Я еще не знал, что здесь, в Боровске, начинал Циолковский, здесь женился, здесь написал первые работы. Жил здесь и загадочный русский философ-космист, мистик и профессиональный библиотекарь Николай Федоров. Закончила свои дни (страшно, в глубокой яме без воды и еды) старообрядческая святая боярыня Морозова со своей сестрой княжной Урусовой. Здесь - один из самых легендарных и загадочных русских монастырей, Свято-Пафнутьевский. Здесь ночевал Наполеон, когда шел на Малоярославец. Но еще до того, как я все это узнал, город повернулся и показал мне свое третье измерение.
Произошло это так: мы вышли из машины и я увидел картины Овчинникова. Гигантские фрески, нанесенные на стены домов. В них не было никакого "стиля". Они поражали наивной силой. Вот идет человек в рубахе, несет на плече огромный огурец - величиной с бревно. Сидит Циолковский, в очках и шляпе, на скамейке, смотрит на нас с какой-то сумасшедшей иронией. Вот женщина в окне, расчесывает волосы. Облупившаяся штукатурка, старые обветшавшие рамы, ржавая кровля крыш - картины не "украшают" город, как картинка, вырезанная из журнала. Это совсем не так. Картины заставляют дома "говорить", будто весь Боровск становится единым пространством человеческого чувства.
Я и не думал, что когда-нибудь познакомлюсь с автором, Владимиром Овчинниковым. Но судьба нас свела. Летом в жару я смотрел, как он работает - на небольшой прямоугольной стене магазина "Белорусские товары" вместе со своим помощником, художником Юрием Шеровым, он наносил эскизы к картине-мемориалу. Мемориал посвящен боровчанам, жертвам политических репрессий. Через неделю картину осквернили. И я понял, что не написать об этом не смогу.
В 2004 году Овчинникову пришла идея: сделать в городе памятник жертвам политических репрессий. Опубликовал в местной прессе эскиз общего памятника. Предложил его властям. Тогдашний мэр Боровска, Александр Егерев, одобрил эскиз и определил место установки - в пределах воинского мемориала. Однако случилось непредвиденное - мэр города Боровска погиб в автомобильной катастрофе.
Овчинников отлил из бетона элементы памятника. Но решение прежнего мэра руководство района отменило. И он решает воплотить свой проект на плоской стене. Самодельная картина-памятник, простояв несколько лет, разрушилась из-за дождя и ветра.
После этого Овчинников предложил городу еще шесть (!) разных вариантов памятника - но все они были "зарезаны" . Отчаявшись установить мемориал с разрешения властей, Овчинников понял, что надо идти другим путем. И тут я кое-что поясню.
Бывают города мертвые и живые. Боровск - живой. И дело тут не в музейности или живописности. Дело исключительно в людях. Географическое положение Боровска, пожалуй, даже поважнее его культурных особенностей. Что такое "за 101-м километром", нам, жившим при советской власти, объяснять не надо. Другим объясню. Это официальная "черта оседлости" для бывших заключенных, осужденных, ссыльных и реабилитированных Хрущевым - их тогда освободили, но не до конца.
В Боровск, за 101-й километр, попадали люди живые. Овчинников - один из них. В каком-то смысле он наследует всем боровским праведникам, известным и неизвестным. Он мужчина смелый, гордый и... с неуживчивым характером.
В августе 2015 года он задумал свою "галерею на заборе". Любой, кто проходит по красивому пешеходному мосту над рекой Протвой, миновать эту галерею не может - поднимаясь или спускаясь по тропинке на другом берегу реки, вы обязательно увидите целый ряд овчинниковских картин - все они также посвящены Боровску и его жителям.
Там же Овчинников нарисовал свой предпоследний "мемориал жертвам политических репрессий" на заборе, на другой стороне Протвы, в 2015 году. Но из этого снова ничего не получилось. Дело в том, что у этого высокого забора был хозяин (забор окружает частный дом). Идея ему вначале понравилась, но позднее жена сказала, что вот та секция забора, где расположен "мемориал", кажется ей похожей на колумбарий.
