Начнем с начала, с первого концерта…
Борис Орлов: Давным-давно, в конце 80-х, я решил, что пора уже выступить в зале филармонии. Отбирал то, что было близко. Составил программу, пришел к художественному руководителю филармонии (Владимира Демьяненко тогда уже сменил Александр Газелериди) и невероятно удивился, когда он сказал: "А что в ней интересного?" - "Так произведения хорошие". - "Ну и что? Этого мало. Найдите идею для программы". Я ушел с отказом, расстроился, конечно. Но потом подумал и нашел. Моя первая программа называлась "Композиторы улыбаются". Газелериди ее утвердил и спросил, кто будет вести концерт. Я написал текст, попытался предложить его музыковедам, но те отказались: мол, читай сам. Я опять к Газелериди: "Вы знаете, я буду сам вести". Он удивился, созвал художественный совет. Представляете: пять человек в зале, я играю, рассказываю... Совет утвердил программу.
В той программе было все на свете: скажем, "Шутка" Баха, хотя она и несмешная, "Вальс-шутка" Шостаковича, "Ярость по поводу утерянного гроша" Бетховена (тоже несмешно, но название забавное), всевозможные юморески, Вторая рапсодия Листа, где в быстрой части прямо ощущается смех (не зря она звучит в "Томе и Джерри").
То есть Газелериди помог вам найти ваш уникальный жанр?
Борис Орлов: Я ему благодарен. Если бы он тогда сразу принял мою программу, возможно, я до сих пор по старинке играл бы традиционные клавирабенды.
А сейчас приходится мучиться. К каждому концерту я стараюсь найти что-то, что объединило бы выступление, о чем можно рассказать. Сочетание музыки и слова мне кажется привлекательным: слово разнообразит программу. Одна музыка - это для искушенных. Слово помогает тем, кто редко слушает музыку и не готов к восприятию…
То есть, по сути, вы готовите публику? И вас не смущает такое популяризаторство?
Борис Орлов: Нисколько. Вот смотрите. В студенческие годы мне приходилось слушать по истории музыки, например, симфонию. И, если на конверте от пластинки был рассказ об этом произведении, симфония вставала передо мной, как живая. В противном случае даже мне, подготовленному слушателю, было сложно ее воспринимать.
И еще. В свое время меня потрясло, как Чайковский объяснил программу своей Четвертой симфонии. Известный русский меценат Надежда фон Мекк в письме спросила его, о чем эта музыка. И он блестяще написал про Четвертую симфонию. Я вам очень советую почитать. Вот тогда я понял, что бессодержательной музыки почти нет. Ее смысл можно передать словами (а Чайковский, кстати, великолепно владел словом, стихи писал - он все мог).
Когда музыка требует, я сочиняю к ней своеобразную аннотацию - по аналогии с письмом Чайковского. Скажем, представляю, что бы сказал композитор о своей пьесе "Думка", если бы Надежда Филаретовна спросила.
То есть вы вынуждены учитывать "неискушенность" публики?
Борис Орлов: Когда я готовлю программу, всегда представляю, как отреагирует публика на произведение, как будет слушать и сможет ли услышать по-настоящему.
На самом первом своем концерте я не задумывался, в состоянии ли люди воспринимать произведение: раз публика филармоническая - обязана слушать все. Но сейчас я действую с оглядкой на среднестатистического слушателя, который любит музыку, но не имеет достаточного слухового багажа, чтобы охватить все, что я ему предложу. Так было с Щедриным: я год мучился, пытаясь объяснить, про что эта музыка и почему ее надо слушать.
Вы даете концерты вместе с сыном-скрипачом. Когда это началось?
Борис Орлов: Первый раз я пригласил его участвовать во взрослом концерте, посвященном маленькому Моцарту. Он сыграл на малюсенькой скрипочке, зал был доволен. Затем в мои сольные концерты я постепенно вводил одно-два его номера. А сейчас даже не мыслю без него выступать. Звук фортепиано может приесться, а тут невероятное разнообразие. Я считаю, слушать два инструмента и двух исполнителей интереснее, чем одного.
А знаете, что сольный концерт одного инструмента - это завоевание XIX века? В старину считалось, что это невозможно слушать. В одиночку исполнители стали выступать только во времена Паганини и Ференца Листа.
Над какой программой вы сейчас работаете?
Борис Орлов: "И звуки, и краски" - синтез произведений, созданных под впечатлением от шедевров живописи. Это музыка, которая предполагает конструирование какого-то зрительного ряда. Например, "Картинки с выставки" Мусоргского, "Обручение" Листа. Собираюсь сделать подборку слайдов, которые будут сопровождать концерт.
Ирина Сендерова, музыковед:
- Борис Орлов - блестящий пианист с богатейшей палитрой звука, со своим отчетливым видением исполняемой музыки. А еще он интересный собеседник, эрудит, много читающий и знающий. Он всегда ищет возможность поделиться своими знаниями, собственными музыкальными открытиями, максимально полно донести до слушателей - взрослых и детей - содержание классической музыки. Так родились его сольные концерты, где он не только играет, но и рассказывает. Но ему неинтересно просто исполнять произведения, даже самые любимые. Он придумывает программы, объединенные одной темой или идеей, ищет в них проявление закономерностей - музыкальных, стилевых, исторических, психологических.
Вы идете по пути Чайковского, пытаясь объяснить смысл музыки?
Борис Орлов: Да, если произведение сложное. Например, устроил испытание слушателям: исполнил "Прелюдию, хорал и фугу" Франка - 17 минут без перерыва - и предложил мое понимание этой музыки. Я считаю, есть те, кому нужен поводырь, чтобы провести их в мир музыки, они не войдут туда сами.
Я хорошо представляю, что большинство людей хотят слушать только благозвучие. Но я, например, решил вставить в программу концерта произведение Щедрина "Бассо остинато", которое ценю. Для разминки отыграл эту программу в библиотеке, постарался объяснить, что музыка не всегда благозвучна, ибо мир многогранен, человек испытывает всевозможные чувства, потому музыка бывает разной, в том числе неблагозвучной. И после концерта слушатели 15 минут убеждали меня, что такую музыку играть не надо, потому что это неправильно. Готовясь к концерту в филармонии, я отточил каждое слово, дискутируя с невидимым оппонентом, чтобы убедить его: эта музыка должна звучать. Может, поэтому публика меня понимает: я даю один-два концерта в год, и у меня есть время, чтобы подобрать нужные слова.