Он говорит: "Мы обычно замечаем очень мало. В "Дерсу Узала" есть такое выражение: "Глаза есть, а видеть нету". А когда ты вооружаешься камерой да еще заряжен любопытством, - открываешь, казалось бы, на пустом месте совершенно неожиданные вещи". Подобные открытия содержит и новый фильм Шахвердиева "Уроки итальянского", показанный недавно на международном фестивале "Сталкер" и во внеконкурсной программе фестиваля "Артдокфест". Героиня фильма - глухонемая девочка. Она не может говорить ни на родном русском, ни на языке глухонемых, но на отдыхе в Италии это не мешает ей легко и весело общаться со служащими отеля и с постояльцами из разных стран. Фильм - о ней и ее друге, маленьком мальчике, который знает, почему одни дети рождаются здоровыми, а другие больными.
Эксплуатировать в кино детское несчастье я себе не позволяю
- Как возник замысел этого фильма и где вы нашли героев?
- По заказу министерства образования я делал фильм об усыновлении. И по ходу работы над ним случайно набрел на фонд "Дети мск.ру", который помогает неизлечимо больным детям. От того, что я узнал, меня, с одной стороны, объял ужас, а с другой, я почувствовал здесь "человечину". Охотничий азарт режиссера-документалиста взыграл во мне. Я начал снимать этих детишек в разных обстоятельствах. Снимал, как они гуляют, занимаются спортом, общаются со взрослыми. Чувствую - все впустую. Вот если бы я делал телерепортаж - мол, есть такой фонд, такой пансион, такие преподаватели - все бы получилось само собой. Но я исключаю из своих картин закадровый комментарий. Поэтому если я снимаю больного, несчастного человека, то он у меня и на экране такой получается - больной и несчастный. А сводить только к этому не хотелось. Неожиданно я узнал, что группу детей собираются везти в Италию. Спросил: "А может, и я поеду с вами?" Мне не отказали, и я десять дней - столько длилась поездка - снимал этих детей в Италии.
- "Уроки итальянского" надо понимать как продолжение темы? Ваш фильм "О любви" - он ведь тоже рассказывал о больных детях. Обе эти картины связаны общим замыслом?
- Общего замысла не было. Каждая из этих двух картин делалась сама по себе. Когда я снимал "О любви", у меня слезы наворачивались на глаза. Смотреть на этих ребят было невыносимо - у них двигательные органы искорежены, а сознание нормальное, и когда ты видишь ясные, понимающие глаза в столь болезненном обрамлении... Но эксплуатировать в кино детское несчастье я себе не позволяю. Всегда хочется отодвинуть болезнь на задний план и построить сюжет на чем-то ином. Так, тыкаясь в разные стороны, заговаривая с детьми о том о сем, я вдруг уловил тему любви. Забавно было слышать, как они повторяют взрослые соображения детскими словами. В фильме "Уроки итальянского" я тоже ухожу от разговора о болезни. Мне хочется, чтобы зритель умилялся, улыбался и чтобы ему было хорошо на душе.
Берешь камеру - все равно что берешь микроскоп
- Все же трудно отделаться от ощущения, что вы расчетливо погружаете зрителя и сами стремитесь погрузиться в детский мир. Ваша картина "Чтобы хлопали" - об учащихся Московской хореографической академии, "Убить человека" - о воспитанниках детской колонии, "Что за люди наши дети" - название говорит само за себя. Может, все объясняется просто: дети - выигрышный "материал"? Как их ни сними, они на экране всегда интересны?
- Дело не в этом.
- А в чем?
- Думаю, прежде всего в том, что в детях сфокусированы жгучие проблемы нашего общества. Пристально вглядываясь в детей, камера может многое рассмотреть в самой нашей жизни.
- И каков же тогда ответ на вопрос "что за люди наши дети"?
- Однозначного ответа здесь быть не может. Сорок лет назад в творческом объединении "Экран" я снял картину "Дети России". Недавно я ее вновь посмотрел. Абсолютно "розовая" картина про то, как хорошо в стране советской жить. Там нет никаких уверений в благости социалистического строя, но весь дух картины этим пронизан. Показаны дети из Рязани, Дагестана, с Камчатки, и все они прелестны, разумны, толковы... Я подумал: а что, если посмотреть, каковы детишки сегодняшние? Взял камеру и начал снимать. Снимал в Нижнем Новгороде, Москве, Рязани, Липецке, Вологде, Саратовской области. И понял, что не получается.
