В этом году исполняется сто лет Федору Абрамову (29 февраля) и четыреста - предводителю раскола протопопу Аввакуму. Писателей, говоривших "горячим, образным, народным" языком, разделяют века. Но однажды им довелось встретиться в заполярном Пустозерске, где уже давно никто не живет...
Oxana_Gernet
Именно здесь в XVII веке было написано, по определению Алексея Толстого, "гениальное "Житие" неистового протопопа". А в августе 1981 года сюда приехал Федор Александрович, чтобы поклониться Аввакуму. Историки называют Абрамова "внуком раскольников филипповского толка" - отец и мать писателя, как и многие его земляки-пинежане, происходили из старообрядческих семей. Что искал он на месте земляной тюрьмы, откуда 350 лет назад раздавались "великие на царский дом хулы"?
... Осень 2019 года. В Устье у фамильного самовара меня встречает крестница писателя Агафья. За этим самоваром большая семья печорян Хайминых чаевничала с Федором Александровичем и его друзьями в дождливом августе 81-го.
- Заходят они с улицы - мокрые да холодные. Повесили свои куртки на веревки сушить, - вспоминает старшая дочь Хайминых Марина. - Сели за стол, а мы, дети, подглядывали.
- Сели, - продолжает ее мама, бывшая сельская учительница Елена Михайловна. - Абрамов говорит: "Может, что-то для сугрева примем?" Все одобрили. А голос-то у него собиристый, мужественный... Младшей дочке моей около двух было. "Как зовут? - спрашивает. - Агафья? Имя-то какое старинное! Крестницей моей будет".
Приехавшие погостить в Устье дочки Агафьи - семилетние двойняшки Василиса и Варя - показывают мне отреставрированный двухэтажный дом Сумароковых, где когда-то жила их прабабушка. Род Хайминых - древний, печорский, ведет историю со времен Аввакума. Да и деревня сберегла печорскую жилку: крепкие дома, амбары, карбасы. В 1964 году в Устье из Пустозерска была перенесена последняя изба, а не так давно музей-заповедник начал воссоздавать здесь усадьбу Пустозерской волости.
Летом и осенью ворга (так здесь называют тропу) к месту сожжения протопопа Аввакума тянется в Пустозерск вдоль разнотравной некошеной пожни, по краям которой вросли в землю старые колхозные косилки. За пожней- пружинящее болотце, выше - парадный красно-белый ковер мхов и лишайников, уходящих зимой под снег. Вставай на лыжи и иди! Устанешь - вспоминай абрамовскую старуху Соломиду "Из колена Аввакумова", прошагавшую в Пустозерск из архангельской Пинеги в лютые морозы "четыреста верст але боле тайболой - лесами да тундрой".
О многом можно передумать на некоротком пути. И невозможно забыть, как возникает вдруг на горизонте исчезнувший город - одинокие кресты на угоре, подмятые низким арктическим небом.
Наверное, как раз в этом месте Абрамов воскликнул: "Да-а! Здесь нельзя было жить без веры - без великой веры! Вот они, корни наши". Друг писателя, участник того похода Виктор Толкачев с волнением вспоминает незабываемый день: "На обратном пути Федор Александрович снова и снова повторял: "Я счастлив. Счастлив, что побывал на земле, где творил великий духом Аввакум!" Возможно, где-то здесь и сегодня под нашими ногами, в одном из занесенных песком подвалов Пустозерска лежит подлинник "Жития", дошедший до нас только в копиях...
В сумерках возвращаемся в Устье. Перебираю томики Абрамова на книжной полке, самые читаемые в доме Елены Михайловны. На зиму она остается здесь, хотя в семнадцати километрах, в Тельвиске - благоустроенная квартира, магазин. Но разве бросишь родовую избу на высоком угоре, что, по Абрамову: "в студеных краях, на краю земли, где зимой и дня не бывает, все ночь"?
- Кто захочет здесь жить - сможет, - ставит точку хозяйка.
Подпишитесь на нас в Dzen
Новости о прошлом и репортажи о настоящем