- Вы знаете, у меня в этой "галерее на заборе" есть такой раздел - знаменитые жители Боровска (художник-передвижник Прянишников, врач Иноземцев, адмирал Синявин, ученый-самоучка Циолковский, математик Чебышев, философ Федоров). Знаменитые на всю Россию люди. И вдруг я подумал - ну а кто же у нас в ХХ веке? И не увидел никого. И это был такой важный вопрос, что я стал на него искать ответ. Такие люди, конечно, в Боровске могли бы быть, но их всех повывели. Вот так родилась идея этого мемориала с пустой рамой для знаменитостей ХХ века.
Это была не первая и не последняя фреска Овчинникова, которую постигла такая судьба. В целом горожанам все вроде бы нравится, но иногда...
Была, например, попытка нарисовать боярыню Морозову и протопопа Аввакума на стене городского суда, где как раз когда-то находилась могила старообрядческой святой. Закрасили Аввакума и Морозову.
Была замечательная фреска на стене городских торговых рядов со сценками жизни боровских ремесленников и торговцев. Пристроили к стене палатку для шаурмы, картину закрыли. И еще несколько таких же примеров. Какой из них привел к инфаркту, Овчинников не рассказал. Но инфаркт был...
Когда очередной мемориал закрасили, у Овчинникова накопился немалый фактический материал по репрессированным. По сути он стал адвокатом, или представителем всех репрессированных боровчан.
Когда я осознал масштаб, как раньше говорили, проделанной работы - ахнул. Владимир Александрович прочел принятый в 90-е годы закон о реабилитации жертв политических репрессий. Закон был хороший, но, к сожалению, как выяснил Овчинников, далеко не совершенный и далеко не всегда он выполнялся. Чтобы добиться его исполнения, нужно горы писем исписать, суды пройти.
Овчинников в результате своих исследований установил семь (!) категорий жертв политических репрессий. Первая категория - жертвы антибольшевистких крестьянских восстаний в 1918-1920 годах. Они охватили большинство губерний. В них участвовали миллионы повстанцев. Историки аккуратно называют их "антибольшевистскими силами". Сами большевики называли их "бандитами" и врали, что во главе восстаний стоят царские офицеры и жандармы. Но ни к белой гвардии, ни к монархизму, ни к каким политическим силам эти восстания не имели никакого отношения. Возглавляли их, как правило, земские учителя, врачи, местная интеллигенция, возмущенная грабежами, расстрелами, диким поведением новых "вождей народа". Было такое восстание и в Боровском районе. Овчинников почти два года добивался их реабилитации. Реабилитировали около 200 повстанцев-боровчан. А еще подобно крестьянскому восстанию было массовое народное сопротивление и гражданское неповиновение изъятию в 1922 году церковных ценностей Свято-Пафнутьевского монастыря. Изучив 600-страничное уголовное дело, заведенное на зачинщиков сопротивления, Овчинников добился в 2013 году реабилитации 12 его участников.
Вторая категория - "лишенцы" - самая массовая по численности. Это те, кого по советской Конституции 1918 года лишили гражданских прав. В частности, избирательных. Поначалу в эту категорию входили лишь служившие при царской власти чиновники или полицейские, бывшие дворяне, предприниматели, купцы, но в 1929 году этот список был резко расширен, в него попали уже самые разные классово чуждые - и "кулаки", то есть обладавшие хоть какой-то частной собственностью крестьяне. И мельники, и кустари, и иждивенцы - члены семей лишенцев, и торговцы, и даже "бывшие торговцы".