- Что не получается? Рассказ о счастливом детстве?
- Нет, не получается бесстрастно посмотреть на нынешних детей. Когда смотришь живыми, непосредственными глазами - это одно, а когда берешь камеру - это все равно что берешь микроскоп, скальпель и начинаешь препарировать. То, что я вам показываю на экране, это совсем не то же самое, что вы могли бы видеть, стоя рядом со мной во время съемки. Автоматически, совершенно неосознанно я стараюсь вытянуть что-то обаятельное, славное, человеческое. Возьмите "Уроки итальянского". Там героиня - девочка, которая не говорит, а мычит. Она к тому же колясочница. И она не знает ни итальянского, ни русского. Но она легко и весело общается с публикой, и все ее понимают, и она всех понимает, и всем хорошо. Это чудо я и старался найти, и оно вдруг обнаружилось, выявилось. Если же в жизни вы встретите эту девочку, вы ее прелести не ощутите. Вы увидите страшненькую, мычащую, зажатую, тогда как в фильме от нее глаз не оторвать. Вот такие преображения мне интересны. Можно сказать, что это предвзятый взгляд на героя. Но в случае с картинами "Дети России", "Что за люди наши дети", "Уроки итальянского" моя предвзятость была позитивна. Я не хотел вскрывать язвы жизни. Моей задачей было увидеть невидимое и это невидимое показать зрителю. Это моя всегдашняя задача, независимо от того, снимаю я детей или взрослых. Кстати, могу похвастаться своим остроумием. Когда меня спрашивают: "С какими людьми вам легче всего работать в документальном кино?" - я отвечаю: "С детьми, пожилыми людьми и людьми среднего возраста".
- До какой степени можно доверять все тому, что герои документальной картины произносят на камеру? Ведь вольно или невольно каждый из них чуть-чуть играет, лепит собственный образ.
- Да, каждый герой чуть-чуть играет. Но важно, чтобы не было ощущения, что он под твою команду действует. Главное, чтобы зритель чувствовал доверие к тому, что происходит на экране. А что там у тебя, автора, внутри, о чем ты думал, что чувствовал во время съемки - это несущественно. Существенно - как воспринимается персонаж с экрана.
- Это трудно - уговорить кого-то сняться в документальном фильме? Все же не всякому хочется выставлять напоказ свою частную жизнь.
- Договориться с будущими героями о съемке не составляет большого труда. Вообще кино и фотография - виды художественной деятельности, самые доступные любому человеку. Литератор, чтобы стать известным писателем, проходит творческий конкурс среди ста сорока миллионов жителей нашей страны. И только тот, кто умеет чувствовать слово, качественно излагать, добивается читательского признания. Живописец должен освоить холст, краски, научиться правильно грунтовать, приобрести специфические навыки. И только фотограф и кинорежиссер могут ничего не уметь, ничего не знать и числиться профессионалами. Фотографии и кино делать легко. Неигровое кино в особенности. Скажем, то, что делают Леонид Парфенов и Аркадий Мамонтов, стоящие на разных полюсах по уровню таланта, качеству работы и прочим параметрам, - это не кино.
- А что же это?
- Это лекции. В кадре - автор, он что-то рассказывает, и его рассказ сопровождается иллюстрациями. А документальное кино - это когда ты не прибегаешь к таким подсобным вещам, как авторский стендап или закадровый текст. Последнее время я стараюсь избегать даже музыки. Я сам себе режиссер, оператор, монтажер.
- Каким требованиям должен отвечать человек, чтобы стать героем вашей документальной картины?
- Он должен быть абсолютно естественным и ничего из себя не изображать. А еще он не должен быть слишком умным. Иной раз интеллигентный, хорошо воспитанный человек спрашивает меня перед тем, как войти в кадр: "А что я должен говорить?" Я отвечаю: "Говори ерунду всякую". А когда он знает тему, ты знаешь тему, вы долго на эту тему общаетесь, ты что-то вещаешь, он что-то вещает, он смотрит на тебя как на умного человека и сам тоже старается не подкачать - получаются общие места. Потому что идут правильные ответы на правильные вопросы. А когда дашь человеку косвенный толчок, сказав какую-нибудь чушь, его ответная реплика может оказаться блистательной. Это всегда очень трудно исполнить, потому что не хочется выглядеть идиотом в глазах того, кого снимаешь. Но когда духа на это хватит и ты собьешь его с накатанной колеи, возникнет ощущение живого человека, который существовал независимо от включенной камеры.
