Как брат Чернышевского увлекся белорусской этнографией

Его отец Николай Дмитриевич был мелкопоместным дворянином, мать Александра Егоровна, урожденная Голубева, - дочерью саратовского протоиерея. С раннего детства Саша тесно общался с бывшим на пять лет старше двоюродным братом Колей Чернышевским, сыном старшей сестры матери Евгении Егоровны. "Не родной, но ближе, чем родной", - так уже в начале ХХ века оценил Пыпин степень братской привязанности Чернышевского.

От Николая Гавриловича, еще в детстве получившего прозвище библиофага, то есть пожирателя книг, Александр Николаевич позаимствовал страстную любовь к чтению, которая дополнилась целеустремленностью и усидчивостью. По окончании гимназии в Саратове Пыпин поступил в Казанский университет, но вскоре перевелся в Петербургский - тот, который окончил Чернышевский. В период учебы будущий академик посвящал книжным и ученым занятиям большую часть суток. Вот что 19-летний Пыпин сообщал родным в Саратов осенью 1852 года: "Почти каждое утро я встаю в начале восьмого, пью чай и отправляюсь в университет или библиотеку. Возвращаюсь домой почти всегда около трех часов. После обеда, если не остаюсь заниматься дома, то отправляюсь в Публичную библиотеку, из которой прихожу домой часам к девяти. После чая я опять принимаюсь за дело, которое продолжаю различным образом до двенадцати часов или до часу (редко до двух)".

Трудолюбивому эрудиту в итоге покорились и сияющие вершины гуманитарных наук, и престижная в ту пору работа в лучших русских журналах. В "Современник" его устроил Чернышевский, и Пыпин органично вписался в знаменитую редакцию. После закрытия "Современника" Александр Николаевич не менее плодотворно трудился в "Вестнике Европы". А вот в политическом плане умеренный западник Пыпин с двоюродным братом близок не был, в отличие от Чернышевского Русь к топору не звал, оттого при советской власти удостаивался суровых оценок. В 1935 году "Литературная энциклопедия" утверждала, что Пыпин "в своей интерпретации взглядов Белинского и Чернышевского на задачи литературы и искусства притуплял их революционное острие, выхолащивал их революционно-демократическое содержание, выступая с позиций либерально-буржуазного просветительства".

На самом деле после ареста и ссылки Чернышевского именно Александр Николаевич разнообразно помогал двоюродному брату: не только поддерживал с ним связь по переписке, но и финансово поддерживал семью, выкупил его дом и имущество, разобрал архив и продвигал публикации сочинений. Эти хлопоты стоили Пыпину звания академика в области русской истории, присужденного ему в начале 1870-х годов. Лично Александр II не утвердил это решение вследствие политической неблагонадежности кандидата. Академиком Александр Николаевич станет только спустя четверть века в 1898 году, а 1904-м, в год смерти, будет избран вице-президентом Академии наук.

Научные заслуги Пыпина разнообразны - заслуженное признание получили его труды по литературоведению, в частности "История славянских литератур", он одним из первых взялся за изучение истории масонства и панславизма. К белорусской проблематике он обратился уже будучи маститым ученым, ей посвящен последний из четырех томов увидевшей свет в 1890-1892 годах "Истории русской этнографии". Пыпина порой называют этнографом, на самом деле он был лишь историком этнографии, сам в экспедиции никогда не выбирался и с белорусскими крестьянами бесед не вел. Значение его труда в другом: начитанный и эрудированный корифей столичной петербургской науки грамотно обобщил и одобрил своим авторитетом многочисленные уже к началу 1890-х годов исследования этнографов, неустанно и плодотворно поработавших в белорусском простонародном "поле".

Белорусы рассматриваются Пыпиным в духе своего времени как часть триединого русского народа наряду с великороссами и малороссами. При этом они однозначно вписываются в его теорию развития славянства, согласно которой каждый славянский народ должен пройти стадию "обретения своего племени". И белорусы эту стадию проходят успешно, доказывает Александр Николаевич на многочисленном материале российских и польских этнографических сочинений XIX века. Уже на первых страницах книги он решительно отвергает известную и впоследствии публицистическую точку зрения, основанную на том, что "белорусская народность даже не существует: до такой степени она составляет... единое русское племя без всякого отличия от его коренной массы, что "Белоруссия" есть только географический термин". Пыпин же твердо убежден не только в том, что "существование белорусского племени" не подлежит сомнению", но и в том, что у этого народа есть собственный язык, история, народная культура, оригинальные обычаи.

В работе Пыпина подробно показывается, как после восстания поляков 1863-1864 годов происходило отмирание "польского взгляда на западный край как на составную часть и польской территории, и польской национальности". На смену воззрениям шляхты пришли труды исследователей, разнообразно и убедительно изучающих народную жизнь белорусов как восточных славян - Ивана Носовича, Павла Шейна, Алексея Сапунова, Евдокима Романова. Автор глубоко проникает в тему, отметив и труды совсем молодого тогда будущего академика Евфимия Карского. Итоговый вывод книги призывал к стимулированию дальнейших исследований белорусского народа: "Существование местных особенностей страны и народа не подлежит сомнению, ...и эта местная жизнь разных краев нашего отечества имеет право быть глубоко важным интересом не одного только общества".

В наши дни полузабытый в советские годы академик почитаем в родных краях. В 2014 году в Саратове появилась площадь Пыпина.