- Когда с кем-то договариваюсь о встрече, люди часто ожидают увидеть нечто большое, толстое, седое… Ну, а как еще должна выглядеть Тереза Ганнибаловна? - смеется эта очаровательная миниатюрная женщина. Дочь народной артистки РФ дрессировщицы Терезы Васильевны Дуровой, она выступала в манеже со слонами, а затем стала режиссером и ныне руководит московским "Театриумом на Серпуховке".
Вас в честь матери назвали или в честь прабабки, первой русской клоунессы Терезы Иоганновны?
Тереза Дурова: Маму в честь бабушки, а меня… В папиной семье старших сыновей из поколения в поколение называли именами их дедушек - Владимирами либо Ганнибалами. Отец был Ганнибал Владимирович и всегда относился к этому с иронией. А когда родилась я, он прислал маме в роддом записку: мол, поздравляю с рождением нашей деточки Терезы, потому что к такому ненормальному отчеству другое имя просто не подойдет. И я безумно рада, что меня зовут так "увесисто". Это программирует на то, чтобы быть солидной женщиной. Я ею себя и ощущаю! Все проблемы придумываю сама и сама решаю.
А фамилия осталась мамина - почему-то Дуровы никогда не "светили" своих мужей. Среди цирковых, естественно, никаких секретов не было, но для публики существовали просто две Терезы Дуровы, русские по паспорту. Хотя мой папа Ганнибал Наджаров был армянин, мамин - Василий Мильва (Хундадзе) - грузин.
После смерти основателей династии - братьев Владимира и Анатолия Дуровых - продолжение рода пошло через дочерей. И была установка, чтобы дети носили одну фамилию. Супругов не то чтобы прятали - никому не приходило в голову про них спрашивать! А ведь в нашей семье были потрясающие мужчины, тоже работали в цирке. Если бы не Мильва, династия Дуровых бы закончилась. Он считал, что наследовать аттракцион должны все-таки мальчики. И когда в какой-то момент их в манеже не осталось (сын Анатолия Леонидовича умер, внуки были совсем малы. - "РГ"), он разыскал в Москве Владимира Шевченко (тоже внука, намеренного стать ветеринаром. - "РГ"), убедил его стать цирковым и вернуть себе фамилию Дуров…
Обычно, когда я описываю все эти перипетии, люди сразу путаются в именах. В истории нашего рода множество драматических ходов. Однажды у меня дома была американская журналистка, я ей показала альбом со старинными фотографиями и вкратце рассказала, что к чему. Она так в это вцепилась! Просила продать ей права на материал, говорила, что получится прекрасный семейный сериал. Я отказалась.
Сохраняете для потомков?
Тереза Дурова: Вообще я, как в свое время мама, стараюсь не держать дома документы. Все отдаю воронежцам, в дом-музей Анатолия Леонидовича, или в Таганрог, в музей его сына Анатолия. В последний приезд оставила в Воронеже мамины сценические платья, программки своего "Театриума", записи спектаклей. Жизнь вещь непростая, и если мы хотим что-нибудь сохранить, то держать это под спудом - нереально и не нужно. Дома только фотографии и воспоминания. Моя мама завела традицию в Рождество собираться всей семьей и рассказывать младшим про историю Дуровых. Я это продолжаю, внуки слушают, как сказку… Мой сын хранит память и о дуровской линии, и о династии своего отца, где три поколения литераторов. В его доме все заставлено книгами, подшивками журналов, полки сделаны, как в магазине, чтобы видеть не корешки томов, а обложки. Но все это уходящая натура. Сейчас и не объяснишь, что за идиотизм - подшивки! Я сама уже в работе не пользуюсь бумагой: вся переписка в электронном виде, пьесы тоже, артисты учат роли с экрана гаджетов… Теперь вот создаем музей "Театриума на Серпуховке", архивисты спрашивают тот или иной документ, а мне порой и отдать нечего.
Как вы ушли из цирка?
Тереза Дурова: Работать я начала в 12 лет - поздновато для цирковых детей. Им разрешалось выступать в любом возрасте в любом жанре, кроме дрессуры. Поэтому с 12 лет меня в манеж-то выпустили, но в трудовой книжке записали помощником или учеником, как бы "спрятали". У нас были номера с мамой. А потом именно она, как ни парадоксально, приложила руку к моему уходу. Вообще все, что со мной произошло и происходит до сих пор, связано с мамой, это была очень сильная личность. Я банально влюбилась - в нециркового человека, журналиста Сергея Абрамова. Вышла замуж, родила ребенка, год восстанавливалась. А когда встал вопрос, возвращаться ли в цирк, ни муж, ни мама (не знаю, по договоренности или нет) не стали перетягивать меня каждый на свою сторону. Мама всегда подчеркивала: "У тебя своя жизнь, как хочешь - так и поступай". Для нас всех это было тяжелое время. И депрессия была, и Бог знает что. После декретного отпуска я плохо понимала, как мне подниматься в цирке. Уже жила в другой среде… Мама нашла вместо меня помощников для номера, обрела спутника жизни (мой отец рано умер). То есть я не подводила ее своим уходом. И поступила в ГИТИС.
