина Курбатова

А не тебя ли, брат, я видел в 47-м ...

Валентин Яковлевич Курбатов родился 29 сентября 1939 года в городке Салаван Ульяновской области. С начала войны отец был призван в трудовую армию на Урал, а мать, оставшись одна, стала путевым обходчиком на железной дороге.

В 1947 году Валя с мамой переехали к отцу в город Чусовой. А в 1945-м туда же, в Чусовой, приехали фронтовики-молодожены Виктор и Мария Астафьевы. Виктор был сиротой, податься ему было некуда, а Мария - чусовлянка.

Виктор Астафьев после долгих мытарств стал работать в "Чусовском рабочем". О существовании школьника Вали Курбатова он, понятное дело, не подозревал. Но когда в 1974 году они познакомились, Виктор Петрович, прищурившись единственным своим глазом, спросил: "А не тебя ли, брат, я видел году в 47-м в городе Чусовом у железной дороги собирающим окурки?" В 1959 году Валентина Курбатова на четыре года призвали во флот. Демобилизовавшись в 1963 году, Валентин по приглашению флотского товарища оказался во Пскове, где остался жить и работать грузчиком на чулочной фабрике. Потом был корреспондентом областной газеты "Молодой Ленинец". В 1972 году с отличием заочно закончил факультет киноведения ВГИКа. Валентин Курбатов - автор исследований о творчестве Михаила Пришвина, Виктора Астафьева, Валентина Распутина, Юрия Селиверстова, а также книг, изданных в содружестве с великим иркутским издателем Геннадием Сапроновым (1952-2009) и художником Сергеем Элояном. Среди них особенно выделяются "Подорожник" и "Крест бесконечный" (переписка с Виктором Астафьевым).

Валентин Курбатов и Геннадий Сапронов. Благодаря их содружеству родилось ставшее легендарным издательство "Издатель Сапронов". Фото: Из архива Валентина Курбатова

Ведь скоро у нас не останется народа...

13 октября 1977 года

А ведь скоро у нас не останется народа - тех мудрых деревенских, именно деревенских, стариков и старух, которые выросли среди трав и небес, на тяжёлой работе и умели слышать землю, как человека, и не знали врагов, кроме засухи, ранних морозов и града... Скоро явится новое поколение стариков, уже не исповедующих живую религию полей и облаков, и деревенские старики станут похожи на городских.

25 июля 1992 года<Об Астафьеве>

...После обхода уехали на озеро, сели с Виктором Петровичем на бережку и час проговорили.

- Я тут одного бондаря встретил. Ничё мужик. Сколько, говорит, учился, сколько этих бочек переделал, а вот только-только, говорит, чё-то стало нужное выходить. И уж последний, поди, бондарь-то. Ни одного печника, плотника не найдёшь. А писатель вон только перо взял, и гляди: уж заступник, уже совесть народная, уже учит. Да ты, падла, сам-то чё умеешь и чё видел, чтобы других учить? А эти другие, дураки, думают: и правда может. Всякому своё надо делать, а не соваться в чужой огород. А то писателишки-то совсем обнаглели: рассказишка путного написать не знают как (где теперь хороший-то рассказ?), а уж иронией всё засрали.

27 июля 1992 года

Уж и легли чуть не в два. Я так и не уснул. В.П. храпит, как в атаку идёт, - каким-то долгим клином. А уж к пяти завозились петухи.

Поехали в Урожайный. Ловили с В.П. пескарей ("О, ты глянь, какой толстый! Видать, у них бухгалтером служил!" Потом попадался такой же мне: "А это уж чистый директор").

- Выловили администрацию, теперь уж мелочь пойдёт - счетоводы, учётчики. Кстати, Петька мне всё говорил при первой встрече: "Ну чего ты на том Урале нашов? Приихав бы сюды! Ось яка земля! Я бы тоби тут женив, учётчиком устроил. Ты грамотный". - "А чё бы мы с тобой учитывали?" - "А нашли бы чего - бутылки..."

Потом была уха с медовухой. Купание.

Вообще, было как-то очень хорошо, спокойно, счастливо, бережно. Будто кроме нас с ним и не было никого и у нас у обоих всё было светло и покойно, без горя и забот. Какая-то школьная детская нежность истосковавшегося по простому счастливому дню сердца.

Дома - баня, растянувшаяся до полночи, тихое сидение на кухне, грустное предчувствие завтрашнего прощания. Съел всё снотворное. В.П. лежал тихо, старался не храпеть. Слава богу, поспал.