- Ведь что означало "лишение избирательных прав"? - поясняет Овчинников. - "Лишенцы" - они не могли работать на государственной службе. Служить в тех воинских частях, где выдавали оружие. Учиться в высших учебных заведениях даже не могли! И "лишенцы", и их дети. Между тем "лишенцами" занимались административные органы, а вовсе не прокуратура, суды и НКВД. Поэтому для того, чтобы сегодня реабилитировать боровских "лишенцев", мне пришлось обращаться в Калужский областной суд (дела "лишенцев" УМВД пересматривать отказывался на том основании, что под категорию "жертвы политических репрессий" они, по их мнению, не подпадали, в "Законе о реабилитации..." не обозначены).
И что самое удивительное - Овчинников этот процесс выиграл! Если бы у нас было прецедентное право - сразу по всей стране миллионы "лишенцев" автоматически были бы реабилитированы, а так только жители Боровского района - 1159 человек.
Я решил поинтересоваться перепиской Овчинникова. Она огромна. Вот одно из его писем.
"В судебную коллегию по административным делам Верховного суда Российской Федерации.
Выйдя на пенсию, я начал заниматься увековечением памяти жертв политических репрессий и реабилитацией моих земляков - жителей города Боровска и Боровского района Калужской области. Поскольку, как я указал, только в одном районе одной области России не реабилитированы более 2500 человек, то несложно прикинуть, сколько человек не реабилитированы по всей стране. И я обратился в Тверской районный суд города Москвы с просьбой обязать Генеральную прокуратуру принять надлежащие меры к пересмотру дел жертв репрессий в Боровском районе"...
Овчинников, не будучи профессиональным историком, уловил нерв той дискуссии, которая сейчас идет в кругах "большой" исторической науки и в обществе. Суть ее в том, кого считать, а кого не считать жертвами политических репрессий. По оценкам одних, "жертвами" можно считать лишь тех, кто был расстрелян во время большого террора 1930-х годов по "политическим" статьям, таких, по официальной статистике, набирается "всего лишь" менее миллиона, ну что-то около 700 тысяч человек. Все остальные - никакие не "жертвы". Другие считают (так же, как считает и "Закон о реабилитации..."), что счет жертвам надо вести с 25 октября 1917 г. и заканчивать, скажем, 1950-ми годами, когда продолжались преследования репрессированных народов, преследования лиц, побывавших на "вражеской территории", "пособников оккупантов" и так далее. А еще по "Закону о реабилитации..." репрессированными надо считать членов семьи: родителей осужденного, супругу(а) и детей. И вот тогда счет должен идти уже на десятки миллионов.
В эту же категорию (жертв политических репрессий) нынешние историки вносят и такие категории граждан, как, например, лица, которых судили обычным, "народным", как правило, показательным, выездным судом, по уголовным статьям. В том числе "неоднократно облагаемые непомерно большим налогом с последующей конфискацией имущества...".
Пожалуй, эта категория репрессированных - одно из открытий Овчинникова, сделанное им на основе конкретных уголовных дел. И ему, представьте, удалось-таки добиться реабилитации 13 человек, осужденных Калужским окружным судом в 1930 году, из них шесть кулаков и семь совслужащих, "якшавшихся" с кулаками.
У борьбы Овчинникова есть две главные особенности. Первая. Он занимается только жителями Боровского района. Все, что он открыл, накопал, все, кого он уже сумел реабилитировать, - это все его земляки. Жизнь нашего народа тут представлена очень ярко, именно потому что это - географический срез. Крошечная часть российской территории. Капля воды. И вторая. Очень интересно узнать, кто помогает Овчинникову в его борьбе, а кто нет. Так вот, помогают ему, например, сотрудники архива Калужского ФСБ. Они выдают ему на руки дела репрессированных, помогают их найти, скопировать. Они вообще хорошо к Овчинникову относятся, ценят его труд. Помогает ему и Уполномоченный по правам человека по Калужской области, аккуратно отвечающий на его запросы, жаль, полномочий у него мало.