- Вы прибегаете к провокации?
- Да.
- Например?
- Например, так было в фильме "Сталин с нами?" Фильм делался в 1988 году. Тогда Сталина поносили на всех углах, а мне не хотелось повторять то, что уже сказали другие. И я тогда решил говорить о Сталине только хорошее - устами тех, для кого он остается кумиром. Героями картины стали участники хора старых большевиков, которые регулярно собираются на спевки, попутно ведут разговоры о том, что сейчас происходит в стране, и о том, как хорошо жилось при Сталине. Стали снимать - лажа получается. Они говорят то же самое, что уже всюду звучало. Я стал думать, как выйти из этого тупика. И придумал. Я попросил ассистентов, чтобы нашли престарелого актера. Они его нашли, привели. Я посадил этого человека спиной к камере. Оператор выставил свет, фокус, микрофоны. И я предложил старикам поговорить о Сталине. Они начали. А мне в этом хоре один шибздик запомнился, ладненький, чистенький: "Я всегда с партией, и жена моя с партией, и дети у нас верны заветам..." И тут по моему сигналу человек, сидящий спиной к хору, говорит: "А я тебя в КГБ видел. Помнишь, мы тогда в коридоре встретились?" - "Да, да, но ты пойми, я же старостой был, а у нас в группе испанец учился..." Никто пальцем на него не указал, никто не сказал ему: "Ты стукач". Человек сам себя выдал. Вот это была провокация.
- А этические ограничения существуют для вас?
- Конечно.
- Какие?
- Например, не подглядывать в замочную сважину.
- Съемка скрытой камерой - это не подглядывание?
- Все зависит от обстоятельств. Допустим, мы сняли скрытой камерой, как девушки определенного рода занятий стоят на Тверской и к ним мужчины подходят. Все, что делается публично, может быть запечатлено на камеру. Если ты, находясь в публичном пространстве, ведешь себя непристойно, то ты сам за себя отвечаешь, и камера тут ни при чем. Другое дело - заглядывать камерой в постель. Это, я считаю, недопустимо.
Сценарий необязателен
- Режиссеры-документалисты периодически возвращаются к вечному спору, нужен ли сценарий неигровому фильму. Ваше мнение?
- Сценарий необязателен. Неигровое кино держится на сиюминутном всплеске. Я снимал картину "Мой друг Юрий Хащеватский" об известном белорусском режиссере-документалисте. Мы с ним поехали по дороге, где-то остановились передохнуть. Там девчонка красивая сидит. Он говорит ей: "Меня зовут Юрий Иосифович, но для вас я Юрий. Вы откуда?.. А я из Одессы. Знаете город такой?" - "Не знаю". "Вот что значит девственность", - говорит Хащеватский. Девственность - это не знать, что есть такой город - Одесса. Он и она продолжают разговор о том о сем. Оба хорошо смотрятся: он дядька седой, а она молодая. Никаким сценарием такие эпизоды не предусмотришь. Когда я делал "Уроки итальянского", мы выходили на берег, потом шли в бассейн при отеле, потом за едой наших героев снимали, а то, на чем держится картина, случилось внезапно. Я шел "потрошить" мальчика Сашку, чтобы он сказал какие-то слова. В это время приходит итальянка Паола с детишками, и вдруг они с ней начинают разговаривать. У меня в тот момент была в руках маленькая камера. Я встал на коленки и в полусогнутом положении снимал. Эту потрясающую сцену никак нельзя было запрограммировать. А все, что снималось по плану, я потом выкинул.
О судьбе некоторых детишек, которых я снимал, мне кое-что известно
- У вас есть картина "Два мальчика, которые не пьют". Все село спилось давно, а эти мальчики каким-то чудом держатся. Вы жили в этом селе, пока шли съемки?
- Это Ивановская область, Шуйский район, село Веденьё. Да, на время съемок я там поселился.
- Найти село, где стар и млад в беспробудном хмелю, я полагаю, труда не составило. Но как вы нашли этих чудесных мальчиков?