28 июля 1992 года

Прощание. Чёрная пыль на дороге. В.П.:

- А на Украине в 44-м вот так колонна пойдёт - солнца не видать, лица чёрные, губы коркой обмётывает, гимнастёрка колом, как хромовая, жара, хруст на зубах, жажда. Только молодые это могут выдержать. Вообще, войны затевают старики, а убивают и мучают молодых.

Тихий Бийский аэропорт. Как-то случилось, что у Виктора Петровича не оказалось билета. У начальника перевозок Бийского аэропорта Володя просит лишний билетик для Астафьева. Начальник молодой, румяный.

- А это кто такой?

- Кхм. Ты вообще читать-то читаешь?

- Я больше зарубежную.

- Ну, Маркеса знаешь?

- Нет, не слыхал.

- Ну а что же тогда из зарубежной-то читаешь?

- Дюма, например.

- Дак это его друг.

Билет был выписан в минуту.

8 января 2011 года

Слушаю Анну Герман. Всё знаю, а слушаю как впервые. Потрясение сердца. Что это было? Только сейчас я понимаю Виктора Конецкого, который говорит радисту, уставшему в море слушать в рубке одну и ту же Герман, которую просит "поставить" Конецкий, и смеющемуся над Виктором, что она выше его на голову и у неё обувь 43-го размера: "Дурак, я бы пешком прошёл по водам, если бы она ещё была жива, чтобы поцеловать край её платья". Вот и я бы сейчас на коленях пришёл...

Неужели было время, когда можно было так петь? Куда всё делось? И как жить, зная, что этого уже не будет? Жизнь идёт как шла, но никто не скажет, не споёт о ней, потому что от неё остался один механизм, но навсегда ушло доверие и открытое сердце, которое ещё можно изобразить, но уже не пережить.

Время предаёт человеческое сердце и лишает его лучшего.

2 апреля 2011 года

Ребячество в революциях, перестройках, а теперь вот в политике, между тем как надо просто понять чудо повседневной жизни и пожить открытой радостью - без умствования, чтобы солнце, ласточки, воздушный шар, пение, холодное пиво, комары, выпившие поэты, золотой закат на соснах были важнее всех президентов и выборов. Чтобы и у президентов были закаты и ласточки, иначе у них тоже ничего не получится. Падут империи, падут патриоты, падут либералы, а солнышко всё будет садиться, и сердце всё будет сжиматься от красоты и покоя. И значит, они, ласточки-то, и дергач над Соротью, и аисты над поляной, и слаженное пение дергачей, в ночи важнее и живее все политических забав, и те только и должны слушать речку, чтобы мы встречали закат дня и жизни без тревоги.

27 октябрь 2013 года

...Смешно: вдруг вспомнил осмеянные поцелуи Брежнева и Хонеккера или охоты того же Брежнева и Кастро на фотографии их у Вити Ахломова. И вдруг оставил иронию: они были живее нас, таких умных и ироничных. Они тогда верили дружбе и строили её, не стыдясь умного европейского и североамериканского взгляда. А уж нынешние только обозначают (даже если речь идёт только о Белоруссии и России). Вот и мы всё "обозначаем", стыдимся "подставиться".

28 января 2016 года

Вот я прожил 76 лет. И что понял в жизни, в людях? Какие мог бы прошептать сыновьям слова, чтобы они держали их в памяти и нет-нет вспоминали и говорили: как был прав наш старик! Ни-че-го! Даже, кажется, и глупее год от года (как старый - что малый).

17 января 2017 года

А оказывается, мечта-то моя сбылась! Как в детстве завидовал брезентовым ссутулившимся мужикам, которые ехали на последней площадке товарных составов! Качался над ними тусклый фонарь, а перед ними - уходящая вдаль матушка Россия, во всю ширь, с полями, лесами, городами, полустанками сквозь солнце, тихий дождик, снег, долгая ночь. Теперь оглядываюсь и вижу, что так и проехал жизнь на подножках и площадках чужих текстов, сопровождая их до конечной станции - читателя - бедным часовым, автором предисловий и послесловий, такой же незаметный, как этот брезентовый человек под одиноким фонарём. Спасибо авторам и издателям, что нашли мне это для чего-то, значит, нужное место в конце состава, с которого так далеко видна жизнь.

*Книга выпущена издателем Сергеем Биговчим в издательстве "Красный пароход", 2019 год.