Я лукавлю, конечно: обратный ход у меня был всегда. Если бы хоть что-то не срослось, мама взяла бы меня в цирк. Для меня "открытые двери" были испытанием. И теперь, когда у знакомых возникает семейная проблема, я советую: "Отпустите, не надо ставить условий". От несвободы человек перестает понимать, чего хочет. А когда ты волен делать ошибки, ты никогда не будешь ныть - "если бы не родители/муж, я бы…".
Мама меня поддерживала. Собирала рецензии о каждом моем шаге в театре, гордилась моими успехами. Сын Артем с детства к цирку был равнодушен. Когда я ему говорила: "Либо ты ешь, либо пойдем в цирк" - он все доедал. Теперь Артем пишет пьесы для моего театра. Трое внуков-мальчишек - никто не хочет в цирк. Мама на этот счет говорила: "Тереза, не тащи, ребенок реализуется в другой сфере".
Сейчас Дуровых в цирке нет. Зато в Москве два успешных, состоятельных театра - мой "Театриум на Серпуховке" и Театр зверей под руководством Юрия Дурова (потомок Владимира, старшего брата Анатолия Леонидовича). Наши представления для семейной и детской публики всегда идут с аншлагами. Не вижу ничего плохого в том, что так повернулась наша судьба.
Изначально ваш коллектив назывался Московским театром клоунады. Почему после ГИТИСа вы обратились к этому жанру?
Тереза Дурова: Я долго преподавала в цирковом училище, в конце 1980-х там произошел один из первых в тогдашней Москве студенческих бунтов. Ребята написали в минкультуры кучу писем, указывая на подлоги и нарушения. Понимаете, лектор может взять дополнительных учеников. А с 25 жонглерами одновременно работать нельзя. Студенты выдвинули меня на пост директора. Я согласилась, но поставила довольно жесткие условия (а как иначе разгребать завалы?). Назначив меня, министр культуры сообщил, что эти условия выполнены не будут, а если не подчинюсь - "мы вас затаскаем по судам". И я ушла.
В команде Юры Куклачева объехала с гастролями США, Израиль, Германию. Когда вернулась - искала клоунов для своего коллектива и не могла найти. Юрий Никулин признался, что у него та же беда. Чтобы посмотреть, есть ли у нас вообще хорошие клоуны, мы в 1991-м сделали международный фестиваль. Приехало 360 человек, но совсем не те, кто нам был нужен: у них была не цирковая клоунада, а сценическая. Участники гала-концерта пришли ко мне и предложили поездить по стране таким составом. Я им показалась хорошим администратором. И почему-то ответила: "Ну, ладно". А если я впряглась, то уже не сворачиваю. Клоуны смотрели на меня очень голодными глазами - Союз разваливался, возвращаться было некуда, ни денег, ни еды… А тут они из своих республик попали в Москву, получили признание. И ухватились за меня как за маму, решив, что это шанс выжить. Два года мы гастролировали. Было безумно тяжело! Билеты продавались с большим трудом, мы еле сводили концы с концами. Когда актеры садились на грим, я мыла сцену. Пригодился опыт и цирка, и конюшни, и семьи. Для нас никогда не было зазорным убирать навоз. Это меня выручило тогда и выручает по сей день.
Потом уже образовался театр, теперь это "Театриум на Серпуховке". Его труппа по энергетике и укладу - скорее цирковая, нежели театральная. Никакого барства! Всех монтировщиков мы знаем по именам, они члены коллектива, "люди семьи". В театре много детей (каждый сезон по пять-шесть рождается), девочки выходят на работу через две-три недели после родов, потому что есть все условия. Горшки стоят по гримеркам, кровати есть, везде идеальная чистота, ведь малыши начинают ползать и ходить на сцене… Подрастая, они становятся нашими актерами. То есть структура жизни абсолютно цирковая. Причем так получается само собой!
