Под девизом "Read Russia/Читай Россию" наша страна представила на ней около 800 новинок от 50 издателей. Отдельный раздел национального стенда был посвящен книгам, выпущенным к 70-летию Победы. Российская программа на форуме была обширной и насыщенной: "круглые столы", литературные семинары и дискуссии, презентации и встречи с писателями. Одним из центральных мероприятий на авторской площадке стала дискуссия "Россия и Европа - одна история, разное осмысление". Ее вели между собой историк, писатель, министр культуры РФ Владимир Мединский, чьи книги "Мифы о России", "Война. Мифы СССР. 1939-1945", "Скелеты из шкафа русской истории" были представлены на ярмарке, и немецкий политолог, журналист, вице-председатель Совета российской экономики в Германии Александр Рар. Дискуссия проходила при широком стечении ярмарочной публики, задававшей вопросы.
У России и Европы действительно одна история?
Владимир Мединский: Вне всякого сомнения, история России и история Европы - это одна история. Вообще история и культура России имеют те же корни, что европейские история и культура - это Древний Рим, Древняя Греция. В свое время русский царь Иван Грозный заказывал специальное генеалогическое исследование, из которого следовало, что он, Иван Грозный, является прямым потомком императора Августа Октавиана. Даже могу рассказать - каким образом. Август Октавиан много воевал, закончил свои войны в Египте. В Египте у него был сын, который потом хитрым путем добрался до Скандинавии, затем вместе с викингами - на Русь. Таким образом, идеологема "Москва - третий Рим" имела еще и прямое генетическое тому подтверждение. Хотя в культурном, цивилизационном плане Россия, надо признать, испытывала и серьезное дополнительное влияние и со стороны Византии, и со стороны Азии, в первую очередь - со стороны Золотой Орды.
Александр Рар: Я в основном согласен с вами. Мне тоже кажется, что Россия - неотъемлемая часть Европы. Но Россия - это другая Европа. Ее нынешний конфликт с остальной Европой, той Европой, что развивается рационально, согласно ценностям, которые создавались здесь веками, носит цивилизационный характер. Россия, впитавшая в себя и азиатскую культуру, сегодня в чем-то видит себя наследницей Византии. Россия - страна, где справедливость важнее права. Время от времени Россия стремится быть вместе с Европой, но когда приближается к ней на короткое расстояние, сразу отворачивается и старается быть самобытной.
Вопрос из зала: Почему Россия пока плохо вписывается в европейскую культуру?
Александр Рар: Мне кажется, что российское общество в большинстве своем и не ставит перед собой задачу найти общий культурный знаменатель с Европой. Россия что-то готова перенять у Европы, а что-то - нет. Ищет свое. После почти 80 лет коммунизма Россия пытается вернуться к своим истокам, причем нет единого мнения насчет того, где эти истоки находятся. Например, таким истоком для многих является 1917 год, и кому-то хочется вернуться к советскому образу жизни, восстановить прерванную связь поколений. Но сделать это будет очень трудно.
В отличие от России Запад выстрадал свою форму демократии, либеральные ценности, систему правового государства, в которой мы здесь живем.
Европейцы веками стремились к абсолютной свободе, добивались ее. В этом смысле им многое дала Великая французская революция.
Она оказала громадное влияние на многие европейские страны. А в России все произошло в одночасье - путем краха империи, путем громадного политического землетрясения. И сегодня Россия - страна, которая ищет свою индивидуальность. В культурном отношении между Россией и Европой есть очень большая разница.
Самая дискуссионная тема в диалоге России с Европой - Вторая мировая война. С некоторыми западными трактовками ее событий полемизируют российские историки, в том числе и Владимир Мединский.
Чем объясняется разность взглядов России и Европы на те или иные страницы общего прошлого?
Владимир Мединский: Я думаю, здесь не надо лукавить. Как говорил Джордж Оруэлл, кто контролирует прошлое, тот контролирует будущее.
Поэтому единственной причиной изменения концептуальных подходов к трактовке тех или иных исторических событий всегда являлось, является и будет являться стремление решить те или иные текущие и будущие политические задачи.
История в этом отношении, к сожалению, самая несчастная из гуманитарных наук. Она в максимальной степени подвержена попыткам бесконечной перелицовки и переписывания со стороны всех властей во все времена.