- Мне звонит Федосеева-Шукшина. Говорит, извините, мы с вами не знакомы, но я посмотрела ваши фильмы, и они меня тронули до глубины души. Потом говорит: вы знаете, я мечтаю, чтобы кто-нибудь снял фильм про моего внука Васю. Не могли бы вы взяться? Вот так мы оказались в селе Веденьё, где Вася учился в воскресной школе при монастыре. Но архимандрит не дал благословения на съемку. Что делать? Решили, коли уж приехали, сделать картину про это село и про этих двух мальчиков.
- Вы следите за дальнейшими судьбами своих героев?
- Как складывается жизнь некоторых детишек, которых я снимал, мне кое-что известно. Женя Ширкина, девочка без рук, в иняз поступила. А Женя Ляпин, который был героем фильма "О любви", сейчас учится на режиссера. Ему в Финляндии сделали операцию, он на коляске, у него хорошая речь. После того как "О любви" показали по телевизору, Женю стали всюду приглашать, он занимался пением в хоре при ЮНЕСКО, был ведущим каких-то развлекательных шоу. Спустя десять лет он снова снялся у меня - в картине "Что за люди наши дети".
- А те "два мальчика, которые не пьют", - не спились ли они в конце концов?
- Ох, не знаю.
Снимаешь больного - не снимай про болезнь
- В какую сторону, на ваш взгляд, движется документальное кино?
- В сторону репортажности. Достоинством становится не то, ЧТО ты сделал из снятого материала, а сам факт, что ты куда-то поехал, что-то снял и мне показал. Посадить героя перед камерой, чтобы он наговорил что-то умное, - не проблема. По мне же, надо разогреть человека так, чтобы он однажды взял и что-то ляпнул. Можно снимать и час, и два часа ради одной этой фразы. А потом еще час или два добывать другую, столь же нетривиальную. А потом склеить их так, чтобы казалось, будто это непрерывный монолог. И еще одна "хитрость": если снимаешь артиста балета - не снимай про то, как он танцует; если снимаешь больного - не снимай про болезнь. Отодвинь это в сторону, ищи интересный, неожиданный ракурс. Ты должен снять картину так, как можешь снять только ты и больше никто.
Из интервью Тофика Шахвердиева самому себе
- На сегодняшний день в вашем режиссерском багаже всего два художественных фильма ("Двое в новом доме" и "Предчувствие любви") и много документальных лент. Но документальный жанр не предполагает большой свободы самовыражения для режиссера в отличие от игрового, постановочного кино, более востребованного зрителем.
- Интересно и то и другое. И то и то - кино. Правда, инструменты и технологии используются разные. Игровое кино сочиняется за письменным столом, затем уже съемка и монтаж. Неигровое кино продумывается и делается, в основном, в процессе съемки и монтажа. Нужна только общая идея и общее представление, нередко весьма смутное. Живая жизнь причудлива. Нет заранее оговоренных мизансцен, нет заученных диалогов. И ты вынужден находить сиюминутные решения по ходу дела. Настоящее неигровое кино всегда авторское. Если кино не авторское, то это не кино, это что-то другое.
- Вы всегда делаете картины без авторского комментария. Вам интереснее быть "невидимкой", находиться по ту сторону камеры и запечатлевать реальных людей, время и жизнь, чем рассказывать сочиненные истории-сказки, а потом принимать заслуженные награды?
- Разве игровой, художественный, фильм нуждается в дикторском тексте? Если режиссер в неигровом кино способен выстроить внятное повествование без дикторских пояснений, он будет делать только так, потому что фильм получается намного сильнее. Но это мало кому под силу. Куда легче наговорить текст и снабдить его картинками. Словами за кадром можно оправдать любой поворот сюжета, любую склейку.
- После просмотра ваших фильмов люди часто выходят из зала со слезами на глазах. Но до показа они были не менее впечатлительны и ожесточены...
- Показать, что человек - скотина, труда не составляет. Может, оно так и есть, спорить не буду. Покажут другие, включите телевизор. Но в кино мой интерес направлен в обратную сторону. Мне всегда хочется найти смешное, трогательное и симпатичное в людях, даже если на самом деле они не совсем такие. Самый лучший отзыв, который я слышал после просмотра: "Я так смеялась, так смеялась!.. А потом смотрю, я плачу!"
- Как вы думаете, кино может изменить жизнь к лучшему?
- Не может.
- Мир вообще еще можно спасти?
- Спасти нельзя. А не губить можно.
- Снимая документальное кино, можно хорошо заработать?
- Можно. Если снимать свадьбы.