Вырыпаевские тексты нравятся не всем: в них много слов, которые подчас кажутся пустыми и избыточными, в них герои то повторяют прописные истины, то убедительно опровергают их - так, что зритель, удивляясь сам себе, готов соглашаться с каждым следующим "докладчиком". Кому-то доводы, звучащие в пьесах, кажутся откровением. Кому-то - вопиющей пошлостью. Но равнодушных не остается, и театру такая "раздраженность" публики бывает очень на руку.
"Иранская конференция" построена в прямом смысле как научное мероприятие, якобы происходящее в Копенгагенском университете. На сцене - простые стулья, столик ведущего, пара микрофонов. Да, и затемненная до поры до времени барочная фреска "Ладья Харона, чары Ночи и Морфей" на заднем плане: смятенные души плывут в царство мертвых. Но это уже эстетская задумка Михаила Бычкова, придающая глубины публицистическим диалогам персонажей.
В воронежской постановке их девять: ученые, общественники, журналисты, священник-лютеранин, дирижер, писатель... Элита благополучной Дании, которой не дает уснуть иранская проблема. В Иране бьют женщин плетьми, казнят "примерно по три человека в день" и делают ракеты. Исламские фанатики грозят всему западному миру! Дискуссия, впрочем, не об этом: все гнило в другом королевстве. Эксперты уходят от политики к философским рассуждениям о предназначении человека и Промысле, о границах нормального, о том, вправе ли люди, не достигшие подлинного счастья, судить и учить других. Вполне себе русские разговоры, поклон в сторону Федора Михайловича...
Один докладчик заявляет, что человек призван не брать, а отдавать - и "отдавать не то, что ты хочешь отдать, а то, что у тебя хотят взять". Другой уверяет: "Всегда есть что-то более важное, чем все, что с нами происходит". Третий бьется в истерике, обличая лицемерие и ханжество. Четвертый (красивая жена премьер-министра, которую позвали единственно затем, чтобы он сидел в зале) пытается сформулировать, почему просвещенные европейцы несчастнее индейцев Латинской Америки...
Выступления периодически прерываются звуками стрельбы. Герои дергаются и падают, как в замедленной съемке, но спустя мгновение симпозиум продолжается как ни в чем не бывало.
Артисты Камерного делают каждого из экспертов по-своему обаятельным - несмотря на разговорный жанр, подкупает в спектакле парад не идей, но людей. Даже если эти люди считают, что человек - лишь "мешок с генами" (как пародийный зануда Йенсен у Василия Шумского). Или провозглашают "всего четыре вселенских права" (на жизнь, знание, выбор мировоззрения и сексуальной ориентации) - как валькирия Астрид Петерсен у Яны Кузиной, кажется, готовая огнем и мечом карать тех, кто эти права ограничивает. Страстные и вялые, умные и не очень, жаждущие навести в мире порядок и признающие свое бессилие - эти люди в одной лодке.
Кстати
В оригинале пьесы - и в ее предыдущих постановках, например в московском Театре Наций, - последний доклад делает несуществующая поэтесса, "лауреат Нобелевской премии" Ширин Ширази. По замыслу драматурга она отсидела в иранской тюрьме 20 лет за стихи о любви и потом переехала на Запад. В финале "Иранской конференции" Ширин читает свои сочинения, подводя публику к мысли, что мир спасет любовь.
В воронежский спектакль этот эпизод не вошел. Споры о судьбе "цивилизованного мира" и человека в нем разрешаются очередной серией выстрелов.