"Имя Розы": почему стоит посмотреть сериал и перечитать роман Умберто Эко

Телеканал "Культура" продолжает показ итало-немецкого 8-эпизодного сериала "Имя Розы" с американской звездой Джоном Туртуро в главной роли. Формально - это уже не первый показ на русском языке: в прошлом году свежий, 2019 года, сериал транслировал кабельный канал VIP Premiere. Да и не первая экранизация: вскоре после публикации романа, в 1986 году, вышел полнометражный фильм, в котором блистал звезда бондианы - Шон Коннери.

Сам Умберто Эко, как семиотик, то есть специалист по знаковым системам, - большой поклонник Джеймса Бонда и вообще культуры, которую принято называть "массовой". Неудивительно, что он был польщен, когда узнал о выборе режиссера и продюсера. Да, пожалуй, и нынешний исполнитель главной роли Туртуро - американец с итальянской фамилией и известной на весь мир физиономией - его бы не разочаровал.

Но мог ли он рассчитывать на подобный звездный голливудский кастинг? Мог ли вообще кто-то рассчитывать, что дебютный толстенный роман 49-летнего профессора и колумниста, посвященный тонкостям богословия и подробностям монастырского быта XIV века, станет международным бестселлером и перевернет представление о беллетристике? Явно не мог. Но это произошло. И, погружаясь в воссозданную режиссером Джакомо Баттьято и его командой средневековую атмосферу, попробуем разобраться - почему это произошло.

Про "Имя Розы" обычно говорят: "это первый в новейшей истории литературы роман, органично сочетающий философскую глубину с беллетристической занимательностью". И это правда. Эко не просто нашел фабулу, позволяющую сопрячь детектив с медиевистикой (богословы съезжаются в монастырь для участия в ученом диспуте и попадают на череду загадочных убийств), но и нашел способ эту формулу оживить. Причем способ неожиданный - не через упрощение, а через усложнение.

Потому что чаще про "Имя Розы" говорят так: "постмодернизм с человеческим лицом" или просто "По-Мо". До Эко постмодернистский подход к литературе казался уделом авангардистов вроде Алена Роб-Грийе, Жоржа Перека или изысканных затейников вроде позднего Набокова или Итало Кальвино - в равной степени не претендующих на массовый успех. Эко, сам в молодости участник авангардистской "Группы 63", добился того, что поиск цитат, аллюзий на современность, осколков "больших идей" стал увлекательной игрой на всех уровнях: от имен героев - преподобный Хорхе (Борхес), Вильгельм Баскервильский и Адсон (то есть Ватсон) и любовной сцены, построенной на библейской "Песни песней", до сквозной метафоры - монастырская библиотека как символ учености, гибнущей под натиском фанатизма. Из которой что-то удается спасти благодаря мужеству и преданности делу отдельных энтузиастов.

Успех "Имени Розы" сразу кинулись повторять другие беллетристы: пролистнем энциклопедию, выпишем из "книги мудрых мыслей" латинских изречений, и дело в шляпе. И безуспешно. Потому что игра в ученость у Эко основана на подлинной учености. В тексте не столько видно, сколько чувствуется, на каком-то подсознательном уровне, что автор досконально знает предмет, о котором пишет - будь то средневековая латынь, распорядок дня монастыря или "универсалии" - предмет спора номиналистов с реалистами. А не просто прочитал в энциклопедии (Википедии тогда еще не было), сочиняя конкретную сцену.

Маленький пример: Эко уверял, что длина диалогов - то есть разговоров Вильгельма с аббатом и прочими собеседниками - точно вычислена по длине клуатра, внутреннего дворика-садика типичного небольшого монастыря. Герои говорят, неспешно следуя из одного здания в другое. Это невозможно знать, но это придает тексту невероятное правдоподобие.

Мало того: у Эко под всеми его играми разума чувствуется живая, незаемная страсть. Которую при этом могут возбуждать самые неожиданные темы. Вот как Эко, страстный библиофил, разыскатель и знаток старинных книг, пишет о том, как Адсон тоже открывает для себя радости библиофильства: "До этой минуты я был совершенно уверен, что во всякой книге говорится о своем, либо о божественном, либо о мирском, но - всегда о своем и всегда о том, что находится вне книг. А теперь благодаря Вильгельму я увидел, что нередко одни книги говорят о других книгах, а иногда они как будто говорят между собой. В свете этих размышлений библиотека показалась мне еще более устрашающей".

Эко любит своих героев не как ученый-медиевист и не как холодный комбинатор, а как настоящий писатель, со всеми их странностями и недостатками.

Сейчас, сорок лет спустя после выхода романа, глядя из исторической перспективы, невозможно отрицать, что он вышел очень вовремя. В 1978 году другой великий итальянец, Федерико Феллини, выпустил "Репетицию оркестра" - неожиданный для него фильм-манифест, в котором прямым текстом призывал начать собирать расшвырянные за предыдущие бурные десятилетия ценности европейской культуры. Те самые, которые совсем недавно казались старомодными и никому не нужными. Эко отозвался на призыв старшего товарища. И его собственный призыв оказался услышан. Утверждение, что после выхода "Имени Розы" количество студентов, записывающихся на медиевистику и историю философии, давно стало частью мифологии самого романа.

Роман заканчивается загадочной латинской фразой, позаимствованной из поэмы "О презрении к миру" клюнийского монаха Бернарда Морланского: "Stat rosa pristina nomine, nomina nuda tenemus", которую перевели не менее загадочно: "Роза при имени прежнем, с нагими мы впредь именами". Большая российская премьера сериала по "Имени Розы" пришлась на странное время, когда мы сами заперты в своих домах, как в средневековых монастырях, угрозой невидимой и неощутимой заразы. Поможет ли это проникнуться настроением "Имени Розы"? Думается, да. Воистину - сейчас мы все оказались "с нагими именами".