Ученый с мировым именем, до своего ухода из жизни в 2012-м вел легендарную программу "Очевидное - невероятное". Как сказал на презентации книги друг Капицы, Сергей Петрович учил людей нравственности через науку. О научных открытиях, об интересных подробностях съемок телепередачи, об удивительных событиях истории, свидетелем которых он был, и о встречах с мировыми знаменитостями - обо всем этом можно прочесть в книге знаменитого ученого. Публикуем несколько отрывков из книги Сергея Капицы "Мои воспоминания".
О цензуре
Меня часто спрашивают, была ли у нас цензура. И была, и не была. Я помню, например, что нельзя было показывать в кадре половозрелых крабов. Потому что тогда было разное законодательство, касающееся ползающих и плавающих морских тварей. Пока крабы плавают - они рыбы, а когда они ползают - это другое. И поскольку половозрелые крабы могут и ползать, и плавать, становится непонятно, что это такое и какие правила к ним применимы. Я столкнулся с этим, потому что в нашем подводном фильме были крабы. Когда меня пригласили работать на телевидение, мне сказали: "Вы все знаете про половозрелых крабов и прочем, и вы должны сами за все отвечать, а мы будем за вами смотреть". Это разумная система, и у меня практически не было затруднений с цензурой, разве что один раз с военными, когда я рассказывал про ускорители, тогда мощные ускорители рассматривали как космическое оружие. Мне сказали: "Нельзя было об этом рассказывать". - "Ну покажите, что именно нельзя было говорить?" - "Нет, не можем, это секрет". На этом и разошлись.
Испугал Мухину
Я часто бывал в доме у Веры Игнатьевны Мухиной. Она получила прекрасную мастерскую недалеко от Дома ученых. В то время шло строительство нового здания Университета на Воробьевых горах. На самом здании и вокруг него должно было располагаться множество скульптурных работ. Как-то раз она попросила меня посмотреть на список скульптур. Я стал читать вслух: товарищ Сталин, товарищ Ленин, товарищ Маркс, товарищ Энгельс. И потом: "Ископаемые чудища" Ватагина. Я прочел все это без остановки. Она безумно перепугалась: "Как вы можете так говорить?" - в этом контексте она сразу усмотрела нечто страшное для себя и всех окружающих.
Попрошу не выражаться!
Майя Плисецкая приехала в Пушкинский музей, и съемки начались. Мы оба волновались, и вот первый кадр: проход по большой парадной лестнице наверх. А как рядом с такой роскошной женщиной идти? На шаг вперед? На шаг назад? Наконец команда "мотор!". К счастью, звук не записывался, только проход. Мы доходим до середины лестницы и вдруг "стоп!". Из бокового входа появилась уборщица с ведром и веником. Кадр был нарушен. Нас вернули на исходную позицию. Теперь нам уже легче, нам есть о чем поговорить.
Майя мне рассказывает, что аналогичная история у нее была на съемках фильма в русской деревне. Режиссером был француз. Во время съемок на заднем плане появился некий незапланированный персонаж. Переводчик через громкую связь объявляет - ноль внимания. Режиссер настоятельно просит господина покинуть площадку. Снова ноль внимания. "Тогда переводчик берет дело на себя и говорит: "Эй, ты там, иди отсюда на..." - и это Майя рассказывает громко, четко артикулируя. Я говорю: "Знаете, Майя, один процент наших зрителей - глухонемые, которые умеют читать по губам..." Этот кадр так и поставили в передачу, и мы получили десятки писем от глухонемых: "Как вы разрешили Майе Плисецкой так выражаться на Центральном телевидении!".
А потом мы снимали в Греческом зале, здесь шел разговор о традициях античного мира и о значении этих классических традиций для нашей художественной литературы и науки. Чтобы мы ничего на напутали, при нас были искусствоведы. И когда я начал передачу со слов, что мы будем обсуждать историю классической европейской культуры здесь, в Греческом зале (что звучало как пародия на Райкина), искусствовед вскочила, как кошка, и сказала, что не позволит, чтобы здесь так выражались.
Особенно удачно Майя смотрелась на фоне картин Модильяни. С каким азартом говорила Плисецкая о праве художника на эксперимент, поиск, отказ от привычных канонов во имя открытия новых возможностей.