А не помогают ему - родственники репрессированных. За помощью в поиске своих погибших и арестованных родственников, за помощью с реабилитацией дяди, тети, дедушки и бабушки - к художнику Овчинникову обращаются лишь единицы боровчан. Единицы среди этих 2500. Очень многие попросту махнули рукой на свою родословную, грубо говоря, на честь семьи. И вот это горько. Бросить камень в этих людей я не могу - жизнь у них порой несладкая, непростая. И все же.
Я уже говорил, что когда впервые пришел брать интервью у Овчинникова, выяснилось, что именно в тот день началась его работа над очередной попыткой мемориала. Владелица небольшого частного магазинчика выделила Овчинникову глухую, без окон, стену - рисуйте. В верхнем левом углу был портрет Солженицына, открывшего миру "Архипелаг ГУЛАГ". Дальше на розоватой стене располагались 20 портретов расстрелянных боровчан. Фотографии были взяты Овчинниковым прямо из их личных дел, каждое из которых кончалось приговором. Худые, небритые, изможденные мужские лица пожилых уже людей, 50-60 лет. И - пламенные, яркие, сверлящие твою душу глаза.
Я стал допытываться - а как происходил отбор, кого Овчинников счел достойным своего мемориала. Выяснилось, выбора-то особого не было - это вовсе не "жертвы", а самые отчаянные и смелые, даже бесшабашные. Те, кто ранее боролся с оружием в руках в 1918 году, те, кто умел самостоятельно думать, кто мог встать на колхозном собрании и всех прилюдно послать к такой-то матери.
Я смотрел на прорисованные лица. Вернее, схематично изображенные черты лица. На глаза. На брови.
- Владимир, ну расскажите мне о ком-нибудь...
- Ну вот, - он назвал фамилию. - Это участник восстания и "террорист". Это раскулаченный. Тут ко мне, кстати, родственница его недавно приезжала...
Забегая вперед, скажу, что среди горожан оказались и такие, кто не был этому мемориалу рад. Их было немного, может быть, один или два человека. Не так нарисовано, непохоже, "пусть он сначала рисовать научится". Эти обвинения прозвучали потом и на общественном разбирательстве по поводу мемориала.
В целом боровчане поддерживают работу Овчинникова по реабилитации. Но поддерживают, как бы это сказать... молчаливо. Подходят, приезжают из дальних поселков порой, благодарят. Но тихо. Отношение в массе своей такое - фатализм. Вот был у нас в семье дедушка, его расстреляли или посадили несправедливо, это очень грустно. Но что ж делать. Такая судьба. О том, что с этой "судьбой" действительно надо что-то делать, как-то ее восстанавливать, люди даже не догадываются. Или боятся самой возможности такого "пересмотра". Тогда ведь, наверное, слишком многое придется пересмотреть.
В тот же день, точнее в ту же ночь, после того как "мемориал" был нарисован на стене магазина, трое неизвестных (так установила видеокамера) пришли с баллончиками и осквернили его. Лица и фамилии расстрелянных боровчан были плотно закрашены. Поверх них написали слова. То есть их не только убили из-за "политики", но затем еще и надругались над их памятью. По сути, убили дважды. Хотя это, казалось бы, и невозможно.
Но сейчас, к счастью, все-таки другое время. О глумлении над мемориалом узнали люди. Об этом написали в социальных сетях. Тысячи откликов. Приехало калужское телевидение. Написали газеты.
Для меня Овчинников, конечно, настоящий житель России. Не только из-за этих картин на стенах. Для меня он настоящий человек - еще и потому, что подобно другому боровчанину, философу Федорову, упорно борется за права погибших, считая их до сих пор живыми. Это, конечно, его великая идея. У них - наших погибших - тоже есть гражданские права. Это святая правда.
Мы снимали Овчинникова в день города, когда на улицах было полно ярмарочных развлечений - свистели свистульки, крутились детские аттракционы, гремела музыка, люди проходили мимо торговых рядов, что-то радостно покупали, шумели и выпивали. Прекрасная мирная жизнь...
Но пока память и справедливость в отношении всех погибших не будет восстановлена, всегда есть опасность, что она закончится новой гражданской войной.