Еще 15-20 лет назад никем в Европе, да и в мире не ставилось под сомнение, кто во Второй мировой войне победил, а кто потерпел поражение, кто нападал, а кто защищался, кто преступник, а кто герой.
Эта тема даже не обсуждалась ввиду ее абсолютной, всем очевидной недискуссионности. Разночтения в оценке событий Второй мировой возникли после распада СССР, когда некоторые новые государства стали активно искать свою национальную идентичность. А где ее можно найти?
В России, как Александр правильно заметил, тоже идет этот поиск. Кто-то ищет свои культурные корни в российской истории до 1917 года. Кто-то считает, что идеалом для России является коммунизм.
Кто-то тоскует по Советскому Союзу. Кто-то говорит, что в 90-е годы был некий реванш белогвардейской идеи, и сожалеет, что это время закончилось. А кто-то видит идеал в историческом возрождении, которое Россия переживает в последние пятнадцать лет.
То же самое происходит и в других странах - но со своими особенностями. В некоторых из них, например, легально действуют организации, запрещенные всеми международными конвенциями. Бывшие эсэсовцы беспрепятственно проводят свои праздники и открыто маршируют по улицам. Это несчастные, больные, запутавшиеся старики, которых я рассматриваю, скорее, как жертв политиканства. Им всем уже под девяносто лет. Они выйти-то на улицу едва-едва могут. Зато одетыми в форму СС бодро маршируют их юные отпрыски. Интересно, что за это им было бы в Германии?
И разве не то же самое мы видим сегодня на Украине, где организации, активно сотрудничавшие с фашистским режимом, выступавшие его официальными союзниками, сейчас легально участвуют в политике, пытаются диктовать свою волю правителям?
Это ревизия истории, превращение ее в угодливую, мелочную и крайне низкооплачиваемую служанку политических властей.
Александр Рар: История всегда используется как политическое оружие. Так было во все времена. На моей памяти благодаря Горбачеву произошло воссоединение Германии. И в тот период немцы были едины в однозначно позитивной оценке падения Берлинской стены. А сегодня у нас в Германии это событие кому-то видится уже совсем по-иному - как якобы революция, свершившаяся в Дрездене, где люди вышли на улицу и свергли коммунистический режим. Это странная трактовка, мягко говоря.
Теперь об отношениях России со странами бывшего Варшавского договора. После того как эти страны вошли в НАТО и Европейский союз, они начали создавать для себя новую национальную историю. Что вполне понятно.
Как понятна и настойчивость, с которой эти страны старались внушить всему миру, что они были жертвой советского режима, находились под его оккупацией, и что Россия должна признать этот факт, а также выплатить компенсацию.
На это Россия могла бы ответить: да, в 1991 году мы тоже отказались от коммунизма, получили свободу и сейчас вместе с вами строим единую свободную Европу. Но я понимаю, как непросто было решиться на такой шаг, особенно после 90-х годов, когда в России сменился политический вектор и появились другие тенденции.
Россия поняла, что, приняв претензии бывших союзников по Варшавскому договору, она может оказаться в роли Германии образца 1945 года. То есть она одна будет объявлена виноватой во всех бедах и грехах "холодной войны". Поэтому российская элита - не Путин, а именно элита - приняла решение идти по другому пути. И эта развилка сейчас стала очень серьезной.
Действительно, мы по-разному смотрим на Вторую мировую войну, на историю 80-х, 90-х годов. Сблизить взгляды становится все труднее.
Владимир Мединский: Когда мы пытаемся оценить со стороны, что хорошо и что плохо в других странах, надо делать это очень осторожно. Следует понимать, что история, география, культура, климат и множество других факторов делают невозможным единый рецепт того, как построить хорошую жизнь в разных странах. Надо максимально тактично относиться к культурным, историческим самобытностям разных народов. То, что эффективно работает в Пенсильвании, может не работать в Ираке. То, что дает позитивный результат в Китае, может оказаться бесплодным для Греции.
Это не значит, что одна практика является абсолютно хорошей, а другая абсолютно плохой. Они просто разные. Как и люди. Нет единого рецепта счастья даже для двух семей. В каждой семье свое счастье.
Точно так же не может быть единых рецептов в построении демократии. Задача заключается в том, чтобы, уважая самобытность разных национальных культур, стараться лучше понять друг друга.
Решению этой задачи, на мой взгляд, служит и Франкфуртская книжная ярмарка.