Сахарова не пускать
На международной конференции в Риме по сверхсильным магнитным полям должен был делать доклад академик Сахаров. Нас провели к послу. "По независящим от нас обстоятельствам Сахаров не прибудет, и вам надлежит быть на этой конференции и взять на себя роль Сахарова". Мы дружно, не сговариваясь, отвечаем, что изображать Сахарова не можем, да и вообще в этой области не работали. Директивы из Москвы совершенно ясные, участвовать в конференции надо, но мы настаивали, что заменить автора никак не можем. Сахаров представил очень интересный доклад, который произвел большое впечатление. Текст доклада был распространен в печатном виде... Потом я встретился с Сахаровым, он расспрашивал о конференции.
Я еще несколько раз встречался с Сахаровым. Как-то он позвал меня к себе на квартиру. Он незадолго перед этим овдовел и жил один, в довольно растерзанном виде, плохо одет, в кухне полно грязной посуды - все это производило грустное впечатление. Но разговор с ним был очень интересен. Последняя встреча была такая. Это было перед нашим вхождением в Афганистан и ссылкой Сахарова в Горький.
Елена Боннэр обратилась к отцу (известному ученому Петру Капице. - Авт.) с просьбой подписать письмо в защиту некоего диссидента. Отец отказался, сказав, что он никогда не подписывает коллективных писем, а если надо - пишет сам, кому надо. И отказал ей, но чтобы как-то смягчить это дело, пригласил их отобедать. И меня тоже позвал. Перед обедом возник этот вопрос про письмо. Когда обед кончился, отец, как обычно, позвал Андрея Дмитриевича к себе в кабинет поговорить. Елена Георгиевна моментально отреагировала: "Сахаров будет говорить только в моем присутствии". Потом, как в театре, была длинная пауза, все молчали. Они встали, сухо попрощались, отец не вышел с ними в переднюю, те обиделись, и я проводил их до машины. Отец был крайне удивлен. До этого он не раз встречался с Сахаровым и подолгу беседовал наедине, а когда возникала необходимость - выступал в его защиту.
Спасибо Высоцкому
Появилась даже песня Высоцкого, посвященная нашей передаче, и мне было это очень лестно - замечательный артист, голос эпохи прореагировал на то, что я делаю. Я считаю, что это одна из самых высоких оценок той деятельности, которой я занимаюсь, и выражена она, бесспорно, в талантливой манере.
Я помню, когда Любимов поставил "Бориса Годунова" с Высоцким, были страшные споры, и в конечном итоге спектакль был снят. Я выступил на обсуждении и сказал, что уверен: эта постановка, несомненно, будет отмечена высшими наградами, и мы еще к ней вернемся на новом этапе нашей истории. На меня зашикали: "Как ты можешь такое говорить?", но в этом отношении я оказался пророком.
Из воспоминаний академика Сахарова
"4 декабря 1981 года, во время нашей с Люсей голодовки за выезд Лизы (жена сына Боннэр, с 1981-го живет в США. - Авт.), Петр Леонидович Капица послал письмо на имя Л.И. Брежнева: "Глубокоуважаемый Леонид Ильич! Я уже очень старый человек, и жизнь научила меня, что великодушные поступки никогда не забываются. Сберегите Сахарова. Да, у него большие недостатки и трудный характер, но он великий ученый нашей страны. С уважением, П.Л. Капица".
8 декабря Лизе был разрешен выезд в США".
Письмо в редакцию телепередачи "Очевидное - невероятное" из Канатчиковой дачи. Владимир Высоцкий.
Дорогая передача! Во субботу чуть не плача, // Вся Канатчикова дача к телевизору рвалась. // Вместо, чтоб поесть, помыться, уколоться и забыться, // Вся безумная больница у экрана собралась. // Говорил, ломая руки, краснобай и баламут // Про бессилие науки перед тайною Бермуд. // Все мозги разбил на части, все извилины заплел, // И канатчиковы власти колют нам второй укол. // Уважаемый редактор! Может, лучше про реактор, // Про любимый лунный трактор? Ведь нельзя же, год подряд // То тарелками пугают, дескать, подлые, летают, // То у вас собаки лают, то руины говорят... //