В репертуаре - спектакль про Освенцим. Это редкость для детских театров, обычно берут темы безобидные и беспроигрышные…
Тереза Дурова: Такие постановки - наследство фестиваля "Гаврош", которому в этом году будет десять лет. Мы проводим его вместе с критиком Мариной Райкиной. Она придумала каждый год приглашать театры одной страны. Это позволяет увидеть, чем сильна та или иная национальная школа. Скажем, в Израиле потрясающий балет для детей. Итальянцы и французы умеют ставить для малышей полутора-двух лет. Знают, какой должен быть репертуар, хронометраж, свет, декорации… Оказывается, до трех лет ребенку удобнее сидеть на подушке ногами вперед, а не на стуле. Актеры звенят колокольчиками (у мальчиков деревянный звук, у девочек хрустальный), и зритель понимает, куда смотреть и кого слушать. Лучшие спектакли мы привозим в Москву. Когда был итальянский "Гаврош", мы отправили своих актеров в Италию, перенимать технологию работы для малышей. Так у нас в репертуаре появился спектакль "Очень хрупкий".
В "немецкий" год плотно работали с Институтом Гете, они нас познакомили с замечательным драматургом. Итог - "Черное молоко, или Экскурсия в Освенцим". Туда лучше всего продаются билеты! Школы выкупают зал целиком для ребят с восьмого класса. "Фишка" немцев - как раз театр для тинэйджеров, причем до и после спектакля всегда происходит обсуждение темы, обмен впечатлениями.
В мемуарах русских режиссеров нередко читаешь, как они боятся публику. Им не нужно видеть, как люди смотрят постановку, ориентиром служит шум аплодисментов… Я, наоборот, всегда в зале, всегда стою на выходе. Надо же знать, "попали" мы в зрителя или нет! Прошел спектакль о зайчике-дауне: как его восприняли дети, как - родители? Это наша ответственность. Пока на "Гавроше" мы с Мариной упреков не слышали. Нам важно, чтобы репертуар "рос" вместе со зрителем, чтобы здесь были спектакли на любой возраст.
Детский театр - это всегда проблема "культпоходов". Как вы ее решаете?
Тереза Дурова: Можно назвать это проблемой и страдать. А можно назвать задачей - и справиться с ней. Глупо обижаться на детей, которые разговаривают между собой. Надо работать, даже когда ребенок на спектакле не поднимает головы от планшета. Я и взрослых таких вижу! Мам и пап. Хорошо, если их в зале 50, а остальные 950 смотрят. Если в спектакле много хорошей музыки, песен, если он захватывает - дети не усидят на месте, они не могут не воскликнуть: "Смотри, что сказала принцесса! Смотри, что они сделали!" Наш друг, директор московской школы "Класс-Центр" Сергей Казарновский как-то сказал, что мы сначала учим детей ходить, бегать и разговаривать, а потом в школе требуем молчать, сидеть и не двигаться! Больше пугает ребенок, который никак не реагирует на спектакль. Или взрослые, которые посадят класс и кричат: "Значит, так. Тихо!" Что значит "тихо"? Не хлопать, не смеяться? Молодые учителя, к счастью, делают очень просто - сажают заводил возле себя.
Нет желания к клоунаде вернуться?
Тереза Дурова: Увы, за столько лет я так и не смогла доказать, что есть разница между клоуном и клоунадой - роскошным жанром с изумительной эстетикой, манерой существования… В Москве появилось огромное количество псевдоклоунов, которые решили, что можно надеть большие ботинки, парик и пластиковый нос и на этом зарабатывать. У всех одинаковые мордочки, надутые шарики, одинаковые репризы, украденные у нас. Десятки фирм, конкурирующих за заказы… И когда у малыша день рождения, он уже говорит: "Только клоунов не приглашайте!" На наш театр легла эта тень - и мы резко начали терять публику. Зритель рассуждал так: "Я уже вырос, нафига мне эти клоуны". Мы расширили свои рамки, запели вживую, став музыкально-драматическим театром. Наверное, можно было упереться: "Умрем, но сохраним чистую клоунаду". Мы решили, что лучше выжить.
Справка "РГ"Анатолий Леонидович Дуров (1864-1916) начинал как канатоходец и акробат на трапеции, потом стал клоуном. Показывал сатирические номера с животными, причем за острую социальную критику его не раз высылали из городов. Первым среди клоунов решил выступить без грима и под настоящим именем. Дуров вошел в число самых популярных и высокооплачиваемых цирковых артистов в России. В 1907-м купил усадьбу в Воронеже, устроил там музей-паноптикум и даже снял кинокартину "Война ХХ века" с участием своих зверей. Цирковую династию продолжил его сын Анатолий (рано умер, не оставив детей) и дочь Мария, выступавшая с мужем Василием Мильвой. В фамильном воронежском доме в 1926-м у них родилась Тереза, будущая дрессировщица слонов, кенгуру и пеликанов. У Анатолия Леонидовича был брат Владимир (1863-1934) - тоже дрессировщик. Он открыл в своем московском доме "Уголок Дурова", который существует и сейчас.